И семнадцатого января я могла оказаться там, только если эта ссора произошла.

…Но убить незнакомого человека я не могла ни при каких условиях и обстоятельствах!

Или могла?..

22.05 – Вероника. 00 минут 00 секунд.

Даже если предположить, что весь этот ужас действительно произошёл со мной, то очень странно, что первой я позвонила Веронике.

Я не очень дружна с Вероникой: она моложе на пять лет, ей всего двадцать, и в голове у неё ветер. Учёбу в престижном юридическом институте она бросила после первого семестра. Махнула в Индию, изучала каких-то богов, ритуалы, таинства… Потом вернулась и снова болтается без дела – благо отец оплачивает все её прихоти. Впрочем, мне ли говорить об этом, ведь меня он тоже содержал до самого замужества, да и сейчас время от времени подкидывает деньжат, а Ива и до сих пор почти полностью находится на его довольствии. Конечно, мы обе что-то зарабатываем – Ива в риэлторской фирме, я в модельном агентстве, – однако мы привыкли к совершенно другим доходам и не гнушаемся отцовскими деньгами.

Но мы хотя бы не бьём баклуши, а что касается Ники, то в голове у неё полная мешанина.

Ей кажется, что она видит вещие сны. На самом деле сны никакие не вещие – она рассказывала мне о них. На мой взгляд, они как лоскутные одеяла, скроенные из не связанных друг с другом образов, однако Ника упорно притягивает их якобы символический смысл к разным событиям своей жизни.

Чем дальше, тем сильнее пучина магии и чародейства затягивает малышку. Теперь Ника пытается гадать, ясновидеть и прорицать.

Насколько это занятие успешно, не знаю, но у неё уже сложилась своя клиентура из суеверных тётенек предпенсионного возраста.

От меня всё это очень далеко, я модель и учусь на актрису, не верю в мистику и не разделяю Никиных увлечений.

Однако первый звонок с моего телефона в ту ночь поступил именно ей.

Пожалуй, это можно считать царапинкой несоответствия.

Если бы звонила действительно я, то из всех сестёр я, вероятнее всего, сначала позвонила бы Иве. А ещё с большей вероятностью не позвонила бы никому из них.

Второй царапинкой было то, что я не позвонила Алексу – верному псу. Впрочем, если мы находились в ссоре, то это всё объясняет…

Изнутри поднялась злость на Тони – моя душа слишком нежна для столь ядовитого известия, разъедающего её, как ржа металл…

Неожиданный щелчок двери болезненно рубанул по вискам, и через секунду в комнате возник Алекс – Алексей Кулаков, тридцать пять лет, управляющий банком «Наше будущее», мой законный супруг. Он предстал пред мои очи в строгом костюмчике, начищенных ботиночках, вылизанный и элегантный – до тошноты. При виде меня, в полном сознании сидящей на постели, лицо его озарила блаженная, слегка глуповатая улыбка.

– Флора, любимая! Антония сказала, что ты пришла в себя. Какое счастье, господи! – Он кинулся к кровати, едва не повалив стул с лекарствами, и бухнулся головой в мой живот, накрытый одеялом. От Алекса буквально разило острым ароматом цветов, и он тут же высунул из-за пазухи букет, очевидно из салона Евгении Аполлинарьевой. Эрингиум, морозник, что-то ещё, прекрасное и незнакомое, и королева букета наперстянка – лаконично, изысканно и стильно. Всё, как я люблю.

Четыре дня, проведённые в беспамятстве, похоже, обнулили мои чувства. Глядя на Алекса, я в недоумении спрашивала себя, что я нашла в этом человеке, засунутом в футляр старомодных правил и норм.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил тем временем муж, всучив цветы в мою вялую руку. – Солнышко моё родное! – Из него выплёскивалась эйфория, такая бурная, что её лучи неприятно обжигали лицо.

– Бывало лучше… – пробормотала я, отмахиваясь от птичьих поцелуев. Алекс клевал мои щёки, как назойливый воробей. – Подожди… Да подожди же! – Я с силой оттолкнула его модно подстриженную голову. – Расскажи, что произошло семнадцатого? Что за ересь молола Тонька? Почему я здесь, а не у тебя, кого я убила и что за капельница у кровати? Я ничего не помню…

Алекс, ошарашенный моей грубостью, растерянно отодвинулся. Какое-то мгновение его крупные ладони не знали, куда приткнуться, потом, накрыв друг друга, смирно улеглись на колени.

