– Может, ее отверг кто-то похожий на тех, кого она сейчас выбирает. Есть общий типаж, наверное?

– Мы это тоже обсуждали. Она выбирает ярких, красивых мальчиков, громких. И мудаков… Извини, вырвалось… Просто я на самом деле переживаю из-за этого, хоть и не говорю ей об этом постоянно. Она сама все понимает, но ничего поделать не может. Мы обсуждали то, что, может, когда-то в детстве или подростковом возрасте ее кто-то отверг, но она никого не смогла вспомнить. Психологи тоже ничего не раскопали.

– В гипноз пробовали вводить?

– Нет, этого она боится. Не любит, когда без ее контроля в мозгах ковыряются.

– Я думаю, стоит попробовать гипноз. Она могла заблокировать какое-то воспоминание.

– Надеюсь, когда-нибудь решится. Пока не попала в неприятности из-за своей влюбчивости.

– Она же умная девочка, неужели не хватит мозгов не встрять куда-нибудь?

– Мозгов-то хватит, а вот сердце у нее слишком доброе. Вечно всех спасти пытается. На словах говорит одно, а потом бежит, спасает… Мать Тереза…

– Совсем не похожа она на мать Терезу.

–Вот именно. Вся такая гордая, сильная и неприступная, дерзкая даже. А как с этими… так сразу размазня… А самое обидное, что я ей никак не могу помочь. Меня раньше срывало на нее, но это не помогало, так что мне остается только поддерживать, наблюдать и надеяться, что когда-нибудь она встретит нормального человека и не отвергнет его.

– Я так понимаю, нормальные за ней тоже ухаживают, но она отдает предпочтение другим?

– Именно так.

– Почему ты так переживаешь? Она еще молодая, пока может позволить себе строить такие отношения. От них же никаких серьезных последствий.

– Это пока никаких. Последний парень у нее оказался жестким наркоманом. При чем скрывал поначалу это отлично. Но потом все равно показал себя. Так она ходила постоянно вытаскивала его фиг знает откуда, деньги отдавала за него и прочее. Он каждый раз обещал завязать, естественно. Один раз даже в рехаб лег. Не знаю даже, где деньги взял. Но сбежал оттуда. В общем, полгода она с ним промучилась, потом он пропал. Вообще пропал. До сих пор неизвестно, где он. Никто не знает. Она тяжело все это пережила… Жаль его, конечно, очень. Несчастный парень… Но меня иногда посещают мысли, будто я рада даже, что он пропал… Такое облегчение было, когда я узнала. Даже стыдно. Понимаешь, с ней могли что-то сделать за его долги. Я такое не раз слышала от знакомых. Наркотики – это не шутки.

– Это точно, – хмыкнул Ле́рон. – Связываться с зависимыми действительно очень опасно. Могут утянуть за собой. Я-то знаю. Понимаю тогда, почему ты переживаешь. А сейчас у нее что?

– Сейчас обычный очередной неприятный тип. Ну хотя бы не нарик, и на этом спасибо. Пока вроде ничего такого не делает, но он мне уже не внушает доверия. Любитель гонок на мотоцикле. Апчхи! – Алиса внезапно чихнула. – Ой, извини.

– Terveydeksi.

– Это что, «Будь здорова» по-вашему?

Лерон кивнул и слегка улыбнулся.

– Как забавно звучит. Спасибо.

–Ты замерзла? – Ле́рон посмотрел на часы. – Мы уже полтора часа тут ходим. И ветер поднялся холодный.

– Да вроде нет, – Алиса шмыгнула носом и оглянулась вокруг. Действительно, солнце ушло, по парку гулял холодный ветер и гонял остатки жухлых листьев. Она тронула свои уши – ледяные. Она снова была без шапки, потому что погода с утра была теплая. – Ты вон вообще расстегнутым ходишь.

– У меня кровь горячая.

– Ну точно, ты же горячий финский парень!

Ле́рон ухмыльнулся:

– Так, я предлагаю либо пойти куда-нибудь греться, либо прекращать нашу прогулку.

– Не, в заведение я точно не хочу… Давай еще полчасика погуляем, потом двинемся к выходу?

– А если заболеешь?

– Если заболею, то учту свою ошибку и больше так делать не буду, – рассмеялась Алиса. Ле́рон кивнул, и они пошли на еще один круг. – Знаешь, я тут постоянно думала о том, что ты рассказал мне во время похода. Ты серьезно нисколько не преувеличивал, когда говорил о своей семье и прошлом?

