Сестра казалась очень расстроенной.

Внезапно я ощутила себя мышонком в огромной тёмной коробке, из которой невозможно выбраться. И лишь собственные воспоминания могли бы помочь мне перелезть через её высокую стену, чтобы узнать, что же всё-таки произошло в особняке. Но именно они так некстати провалились за шиворот забытого дня.

Ну хоть что-нибудь возможно вытрясти из этого ботана в юбке?!

– Давай рассказывай о звонке! – приказала я.

Ива шумно втянула ноздрями воздух, как всегда бывало, когда она волновалась, и начала:

– Я уже спала, когда ты позвонила. Хорошо, что я одна в палате, а то ты бы всех перебудила! Сначала это было какое-то невнятное бормотание, и я сразу поняла, что ты пьяна…

– В какой палате, Ива? – перебила я.

– Так я уже неделю валяюсь с холециститом в первой городской… – Сестра переместила камеру вниз, и на экране появились её ноги в открытых тапочках винного цвета. – Плюс ещё палец сломала, – она пошевелила аккуратными пальчиками, один из которых был забинтован. – Навернулась на льду после папиного юбилея. Поэтому приехать к тебе, сама понимаешь, не смогу…

Губы мои превратились в узкие полосочки, я вжимала их в себя, чтобы они не так сильно дрожали.

– О господи… Отец с сердечным приступом, ты с печёнкой и пальцем, я без памяти… Сочувствую, Ива.

– Спасибо, Фло. Да мне уже скоро на выписку. – Сестра вновь явила мне своё печальное лицо в очках.

– Отличная новость, – невесело усмехнулась я. – Ну так что же дальше?

– Потом я начала разбирать отдельные слова. «Я убила человека, – говорила ты и горько плакала. – Я убила его, убила… Я ударила его топором, и вот он лежит передо мной в гостиной. Мне страшно, Ива! Что мне делать, сестрёнка? Он совсем не дышит, я боюсь, Ивушка…» Ты сильно кашляла, вот как сейчас. Я, конечно, не поверила, подумала, что это дурацкая шутка.

– Ничего себе шутка… И почему же я его… ударила?.. – прошептала я едва слышно.

– Картина, – подсказала Ива. – Ты упомянула о какой-то картине. Вроде бы ещё раньше, дня за три до случившегося, вы договаривались, что он тебе её продаст. Ты звонила ему и назначила встречу. На кой чёрт она сдалась тебе, Фло?

– Что за чушь, Ива… – Я стойко держалась, хотя сомнение всё же запустило в душу корявые щупальца. – Какая картина?! Я ни черта не разбираюсь в живописи! Я не знаю ни о какой картине, впервые слышу об этом художнике и никогда не звонила ему… И зачем мне назначать встречу в Щепнёве? Почему не у себя, не у Алекса?

– Это совсем не чушь, Фло, – покачала головой Ива. – Сейчас обвиняют Яну, но если она невиновна, как ты будешь жить с этим грузом, сестрёнка? Вчера звонил следователь, он намеревается навестить меня. Я, разумеется, не собираюсь сдавать тебя полиции, но это же ужасно, милая Фло… Просто ужасно…

Я сжала зубы. И она туда же. Не верю!

– Всё не так ужасно, Ива. – Я следила за тем, чтобы голос звучал уверенно и не слишком сильно дрожал. – Отец наверняка уже нанял Яне самого лучшего адвоката, и вот увидишь, она вылезет сухой из воды. Да и ей самой не занимать изворотливости. Это она на первый взгляд такая тихоня, а гляди-ка – сумела окольцевать миллионера. Вот ты так сможешь, а?

Ива молча насупилась.

– Вот то-то же… А адвокат докажет, что этот… как его… Лавровский угрожал Яне, а она, защищаясь, огрела его обухом по башке.

Ива, слабачка, хлюпнула носом.

– Отец раздавлен, считает, что она предала его… Путалась с этим художником… Много лет…

– Но, может, так оно и есть! – крикнула я в запальчивости.

Ива вздохнула.

– Не думаю.

Внезапно я заподозрила Иву в сочувствии Яне:

– А почему ты так выгораживаешь эту жа… женщину? Судя по фактам, она действительно с ним путалась!

– Она всё категорически отрицает. И я верю ей, – просто сказала Ива.

– Но я тоже всё категорически отрицаю! А мне ты почему-то не веришь! – распалилась я.

