– Стой-стой, – испуганно перебила Мира, – только не говори, что ты это всерьез.

Я взглянула на нее – в Мириных глазах блеснул огонек заинтересованности, в который она сама боязливо не верила.

– Лондон, Париж, Амстердам, – перечисляла я, чтобы добить ее окончательно, – аукционы, рауты, скачки…

– Нет, – Мира встряхнула головой, чтобы отогнать наваждение, – это опрометчивый глупый поступок. На который могут решиться разве что безголовые девчонки, которым наплевать на собственное будущее. Мой ответ – нет!

Ее глаза говорили сами за себя. Я улыбнулась.

Я знала, знала заранее, что она согласится.

Кто она была – ведьма, наделенная даром гипноза, или просто беспечная девчонка, лихая прожигательница жизни, убедившая меня, что самое главное – это настоящий момент?

Покупатели на квартиру нашлись быстро – Настасья боялась, что я передумаю, и рулила процессом с отчаянием смертельно больного человека, пытающегося в отведенные ему считанные часы хоть как-то уладить земные дела. Я не успела опомниться, как она подсунула мне какие-то бумаги. Корявая роспись – я с ужасом осознаю, что привычная квартира больше мне не принадлежит.

У Настасьи мне понравилось, несмотря на хронический беспорядок. У нее была трогательно девчоночья квартира, похожая на кукольный домик. Старомодные обои в цветочек, неприхотливые суккуленты в сиреневых горшках, розовое плюшевое покрывало, залежи косметики в ванной, миниатюрные чашки для гостей и огромная пиала с Винни Пухом для хозяйки.

Мое переселение вспоминается мне как в бреду – Настасья спешно освободила комнату, которая служила ей гостиной, и помогала мне раскладывать одежду по полочкам шкафа. Мы увлеченно спорили о том, как будет устроен наш быт, и даже сочинили график дежурств по квартире. Мы говорили о чем угодно, только не о самом главном, потому что обеим было как-то не по себе. Мое состояние в те дни можно сравнить с коктейлем ужаса и адреналинового восторга, который испытывает человек, оказавшийся на «американской горке».

Хорошо еще, что бытовые данности требовали постоянного ментального присутствия – забрать трудовые книжки, оформить загранпаспорта и специальные долгосрочные визы – чтобы можно было переезжать из одной страны в другую, не возвращаясь каждый раз в Москву. Покупка путеводителей и долгие увлеченные споры о маршруте – нам хотелось объять весь мир, но мы понимали, что начать придется с какого-то одного города. То мы мечтали о пахнущем круассанами и горячим шоколадом Париже, то нам грезилась бухта всех лишенных воображения романтиков – Венеция, то мы задумчиво читали статьи о распродажах в Нью-Йорке.

В конце концов нами было принято решение – погружаться в кратковременное миллионерское счастье постепенно, чтобы не сойти с ума. Не спеша купить все необходимое в Москве, а потом отправиться в старушку Европу, которая станет промежуточным этапом на пути к настоящей экзотике.

В конце концов, так и не придя к единогласному решению, мы решили положиться на удачу – написали названия городов на картонных прямоугольничках, перемешали их в новой фетровой шляпе Настасьи, потом я вытянула один и…

… Лондон!

И сразу все стало на свои места. И сразу выяснилось, что Лондон – это как раз то, о чем обе мы мечтаем. Старинные мостовые и старомодные телефонные автоматы, двухэтажные автобусы, снобская Бонд-стрит и легкомысленный район Сохо, шляпки по две тысячи фунтов, бледные девушки с нежными веснушками и сдержанные молодые люди в твидовых пиджаках…

Берегись, Лондон, к тебе едут Мира и Настасья, прожигательницы жизни и пожирательницы мужчин!

В лайнере «Бритиш Айрвейс» нам досталось место рядом с девицей примерно нашего возраста, которая представилась как «Кристина, визуальный мерчендайзер». Мы сразу прониклись к ней уважением, хотя до конца полета так и не поняли, в чем именно состоят ее профессиональные обязанности или хотя бы к какой области они относятся.

Посовещавшись, мы пришли к единогласному решению, что она, скорее, не хороша собой, а в высшей степени ухожена. Хотя сама Кристина нагло преподносила себя как красавицу.

