— Мирный, ты чего там прохлаждаешься? Я не понял, ты тренируешься или о вечном думаешь? — орал Разумовский, впрочем, без особого огонька.

Я вздохнул, чувствуя раздражение перед этой стихией. Просто борьба с ветряными мельницами в реальных условиях. Дыхательные практики — это, конечно, прекрасно, но я лучше кружок по полигону дам, толку будет больше.

Задав с места высокий темп, я поспешил скинуть лишние эмоции в атмосферу. Беговая дорожка пружинила под ногами, каждый удар подошвы о покрытие словно отдавался эхом в голове.

Воздух.

Ветер.

Где я близко сталкивался с ветром? В голове проносились самые яркие первые разы: первый взлет на самолете, первый прыжок с парашютом, первая тачка с открытым верхом. Я ловил ветер, падал в ветер, сопротивлялся ему, где-то даже подчинялся этой могущественной стихии, но никогда по-настоящему не чувствовал.

Воздух перманентно присутствует в жизни любого человека, такой естественный, что на него никто не обращает внимания. Шелест листвы летом, поземка зимой, осенние тучи, лепестки осыпавшихся цветов по весне…

Вдох-выдох.

Я бежал, но не видел полигона. Перед глазами, точно строчки в поисковом запросе, бегали обрывки обеих жизней. Одной — слишком короткой, но все еще такой цветной, и другой — слишком насыщенной, а потому уже порядком выцветшей.

Рука в окне автомобиля? Нет, нет то.

Гул турбин под крылом самолета? Тоже не то.

Шаг в пустоту на пяти тысячах метров?

Стропы параплана?

Хлопнувшее окно?

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Дорожка под ногами уже не пружинила, казалось, что она липнет к подошвам.

Вдох-выдох, вдох-выдох.

Память выдернула откуда-то из самой позабытой глубины блеклое-блеклое воспоминание прошлого детства.

Мы сбежали из лагеря посмотреть закат. Мальчишки, впервые увидевшие море, не могли на него налюбоваться. Кроваво-алый диск соскальзывал в бесконечную морскую гладь, мы стояли на краю скалистого обрыва, на самом краешке выжженной летним солнцем земли. Оранжевое небо было такое чистое, словно его отлили из стекла.

И ветер.

Ветер, как прикосновение пьянящей свободы, прикосновение чистой силы, как обещание лучшей взрослой жизни. Я стоял на обрыве и думал, что передо мной открыты все дороги и весь этот бесконечный мир будет принадлежать мне.

Тогда, будучи ребенком, я не думал, что моей стихией станет война. Это был миг такой прекрасной детской наивности, чистой веры в лучшее будущее.

Дул свободный ветер, и я дышал полной грудью.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Усталость обрушилась в одно мгновение, вырвав меня из воспоминания. Я замедлился и сделал еще несколько шагов по инерции.

Поймал восхищенный взгляд Ивана, напуганный — Василисы и усмешку Разумовского, впрочем, не доходящую до глаз.

И огляделся.

По ходу моего бега на пару метров в высоту в воздухе висели мириады песчинок. Висели, не двигаясь, словно попали в густую, прозрачную смолу. Блестели в свете новеньких желтых фонарей. Каждая — словно бесценное воспоминание, хранящееся в моей уставшей памяти.

Вдох-выдох.

Я прикрыл глаза, и песок осыпался на беговую дорожку.

— Поздравляю, Мирный, — негромко произнес Дмитрий Евгеньевич. — Ты с первого раза открыл стихию Воздуха.

Москва, бар «Северное сияние», Алексей Ермаков

Глава рода Ермаковых редко приезжал в Москву. Он не был большим фанатом мегаполиса, столичных интриг и расшаркиваний с прочими аристократами, которых тут можно было встретить на каждом шагу.

Но время от времени Дмитрий Алексеевич Романов изъявлял желание пообщаться с университетским другом. Так что Михаилу Олеговичу Ермакову приходилось вылезать из свой сибирской берлоги, отряхивать пыль с личного воздушного флота и, забив грузовой отсек ништяками, ярко характеризующими сибирское радушие, лететь в Москву.