– Тебе в первую очередь, Фло. Но ведь ты ничего не помнишь, а в ту ночь призналась в убийстве. Я слышала всё это собственными ушами. Что прикажешь делать?

Я почувствовала, что близка к обмороку. Комната накренилась, как хлипкая лодка на ветру.

– Прости, Ива, такие потрясения сейчас не для моей психики. Мне нужно принять лекарство и лечь…

– Береги себя, Фло! – напутствовала сестрёнка. – Боюсь, скоро они до тебя доберутся. Они уже вызвали на допрос Ярослава, и если он расскажет о твоём телефоне… А он расскажет. – Она горестно вздохнула. – Поэтому будь начеку и постарайся вспомнить, как всё произошло. Возможно, художник сам напал на тебя.

– Да какого чёрта ему нападать на меня?! – Я уже чуть не плакала от бессилия.

Телефон выпал из руки и шмякнулся о ножку подставки для цветов.

Ива пропала с экрана.

Я подняла телефон и улеглась поперёк кровати. Вспомнила растерянное лицо Алекса. И неожиданно испытала что-то вроде сожаления. Может, зря я так с ним? Он неплохой – добрый, милый…

Но позвонить, чтобы позвать обратно, не поднималась рука. Руки вообще ослабли, будто я перетаскала сорок мешков с углём.

«Не спрашивай любовь, надолго ли она к тебе…»

Тот звонок, семнадцатого… О котором я вспомнила… Я же так и не проверила, кто тогда звонил!

Палец скользнул на входящие.

Вот он. Похоже, тот самый.

Звонок от Алины Батниковой.

Семнадцатого января, в 18.06.

Голос Батниковой смутно возник в памяти, прорываясь сквозь мрак чёрного занавеса. Наверно, Алина звонила из французского бутика, где работает продавцом-консультантом. Чаще всего она звонит именно оттуда в перерыве между покупателями. Алина – моя единственная подруга. Как сказали бы ханжи, она не моего круга, но это никогда не было проблемой ни для одной из нас.

Мне удалось вспомнить только факт звонка, его наличие, но не содержание. Судя по отметке в телефоне, мы разговаривали четыре минуты.

Алина Батникова. 8 910…

Она ответила сразу, будто ждала моего звонка.

– Фло, наконец-то! Как ты себя чувствуешь? Алекс сказал, что ты приболела, и не давал с тобой поговорить. – В голосе подруги слышалась неподдельная тревога.

– Мне немного лучше, – коротко сообщила я. Знает ли она о том, в чём подозревают меня родные? – В последний раз мы с тобой разговаривали семнадцатого… – Надо быть осторожней в словах. – Я запнулась.

– Да! Я и сейчас могу подтвердить, что видела её собственными глазами. Меня, естественно, никуда не вызывали, но если бы Яна вдруг решила призвать меня в свидетели, я сказала бы то же, что и тебе: часов в шесть твоя мачеха… кхм… Ну, Яна… зашла в наш бутик и двинула прямиком к моей витрине. Помада ей, видите ли, понадобилась, из последней коллекции. Я начала предлагать разные нюдовые тона, и где-то на третьем пробнике ей позвонили. Я как раз откручивала крышечку и всё прекрасно слышала! Она сказала, слово в слово: «Филиппа не будет несколько дней, так что могу приехать хоть на всю ночь!» Хех… А потом схватила первую попавшуюся помаду, быстро расплатилась и заковыляла на каблучках к выходу. Я видела, как она уселась в свою тачку, и хвост её модного пуховичка исчез в салоне так быстро, будто его турбиной туда всосало. Я сначала не хотела тебе говорить, но ты же мне родная… А теперь вон как всё обернулось! Кошмар! Я как подумаю, что…

– Да-да… – перебила я медленно.

– Выходит, она не собиралась ночевать дома! Как ты считаешь, стоит пойти в полицию?

– Знаешь, я… плохо помню наш разговор,

[если честно, то вообще его не помню]

я неважно себя чувствовала в тот вечер. Всё как в тумане… – призналась я.

– Это от высокой температуры, – посочувствовала Алина. – А сейчас нет температуры, надеюсь?

– Нет, сейчас всё в порядке. А голос у меня был… нормальный? – уточнила я, стараясь увести внимание собеседницы в сторону.

– Конечно, нормальный, только простуженный, – слегка удивилась Алина. – Ты сильно кашляла.

– Это была я… – пробормотала я еле слышно.