Ну сказал бы он хоть что-нибудь ободряющее вместо уже привычных воспитательных упрёков, обнял бы меня: «Зверь, пора спать, хватит шелестеть. Завтра мы…»
Но он лежит, читает и молчит. И ничего не говорит мне. Ничегошеньки.
Я закрываю книгу, кладу её под кровать и, отвернувшись набок, замираю.
– Что, Зверь, будем спать? – предлагает Эдуард.
– Угу.
Он встаёт, гасит свет и аккуратно укладывается под одеяло. Пока что у нас ещё даже одно одеяло на двоих. Хоть это и так неудобно обоим.
– Да, давай спать, – мирно повторяет Мой Фиэр. – Что прочитала? – вдруг спрашивает в темноте.
– Мало, – отвечаю честно я.
– Читаешь одну книгу в месяц.
– Да, – соглашаюсь, – я вообще ничего не делаю. Я устала от безделья. Мне плохо от этого. У меня всё из рук валится. Не могу себе найти занятия в этой Москве, кроме тебя.
– Плохо, – оценивает Эдуард, – ты праздно проводишь всё своё время.
Упрёк этот обоснован, что уж там…
– Послушай… – вдруг отвечаю ему я во мраке. – Почему ты так груб со мной? Я всё знаю, это сейчас так. Я всё себе найду тут. Найду клуб, чтоб работать. Переведусь сюда в театральный вуз. Это пока что я не нашла, запуталась. Думаешь, я сама не переживаю?
– Думаю, тебе не хватает упорства, – резюмирует Эдуард.
– Зря ты так со мной, – решаюсь я, – зря. Я всё сделаю. Только не упрекай меня, пожалуйста. Со мной так не сработает. К тому же… – Я ненадолго замолчала, подбирая слова, как бы пытаясь объяснить происходящее. – К тому же я сейчас много занимаюсь тобой.
– Как это ты, интересно, занимаешься мной? – усмехнулся Эдуард.
– Нечего смеяться. Я изучаю тебя и хочу посвятить тебе свою жизнь, хоть как-то… Чем смогу… Я никогда не забуду о тебе, это я обещаю, и всем о тебе буду рассказывать, если когда-нибудь это будет надо, сейчас не надо, но если будет надо… Я научусь, я напишу о тебе…
Какое-то время Эдуард молчит в сумраке. Потом вдруг пододвигается ко мне, загребает всю меня рукою, прислоняет к себе и целует в мочку уха.
– Ты и правда хочешь посвятить мне свою жизнь? – переспрашивает.
– Да. Когда я говорю, что люблю тебя, я что-то такое имею в виду… Что я опять не так сказала?
– Нет. Всё так. Только не пиши сейчас. Сейчас пока и правда не надо… Иногда писать о настоящем – это убивать настоящее. Ты поймёшь, когда надо…
Какое-то время мы лежим молча.
Он прижимает меня к себе ещё сильнее.
– Я мечтал всегда, чтобы кто-нибудь посвятил мне свою жизнь. И я сейчас буду спать, обняв тебя и счастливый, – серьёзно говорит он.
И мы ещё долго так лежим – обнявшись, обомлев.
– Спи, Зверь, – ласково командует он наконец-то, – а завтра мы уедем далеко, в деревню. Там у меня живёт один художник – замечательный старик. И вообще, продолжение следует…
Наталия Курчатова
Наталия Курчатова – поэт и прозаик. Родилась в 1977 г. в Ленинграде. Окончила факультет журналистики СПбГУ. Корреспондент журналов «Эксперт», «TimeOut», портала «Fontanka.ru» и других. Автор романа «Лето по Даниилу Андреевичу» и «Сад запертый» (в соавторстве с Ксенией Венглинской), многочисленных рассказов и критических статей. За последнее время стихи опубликованы в сборниках «Живи, Донбасс!» и «Воскресшие на Третьей мировой». Сейчас работает репортёром и корреспондентом в зоне СВО, живёт в г. Донецке.
