Марк Аврелий (полное имя – Марк Аврелий Антонин Август), 121–180 гг. н. э., был римским императором, правившим почти 20 лет начиная с 160 г. Во время военных кампаний последнего десятилетия своей жизни он делал философские записи на древнегреческом языке, позже названные «Размышлениями». В своих трудах он никогда не называл себя стоиком, однако прилежно изучал эту философию и уже давно считается одним из ключевых ее представителей. Милль называл труды Марка Аврелия «самым высоким этическим произведением древнего ума»[209].
Сократическое незнание. Метод Сократа начинается с осознания того, сколь мало мы знаем (см. главу 11). Эпиктет считал эту идею базовой и для стоицизма тоже.
Эпиктет. Беседы, 2.11.1
Философия начинается, у тех, конечно, кто приступает к ней как должно и от порога, с осознания своего бессилия и несостоятельности в необходимых вопросах.
Эпиктет. Беседы, 2.17.1
В чем состоит первое дело занимающегося философией? Отбросить прочь мнимое знание.
К высокомерным людям Эпиктет относился со смирением; первейший вопрос в подобных случаях должен заключаться в том, не свойственны ли и вам такие же проблемы, какие присущи другим людям.
Эпиктет. Беседы, 2.21.8–10
Так вот, пребывая среди таких людей, у которых вот такая сумятица, которые вот так не ведают ни того, что они называют, ни того, что они имеют у себя злом или не имеют, или отчего имеют, или как им избавиться от него, и самому, по-моему, стоит постоянно задумываться: «Случаем, и сам я не один ли из них? Какое у меня представление о самом себе? Как я отношусь к самому себе? И сам я не как к мудрому ли, и сам я не как к воздержному ли? И сам я не говорю ли когда-нибудь, что я уже подготовлен своим образованием к предстоящему? Осознаю ли я, как должен осознавать ничего не знающий, что я ничего не знаю?»
Марк Аврелий излагает похожую концепцию: сопротивление чужому тщеславию, полагает он, не должно становиться источником собственного тщеславия.
Марк Аврелий. Размышления, 12.20
Тщеславие же отсутствием тщеславия есть самый нестерпимый вид тщеславия вообще.
Однако, как мы позднее увидим, в отличие от Сократа стоики считали, что могут разумом проложить себе путь к важнейшим истинам – и в дальнейшем не сходить с него.
Перекрестный допрос. Диалектика с самого начала была неотъемлемой частью стоицизма. Зенон, насколько нам известно, тоже вел диалоги, состоявшие из череды вопросов и ответов; в свою очередь, Хрисипп рассматривал диалектику как приверженность аргументированной дискуссии, а также, вероятно, как более широкий подход к исследованию истины[210]. Еще более непосредственны свидетельства римских стоиков на этот счет. По словам Сенеки, «больше пользы приносит речь, которая малыми долями прокрадывается в душу»[211]. А Эпиктет был убежденным сторонником применения сократического метода вопросов и ответов для искоренения ложных представлений о знании.
Эпиктет. Беседы, 2.14.8
Нужно избавить людей от двух этих качеств: от самомнения и от неверия. Самомнение заключается в том, что люди думают, будто больше ни в чем не нуждаются… От самомнения избавляет опровержение, и это – первое, что делает Сократ.
Свою трактовку сократического метода Эпиктет описывал так:
Эпиктет. Беседы, 2.12.5–7
Как же поступал Сократ? Он неизбежно приводил самого собеседника к тому, что тот свидетельствовал в его пользу, а ни в каком другом не нуждался свидетеле. Вот потому-то мог он говорить: «Прочие пусть себе здравствуют, а свидетелем мне всегда достаточно возражающего, и я не спрашиваю мнение у прочих, а только у собеседника». Ведь он так ясно устанавливал то, что следует из понятий, что всякий, кто бы то ни был, осознавал противоречие и отступал от него. «Радуется ли завидующий?» – «Отнюдь, скорее огорчается». Способом доказательства от противного он стал продвигать ближнего. «Что же, как, по-твоему, зависть есть огорчение по поводу зла? И что это за зависть к злу?» Таким образом, он побудил того сказать, что зависть есть огорчение по поводу блага[212].