– Не преувеличивал.

– Пойми правильно мои сомнения, я просто никогда в жизни не слышала о том, чтобы ребенок из совершенно благополучной семьи просто взял и пошел по наклонной. Такого не бывает, ни один психолог тебе не поверит. В таких случаях всегда все объясняется детской травмой. Может, тебе родители не уделяли внимания, и ты так бунтовал? Тем более, ты говорил, они не особо пытались тебя вытащить с этого всего, будто забили на тебя… Извини, если я что-то не то говорю, я просто бесконечно об этом думаю теперь.

Ле́рон хмыкнул и совершенно серьезно ответил:

– Все нормально, я понимаю. Почти все, что со мной связано, люди ставят под сомнение. Да, обычно дети не выбирают такой путь осознанно. Я – исключение. Мне это совершенно не льстит, и я не чувствую себя каким-то особенным. Просто это факт. Я прошел большой путь самопознания себя. С начальных классов я был замотивирован на то, чтобы стать научным деятелем и сделать великое открытие. Но в итоге пришел к выводам, что мне все это не интересно. Ни помощь людям, ни слава. А других причин для развития я не находил. Я вообще не мог найти смысла своей жизни. Наверное, детям не стоит так рано задумываться над такими вещами. Но мне не повезло. Я начал думать об этом слишком рано и додумался до того, что ушел в тот образ жизни, о котором рассказал. Убивая себя всем, чем можно, я чувствовал хоть что-то, помимо неимоверной скуки.

– А сейчас ты нашел этот смысл? Раз завязал с тем образом жизни.

– Я с ним завязал не потому, что обрел смысл. Тот образ жизни попросту убивал мой организм, а я хотел жить. Я наблюдаю не только за людьми, но и за собой тоже. И мне все же интересно узнать, чем закончится моя жизнь. Словно сторонний наблюдатель. Бывало у тебя такое?

– Честно, говоря, нет. Не понимаю, как это.

– Просто словно смотришь фильм о себе. Без оценочно.

– Хм… Я подумаю над этим, – задумчиво произнесла Алиса.

– А мои родители… Они тоже достаточно специфичные люди. Они никогда не признавались в этом, но я уверен, что меня они не планировали. Они были счастливы друг с другом, им больше никто не нужен был. Они и жили в достаточном уединении от других людей. Да, мама работала учителем, но была из тех, кто не вкладывал в свое дело душу. Это была просто работа. Она не любила детей. Отец тоже не особо их любил. Но появился я. Они старались, как могли, но я будто был лишним. И нет, меня это не задевало. Мне это было только на руку. Они не мешали мне жить, а я абсолютно не мешал им. Когда стал более-менее самостоятельным, конечно. И когда я пошел по наклонной, они испугались сначала. Решили, что они что-то мне недодали. Но дело было совершенно не в них. Спустя период постоянных конфликтов, я смог их убедить, что это не их вина. Что это моя жизнь, и я вправе сам ею распоряжаться. Они меня услышали и перестали пытаться помочь. Я им был за это благодарен. Они продолжили заниматься своей жизнью, я своей. Потом я ушел от них, оставив их снова вдвоем.

Алиса слушала и чуть не плакала. Не осознанно представляя своих родителей на месте родителей Ле́рона, а себя на его месте, она чувствовала такую боль, будто это и правда происходило с ней. Мысль о равнодушии родителей была нестерпимой. И о том, чтобы чувствовать себя настолько одиноким при живой семье, тоже. Она не могла представить, как добровольно можно отказаться от самого, как ей казалось, ценного, что может быть в жизни – твоей семьи, твоих близких. Она посмотрела на Ле́рона взглядом, выражающим всю эту тоску, и он все понял. Он улыбнулся и сказал:

– Знаю, что это звучит так, словно они и правда виноваты в том, что я чувствовал себя одиноким. Но это не правда. Иногда мне кажется, что я попал в этот мир случайно. Что меня не должно быть тут. Или, может, это какой-то эксперимент высших существ. Я не смогу донести до тебя это ощущение должным образом. Чтобы понять, нужно все это прочувствовать на себе. И, так как это невозможно, тебе придется просто поверить мне на слово. Либо не поверить, это уже твое дело.