Она первая с нами заговорила. Вот как вышло: улыбчивая стюардесса на певучем английском попросила ее поставить сумку под сиденье впереди стоящего кресла. Кристина возмутилась, хотя ее массивный коричневый баул едва ли вообще соотносился с понятием «ручная кладь». Стюардесса вежливо, но твердо стояла на своем. И тогда, нехотя подчинившись, Кристина повернулась к нам и, приподняв на лоб темные очки от «Гуччи», со вздохом пожаловалась:

– Кошмар, неужели моя сумка за две тысячи долларов должна стоять на замызганном полу?

Мы с Настасьей уставились сначала на баул, потом друг на друга. Шутит она, что ли, – две тысячи долларов за какую-то потертую сумку? Хотя я, разумеется, слышала об аксессуарах от-кутюр, которые выпускаются всего в нескольких экземплярах, являются предметом вожделения всех подписчиков журнала «Вог» и достаются, как правило, кому-нибудь вроде Ксении Собчак. Но на мой неискушенный взгляд, багаж нашей соседки выглядел если не убого, то как-то незаметно.

Во взгляде Настасьи я прочитала неприкрытое восхищение. Настя у нас такая – этикетки и ценники действуют на нее как волшебная дудочка на крысу. Стоит ей увидеть лейбл «Готье» или «Кензо», как она готова признать помеченную им тряпку гениальным шедевром портновского искусства. Недавно я сама была свидетельницей того, как Настя купила ужасный перекособоченный свитер только потому, что он стоил двести долларов. Ее логика наивна: «Если за эту вещь просят такие деньги, значит, она их стоит!»

– Ну что за жизнь! – сокрушалась Кристина.

– Мне бы такую, – простодушно вздохнула Настасья.

Соседка посмотрела на нее (ну и на меня заодно) заинтересованно. Я заметила, что ее небольшие голубые глазенки буквально нас сканируют, замечая внешние противоречия недавно и резко разбогатевших девушек. У нас обеих был свежайший маникюр, дорогие стрижки, новые модные духи и дизайнерские куртки. В то же время на Насте были видавшие виды кеды «Конверс», которые лично у меня ассоциировались с тоскливыми школьными уроками физкультуры. А я держала на коленях тряпичную сумочку из молодежного магазина «Манго».

Кристина криво улыбнулась и представилась. Я поняла, что она решила: мы ей не чета, но в то же время с нами можно поболтать, убивая медленно тянущееся время полета. К тому же за наш счет неплохо было бы поднять собственную самооценку, купаясь в нашей зависти, как в молочной ванне Клеопатры. Я таких высокомерных девиц просто терпеть не могу. Хотя и понимаю, что дело тут не в принципиальности, а в каких-то внутренних комплексах: просто я знаю, что мне никогда не стать такой же шикарной и наглой, как они. Но ничего: во-первых, мы тоже не лыком шиты и носим куртки от «Мэйнэйм», а во-вторых, не зря же мама мне твердила, что главное духовность. Я легко смогу выбить почву из-под ее раздражающе стройных ног, заведя разговор, который она не сможет поддержать в силу низкого интеллекта. Например, о философии Канта. Нахмурившись, я поняла, что из философии Канта знаю только то, что он родился в Кенигсберге.

И тут Настя спросила, сложив ручки на груди:

– А откуда у вас такая дорогая сумочка?

Я умоляюще на нее посмотрела. Неужели Настасья не понимает, что разговор двух женщин – это в некотором роде поединок, выяснение, кто сумел забраться выше по социальной лестнице. Что ни в коем случае нельзя так простодушно восхищаться сумками малознакомых профурсеток. Если кто-то тычет тебе в лицо дорогой сумочкой, то стоит с презрительной улыбкой вытянуть руку, сверкнуть купленными в палатке часами и с равнодушным зевком соврать, что это «Лонжин».

Но было поздно – на мерзком лице Кристины появилась самодовольная ухмылка.

– Любовник подарил.

Рот Настасьи открылся еще шире, его примеру последовали и глаза. В тот момент она была похожа на симпатичную, но невероятно тупую сову.