…Нет, я никак не могла убить этого художника. Никогда! Даже ради картины как его… Бенедетти. И правда, на кой чёрт она мне сдалась?!

Поищи её у себя… – Воспоминание о надменном взгляде Тони царапнуло по нервам.

Надо и впрямь поискать, а то вместо меня её поищет полиция…

Я прибавила скорости, и вскоре показалась площадь Резанова. Возле памятника Резанову и Кончите, съёжившись от холода, топталась щуплая девушка в зелёном болоньевом пальто. Рядом примостился бородатый мужик с фотокамерой. Похоже, горячий парень – в минус пятнадцать без головного убора, модная фирменная куртка расстёгнута на груди.

Парочка по мою душу.

Я успела не раз пожалеть об этой уступке. На огромной площади Резанова, как в чистом поле, неожиданно подул пронизывающий ветер. Меня всё ещё слегка знобило, а фотограф оказался въедливым и дотошным.

– Встаньте поровнее, Флора. Повернитесь левым профилем. А теперь правым… Пожалуй, лучше левым! Коснитесь ладонью козырька… Чуть выше… Чуть ниже… И застыньте в этой позе, я возьму простор. А теперь мне нужна улыбка! Нет, не такая лёгкая. Чуть шире, пожалуйста! Нет, это уже чересчур! Улыбка должна быть наивной, детской, источать беззаботность и радость!

Скрепя сердце, я наконец источила нужную степень беззаботности, и фотограф, запахнув куртку, удовлетворённо кивнул.

– Отлично! То что надо! Благодарю вас, Флора!

Израсходовав не менее двухсот кадров для получения четырёх конечных фотографий для следующего номера «Дамских штучек», дяденька значительно понизил мою самооценку. Впрочем, результатом он остался доволен, отпустил меня с миром, и я, коченея от холода, прыгнула в «смарт».

И опять мне показалось, что чья-то неслышная серебристо-серая тень мелькнула за памятником графу Резанову и его возлюбленной. Через секунду оттуда выехала тёмно-красная «ауди» и стрелой промчалась мимо. Разглядеть того, кто сидел за рулём, я не успела.

Уже смеркалось, когда я подъехала к своему коттеджу на улице Трёх Деревянных Королей. По краям узкой подъездной дороги зажглись фигурные фонари. Их бледное сияние оттеняло сгущающуюся синеву неба, и голубоватые тени ложились на снег, придавая улочке таинственность и сказочность.

На пороге коттеджа маячила небольшая кругленькая фигурка. Не составляло особого труда опознать в ней младшую сестру. В своём мягком каракулевом полушубке Ника выглядела смешным колобком. В ожидании меня она с озабоченным видом бродила туда-сюда.

– Алекс и сёстры мне кое-что рассказали, – без приветствия крикнула она, завидев меня на тропинке. – Я всё знаю.

– Похоже, все всё знают, кроме меня самой, – сухо произнесла я, подходя к ней. – Добрый вечер, милая.

– Привет, Фло.

Я окинула Нику напряжённым взглядом. Румяные щёчки, покрасневшая от мороза кнопка носика, пухлый бантик губ. И непривычно серьёзные глаза.

– У тебя что-то важное? Может быть, зайдёшь? – не слишком вежливо поинтересовалась я и начала отпирать замок.

Ива, Антония или Вероника.

Ника не двинулась с места.

– Я приехала, потому что хотела сказать тебе это в лицо, а не по телефону. Да и вообще, ты знаешь, как я отношусь к телефону и соцсетям… Всё это дьявольщина!

Да, знаю – звонить Ника терпеть не может, а в единственной соцсети из всех существующих она записана как Королева Бурь. На аватарке высится бушующий фонтан, и отвечает хозяйка этой экзотической страницы только на вопросы желающих узнать свою судьбу – коротко и по делу.

– Что «это»? – Против воли холодок пробежал по моему позвоночнику.

– Ты не могла его убить, Фло!

– Разумеется, не могла! – процедила я, толкая дверь. – Зачем мне убивать его?

В это мгновение лицо Лавровского встало передо мной – мудрое и печальное.

– Я даже не знаю его! – резко взвилась я, отмахиваясь от странной мысли, что это не так.

– Ты не поняла, Фло, – Ника приблизилась ко мне вплотную и проговорила почти шёпотом:

– Ты не ездила в Щепнёво в тот вечер.