Стихи 2023 года
«Морозный день. И трещины в стекле…»
Морозный день. И трещины в стекле,
Как будто трещины в зиме оледенелой.
Ракета прилетает; на игле
Всё крутится старинный вальс замшелый,
Обросший мхами там, где мхи растут,
На севере покинутом и милом.
А здесь – огонь и сотворенье рук
Над зевом проницающим.
Могилы?
О нет, утроба этих жутких ран,
И животов разверстых, и постелей
Нам говорит: рождается титан.
Рождается народ – как он умеет.
«Расскажи, как цветёт виноград…»
Расскажи, как цветёт виноград
На границе падения света,
Где отчаянных избранный ряд
Совершает свой подвиг бесследный.
Расскажи, как стояли полки,
Расскажи, как они умирали,
Как в столице гуляли и жгли
Жизнь и деньги в последние мая.
О, мне многое вам рассказать
Неизбежно когда-то придётся
Тем, кто выбрал – не жить, подождать,
Перекидываясь и – на отлёте
Задевая горячий простор,
Задевая кровавую рану
Пустотелой, пустой, холостой,
Холощёной – и нет больше срама,
Чем примазаться к тем, кто упал, —
Никогда не вкусив чернозёма,
Что скрипит и горчит на губах,
Как письмо из остывшего дома.
Расскажи, как цветёт виноград,
Как в саду обещает закланье
Той лозы, от которой солдат
Принимает причастие ранним
Утром боя и утром смертей,
Что ложатся в ту жирную землю…
Новостей, новостей, новостей —
Лучше новости нету, что жив он.
«Грязная одежда, чистое бельё —…»
Грязная одежда, чистое бельё —
Вот и всё, что скажут в оправдание моё,
Коль в «буханке» фельдшерской будут разрезать.
На комке, шевроном – Богомать.
Фельдшерица кинет перевязочный пакет
Стороной кровавой – в белый свет.
Рассечёт штанины и чистое бельё,
Ну а дальше – всё, что есть, моё.
Распростёрт носилками, закреплён ремнём.
Лик печальный девичий – не о том.
Было бы неловко мне перед ним лежать.
Глядь – ко мне склоняется
Богомать.
«Мои друзья идут по жизни маршем…»
Мои друзья идут по жизни маршем,
а остановки там – после ранений,
В больничный корпус поднимаясь
И не зная,
Кого увидишь,
и невольно замираешь
перед палатой,
что там, жизнь или сраженье
со смертью?
Как изуродован? Идёт или лежит?
Узнает или просто прокричит;
а если ходит – то пойдём закурим
на чёрной лестнице
и обо всём поговорим.
Где угол зла, как ты его берёшь,
Кого ты любишь из осьмнадцатого века
И кто в разведку в крайний раз уйдёт,
Не ожидая подкрепленья и ночлега.
Здесь жизнь и смерть в окровленных бинтах
И здесь – любовь: а застегни живот мне;
Живот зашит, застёгиваешь куртку
И на ступенях вытянешь впотьмах —
одну, другую, ту ли сигарету
пока сестра торопится узнать, что не в порядке.
Но, открыв коробку,
Ей молча предлагаешь папиросу;
Она – сестра, а ты – наверно, тоже.
И мы сидим дымим, мы так похожи,
Донецка, Питера или Москвы —
Сестрицы всей России таковы.
А наши братья – белые, в бинтах,
Стоят напротив,
И никто из нас
Не скажет им присесть хоть на ступеньку.
Мы этим оскорбили бы бойца,
что жизнь нам отдавал, а не копейку.
– Я не могу тебя, как женщину, отправить —
туда, где нам пристало, не тебе…
– Я женщин не сужу из тех же правил,
что и товарищей… но то не значит, что
Я не люблю, не доверяю я тебе.
И как теперь?
Мы вместе в общей боли.
Как на иконе – венчанных страстей.
Таких мужей земля рожает, в воле —
Чтоб сёстры нежили,
А женщины несли от них детей.