Эпиктет адаптирует метод вопросов и ответов для своих собственных уроков. Он создает собственную вариацию сократического стиля. Стоицизм часто сводится к работе с впечатлениями, которые кажутся естественными. Эта практика осуществляется с помощью сократического вопрошания. Обратимся к отрывку, где слушателем Эпиктета выступает отец, которого настолько беспокоит пошатнувшееся здоровье дочери, что он не в состоянии находиться с ней рядом:
Эпиктет. Беседы, 1.11.4–7
– Что же, правильно ли ты, по-твоему, сделал это? – Это от природы, – сказал тот. – А ты вот убеди меня в том, – сказал он, – что это от природы, и я смогу убедить тебя, что все происходящее по природе происходит правильно. – Так, – сказал тот, – бывает со всеми нами, отцами, или, во всяком случае, с большинством из нас. – Я и не возражаю тебе, – сказал он, – не говорю, что не бывает, но спорность у нас заключается в том, правильно ли это. А так-то, выходит, следует говорить, что и нарывы бывают на благо телу, потому что они бывают, и вообще, что ошибаться – это по природе, потому что почти все мы, или, во всяком случае, большинство из нас, ошибаемся.
А вот пример, где Эпиктет ставит под сомнение собственный путь к стоической идее, что мы свободно распоряжаемся своим разумом, а не разум распоряжается нами:
Эпиктет. Беседы, 4.1.66–71
– Когда ты хочешь, чтобы тело было целым и невредимым, от тебя ли зависит это или нет? – Не от меня. – А чтобы было здоровым? – Тоже нет. – А чтобы было красивым? – Тоже нет. – А чтобы жило или умерло? – Тоже нет. – Следовательно, тело есть чужое, подвластное всему более сильному. – Допустим. ‹…› – Так нет ли у тебя ничего независимого, того, что от тебя только зависит, или есть у тебя что-то такое? – Не знаю. – Так смотри вот таким образом и рассмотри это. Может ли кто-нибудь заставить тебя согласиться с ложным? Никто. – Следовательно, в вопросе о согласии ты неподвластен помехам и неподвластен препятствиям. – Допустим. – Ну а влечься к тому, к чему ты не хочешь, может ли кто-нибудь принудить тебя? – Может. Ведь когда он угрожает мне смертью или оковами, то принуждает меня влечься. – Так если ты с презрением будешь относиться к тому, что умрешь, и к тому, что будешь закован, станешь ли ты еще обращать внимание на него? – Нет. – Так твое ли это дело с презрением относиться к смерти, или не твое? – Мое.
Процитированные диалоги, безусловно, можно считать сократическими. Эпиктет доводит утверждение ученика до абсурда или же показывает, что оно противоречит другим его собственным допущениям. Но есть, однако, и различия. В отличие от Сократа, Эпиктет менее склонен требовать от собеседника дефиниций или абстрактных утверждений, а затем оспаривать их. Скорее, он предпочитает напрямую следовать за этическими догадками своих учеников, а также посредством вопросов акцентировать те моменты, понимания которых ему хочется от них добиться. Он не стремится к апории; у него уже есть мнение относительно правильного и неправильного взгляда на проблему, и он лишь старается подтолкнуть своих слушателей к таким же результатам. Обычно его темы более конкретны, вопросы не так сложны, а результаты более практичны, чем те, что получал Сократ у Платона[213]. (В этих отношениях он больше напоминает ксенофонтовского Сократа.) Тем не менее по своему духу подход стоиков очень напоминает метод Сократа. Они не призывают ученика принять на веру ту или иную истину. Они апеллируют к его опыту, а потом говорят: «Тебе не кажется, что?..» или «Не считаешь ли ты, что?..»