Переложив мучительные вопросы на мужа, я надеялась избавиться от неуютного кома в солнечном сплетении. А после встряхнуться и зашагать по жизни весело и просто, как всегда. И для этого по моему велению он должен был подробно и ясно изложить ответы, которые развеют моё беспокойство.

Я взирала на него во внимательном ожидании.

Алекс, не отводя от меня пугливого, затравленного взгляда, вновь придвинулся, осторожно, еле ощутимо, и молча начал гладить меня по голове.

Я выскользнула из-под его руки и отвернулась, чтобы скрыть раздражение. Неужели четыре дня назад я любила его? Не может быть. Я никогда никого не любила. Я меняла парней как перчатки. Почему я залипла на Алексе? Поскользнулась в бассейне, упала, разбила колено. А он оказался рядом. Подскочил, заботливо подал руку, поднял и повёл, поддерживая под локоток. А потом взял на руки, притащил в свою машину и отвёз к себе домой. Вылечил, накормил-напоил… Спать уложил. И больше не отпустил. Через два месяца мы поженились. Его взгляд всегда выражал немое восхищение и щенячью преданность. Показавшийся поначалу крутым мачо, на деле Алекс оказался болезненно мнительным и ревнивым занудой. «Где ты была? Я целый час не мог до тебя дозвониться!», «Кто этот парень, что не сводит с тебя глаз? Ты знаешь его?» – В глазах моей второй половины появлялся ужас. «Флорочка, нехорошо, когда ночнушка валяется на постели. Её надо ровненько сложить и положить в шкаф…», «На завтрак нужно кушать только полезные продукты, а в этой ветчине полно добавок…», «Слезь с мотоцикла, милая, – ты можешь упасть!..»

Эти и другие подобные фразы Алекса мощным камнепадом обрушивались на мои мозги. И сам он казался таким же «ровненьким», как тщательно сложенная «ночнушечка», небрежно брошенная мной на спинку кровати.

В последнее время мы стали часто ссориться – из-за его нудных стариковских нравоучений, советов и подсказок, которые начали приводить в бешенство мою свободолюбивую натуру.

Сейчас, когда он сидел передо мной и я смотрела на его сжатые на коленях руки, отторжение обострилось. Алекс был причастен к той ночи, к моему смятению, к буре сомнений, к беспамятству и завесе чёрной тайны. Если я могла быть семнадцатого в Щепнёве, то лишь из-за него…

Мы часто ссорились.

Но только не семнадцатого, нет…

Я сощурила глаза до острой рези.

Алекс опустил руку и отвернулся. У него был очень некрасивый затылок. Я смотрела на этот затылок, на волосы, закручивающиеся на макушке по часовой стрелке, и ждала, когда муж рассеет тучи над моей головой.

«Мы не ссорились.

Я никуда не уезжала…» – мысленно заклинала я его.

Но первая же фраза Алекса ударила меня в тот самый ком в солнечном сплетении.

– Утром семнадцатого мы поругались.

Глядя на мужа исподлобья, я слушала, как он покорно перечисляет хронологию событий.

– Вечером шестнадцатого, после того как ушёл врач, я купил тебе лекарства, ты приняла их и заснула. А наутро… Наутро я имел нахальство спросить о парне, в обнимку с которым тебя видели в кафе. Разговор вылился в скандал. Прости, Фло, но ты иногда бываешь совершенно неуправляема.

В итоге ты собралась и ушла, хлопнув дверью. Конечно, я пытался вразумить тебя, напомнить о вчерашней температуре – но, разумеется, все попытки достучаться до твоего здравого смысла оказались бесполезными. Вечером ты не вернулась. Я долго не мог заснуть и в конце концов среди ночи помчался к тебе мириться. Господи, это как страшный сон… – Алекса передёрнуло. – Ты лежала в сугробе у забора с окровавленным лицом! Я сразу же перенёс тебя в дом. С большим трудом удалось привести тебя в сознание, и ты пробормотала: «Щепнёво… Я убила человека… топором». Ты была безобразно пьяна…