Такая обобщенно-обязательственная форма смысла монаршего правления и монарших целей мало, однако, могла прояснить конкретных путей их реализации в конкретных условиях Кавказского края. Потому в умах военных начальников поселялась неясность, усугублявшаяся разноголосицей в определении целей в борьбе за Кавказ, доносившейся в разное время из Петербурга.
Так, М. Н. Катков говорил, что завоевание Кавказа «выпрямляет» историческую судьбу России, а не просто решает некие военно-стратегические и религиозные благотворительные задачи. Оно дает России вернуться к своим корням, восстановить органическое существование страны и народа, искаженное Петром I[135].
Известный военный деятель и непосредственный участник Кавказской войны Р. А. Фадеев считал, что «Кавказ, независимый от нас, создал бы для России нескончаемый ряд утрат и опасностей. Кавказская армия держит в своих руках ключ от Востока; это до того известно нашим недоброжелателям, что <…> нельзя было открыть английской брошюры, чтобы не найти в ней толков о средстве очистить Закавказье от русских. Но если отношения к востоку составляют вопрос первой важности для других, то для России они осуществляют историческую необходимость, уклониться от которой не в ее власти»[136].
Углубляя свою мысль и указывая на обширность и важность российского присутствия в Кавказском крае, Р. А. Фадеев подчеркивал: «Во всяком случае, Россия не может допустить, чтобы без ее участия устроилась судьба целой части света, с которой она слита почти безраздельно, с которой она живет, можно сказать, под одной кровлей. <…> Но действительная связь России с Азией, узел их – на Кавказе. <…> Для России кавказский перешеек вместе и мост, переброшенный с русского берега в сердце азиатского материка, и стена, которою заставлена средняя Азия от враждебного влияния, и передовое укрепление, защищающее оба моря: Черное и Каспийское. Занятие этого края было первою государственною необходимостью»[137].
О цели правящего императорского дома в кавказском вопросе можно было только предполагать, анализируя те задачи, которые императоры ставили перед главнокомандующими Отдельным Кавказским корпусом, хотя и это не всегда позволяло успевать за переменами монарших настроений.
Например, император Николай I в письме к И. Ф. Паскевичу, написанном вскоре после Адрианопольского мира, говорил: «Кончив, таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнее, – усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных. Дело сие не требует немедленного приближения, но решительного и зрелого исполнения <…>»[138]. Но уже вступавшему в 1842 г. в должность главкома на Кавказе генералу А. И. Нейдгардту император сообщал: «Не хочу никаких завоеваний, и мысль об оных считаю преступною. Хочу упрочения нашего владычества краем, где признаю его покуда крайне шатким и неверным»[139].
Вопрос оставался за малым – найти способ, как осуществить высказанное императором повеление. Над этим размышляли не только в Отдельном Кавказском корпусе, но и Военное министерство пересылало на Кавказ разнообразные планы, которые исходили от разных известных и знатных особ, близких императорскому двору.
Некоторые горячие головы предлагали рвать горы порохом, а против «хищников» растягивать проволочные сети по берегам Терека и Кубани.
Что касалось до мирных способов усмирения непокорных горцев, то предлагали усмирять их торговлею, «водворением между ними роскоши, пьянства – и, наконец, музыкой, посредством заведения у горцев музыкальных школ»[140].
Не оставался в стороне и сам император, которому кто-то подсказал меру, якобы обещавшую принести много пользы. Предлагалось черкешенок, отбиваемых у турок российскими военными судами, «вместо обычного размена на русских пленных выдавать замуж за солдат, и этим путем породнить и сблизить черкесов с русскими. Мусульманский закон ведь строго запрещает проливать кровь родного человека: значит, кровопролитие прекратится, и черкесская вражда перейдет в родственное расположение к русскому человеку»[141].
Кроме таких экстравагантностей выдвигались проекты, не лишенные реальной пользы. Так, генерал А. А. Вельяминов «склонялся к сбережению сил», предлагал продвигаться в горы медленно, от деревни к деревне. «Нужно убедиться в верности покоренных, прежде чем углубляться в неизвестность»[142]. Он полагал единственным средством «достигнуть прочного спокойствия и совершенной безопасности покорить и обезоружить горцев. Постоянное занятие неприятельских земель укреплениями и казачьим населением будет мало-помалу утеснять горцев в средствах к набегам и со временем может довести до совершенного покорения сих народов. Но для достижения сей цели означенным способом потребно около 30-ти лет времени, даже при средствах значительных»[143].
О задачах покорения непосредственно восточного побережья Черного моря А. А. Вельяминов писал: «Опыт показал, что военные суда наши, крейсирующие около восточных берегов Черного моря, не могут с желаемым успехом ловить турецкие купеческие лодки, приходящие для торга с горцами, коим доставляют жизненные потребности и другого рода товары, а от них берут пленных, которых потом продают в разных местах Турецкой империи с большою выгодою»[144].
И далее продолжал: «Лодки сии ходят большей частью около берегов и имеют верное пристанище в устьях рек, впадающих в Черное море. Наши суда по величине не могут так близко держаться берега, а вход в устья рек совершенно для них невозможен. Единственное средство решительно возбранять доступ сим лодкам к черкесам состоит в том, чтобы построить укрепления при устьях рек, впадающих в Черное море, между Кубанью и Рионом»[145].
Князь Бекович-Черкасский, имевший этнические корни в адыгской среде, считал, что наилучшим выходом было бы только применение оружия, которое может заставить кавказские народы сдаться, в частности тех, кто живет за Кубанью и известны своей дерзостью и антипатией к России.
Однако одних «блистательных» побед будет недостаточно. Он призывал организовать для закубанцев жесткую экономическую блокаду, так как «занятие войсками всех тех пунктов, кои заключают в себе главные способы существования закубанских народов», подтолкнут последних к покорности[146].
Император склонился к последней рекомендации. Военный министр граф А. И. Чернышев, разъясняя тогдашнюю позицию императора, заявлял: «Предначертанный Г. И. план общего усмирения Кавказских племен, основанный на той главной мысли, что оно возможно только посредством постепенного овладения всеми, или большею частью способов, какие теперь имеют горцы к своему существованию, дабы, стеснить их чрез то в общественном и частном их быте до возможной степени, вынудить их к безусловной покорности воле правительства. Единственным средством к достижению этой двоякой цели признана, как то иначе и быть не могло, сила оружия»[147].
При этом подчеркивалось, что «всякая мысль об экспедициях и частных воинских поисках» неприемлемы, так как «опыты предшествовавших лет положительно доказали, что подобные действия, бесполезно раздражая горцев, не могут иметь ни малейшего влияния на их усмирение, по маловажности и ничтожности наносимого им вреда, который в полудиком состоянии горских племен слишком удобно и легко вознаграждается»[148].