Я отпрянула от двери.

– Что за чёрт… Проходи в дом, Ника!

И в тот же миг нога соскользнула с обледенелого порога, и я покатилась по скользким ступеням. Младшая сестра кинулась на помощь, но я сшибла её, и мы в обнимку шлёпнулись в мягкий сугроб. Из Никиной маленькой ладошки вырвался пакет, и оттуда, как из мешка Деда Мороза, солнечной жёлтой россыпью выкатились лимоны.

– Яффские лимоны… – словно извиняясь, пояснила ведунья и начала ползать по снегу, как неповоротливый ёжик, собирая их обратно в пакет. Я поползла за ней и, догнав, схватила за рукав полушубка. Ника замерла с лимоном в пухлой ручке.

– Откуда ты знаешь, что я не ездила в Щепнёво?! Откуда ты можешь знать это, Вероника?

Она подняла на меня глаза. Обычно смешливые, сейчас они были полны неподдельной тревоги.

– За несколько дней до убийства я видела вещий сон. Как будто…

Мне стоило огромного труда не скривиться от этих слов.

– Умоляю тебя, Ника, избавь меня от вещих снов и говори по сути!

– Я так и думала, что ты не поверишь, – огорчилась Ника. – Ну хорошо… Я знаю это потому, что вечером семнадцатого января мы обе были здесь, Фло. Здесь, у тебя дома. Ты лежала с температурой. Неужели ты совсем ничего не помнишь?! Тони сказала, что ты звонила ей ночью из Щепнёва. Будто бы призналась в убийстве того мужчины. Но это невозможно! Ты не могла этого сделать, потому что мы с тобой были здесь!

– Та-ак… А кто ещё в курсе?.. – Я вцепилась в неожиданную добрую вестницу крепче.

– Кто ещё? Гм… – призадумалась Ника. – А-а! Часов в девять приходила соседка, такая седая, в платке, и попросила муку. Ты поискала, но не нашла, и так и ответила ей: муки нет.

– Ты серьёзно?!

Ника кивнула. Бровки упрямо нахмурились.

– Конечно.

Так, похоже, над моей головой тоже золотистым ореолом засияло алиби.

– Я приехала к тебе в четверть седьмого, – зачастила сестра. – Ты лежала с температурой и жутко кашляла. И я весь вечер пробыла с тобой. Если мне не изменяет память, почти до полуночи. А Тони с Ивой утверждают, что ты звонила им в двадцать два с чем-то. Но в это время ты была здесь, со мной, понимаешь?! Ты никуда не выходила. Ты не могла никуда поехать, никого убить и ниоткуда звонить! Мне тоже поступил звонок с твоего номера… Правда, заметила я его только утром – телефон валялся дома. Но это никак не могла быть ты, Фло!

В моём горле внезапно разразился пожар. Он взвился вверх, обдал щёки и уши.

– Ты очень выручила меня, Ника, – проговорила я пересыхающим от волнения языком. – И в тот вечер, и сейчас. У меня прямо камень с плеч упал! Только, прости… Это точно не сон? Ты иногда путаешь реальность с вымыслом…

Ника поспешно отвела взгляд в сторону, но тут же вновь взглянула на меня честными глазами и торопливо произнесла:

– Конечно нет, Фло. Это чистая правда!

Мне показалось, что в голосе сестры звякнула неискренняя нотка, но я отогнала это ощущение. Слишком хотелось поверить её исцеляющим словам.

Освобождённые, будто вырвавшиеся из плена, радость, лёгкость и свобода заплескались во мне, от макушки до пяток, и при виде смешной Вероники с замёрзшей покрасневшей пипкой нахлынула невообразимая нежность к источнику этой возрождённой лёгкости. Благодарность за исцеление была столь сильна, что подспудное чувство вины перед нею, далёкое, запертое глубоко-глубоко внутри, вместе с другими чувствами выпорхнуло наружу. И я поняла свою неосторожность лишь тогда, когда нежно коснулась маленького шрамика за её левым ухом. Я слишком хорошо помнила, где он находится.

Ника дёрнулась как от тока и задрожала. На её лице отразился ужас.

– Прости… – пролепетала я.

Она быстро-быстро заморгала и задышала часто и неровно, как будто ей не хватало дыхания.

– Прости… О господи… Простишь ли ты меня когда-нибудь?! – крикнула я в отчаянии.