— А ты, я смотрю, над интерьером поработал, — проговорил мужчина, осматривая помещение бара, купленного во время очередной такой поездки к Его Величеству.

Приобретено заведение было случайно, практически нечаянно, в чем Михаил Ермаков на следующее утро ужасно бы раскаивался, если бы не ужасная головная боль.

— Сделал ближе к народу, — ответил Алексей.

— Это хорошо, — покивал мужчина, — это правильно.

Сегодня заведение было закрыто под частный заказ, так что обслуживающий персонал был готов исполнить любое пожелание владельцев, только свистни.

Но владельцев интересовало лишь вкусно покушать и побеседовать о том. О сем. Об этом.

— Я что-то должен знать, прежде чем мне об этом расскажет Дима? — спросил глава рода Ермаковых, щедро намазывая перекрученное со специями сало на хрустящую белую булочку.

Алексей на мгновение задумался, вспоминая события прошедших недель.

— Пожалуй, все самое интересное было в новостях, — проговорил юноша. — Разве что наша фракция приобрела очень ценный и весьма перспективный актив в лице простолюдина Александра Мирного. Но, учитывая все, что я о нем знаю, думаю, парню при первом удобном случае вручат титул.

— Мирный? Слышал, слышал… — Ермаков-старший прервался на жевание бутерброда. — Слышал, он отжал бар на территории Нарышкиных.

— Да, — коротко ответил Алексей. — И он любезно предоставил нам территорию для урегулирования конфликтов между юными представителями фракций.

— Зарабатывает на вас, парнишка, значит, — усмехнулся Михаил Олегович.

— Не без этого, — кивнул Алексей. — Но вчера прислал приглашение обсудить итоги первого дня, думаю, там предложит нам долю.

— «Нам»? — приподнял брови глава рода Ермаковых.

— Мне и Меншикову, — пояснил наследник.

— Ах, — понимающе покивал мужчина. — Думается мне, Павлик теряет своего самого верного солдата.

— Сложно сказать, — пожал плечами Алексей. — Долгоруков активно педалировал конфликт. Это так просто не сгладить.

— У вас есть теперь точка соприкосновения, общая точка интереса. Это важно. Это первый шажок в нашу сторону, — произнес Михаил Олегович. — Машенька у Вити, конечно, девочка умная, но должно быть что-то понадежнее женщины в политических отношениях. Например, крепкая мужская дружба.

— Может, мне ему еще и морду начистить? — усмехнулся Алексей. — Что б уж как настоящая мужская дружба, она началась с мордобоя.

Юноша пошутил, а Ермаков-старший задумался над словами сына.

— Всякое, конечно, могло бы быть, — медленно произнес глава рода, — но риск велик. Максим непрозрачен и плохо читаем, потому что всегда в глухой защите и от отца, и от социума. Он хорошо берет под козырек приказы главы рода, но что в душе у парня — непонятно. А значит, любой твой прямой конфликт с ним может вылиться в проблему. Если ты победишь — можешь задеть наследника Меншиковых за живое, и его еще сверху отец прессанет. Если ты проиграешь — это могут неправильно понять уже свои. Проблему понимаешь?

— Да, отец, — кивнул Алексей.

— Вот, — мужчина покачал в руке стаканом с брусничным морсом. — Так что никаких конфликтов. Плечом к плечу выступать — это вы тогда хорошо придумали. Это еще один шажочек от продажных сволочей к империи, — Михаил Олегович шумно глотнул напиток и добавил: — А денег у вашего самородка не бери. Мы — Ермаковы и в процентах от чужого бизнеса не нуждаемся.

— И не собирался, — заверил отца Алексей. — Парню надо на ноги вставать, пусть встает. Чем крепче наши соратники, тем сильнее наша страна.

Москва, Александр Мирный

С этими недружественно настроенными лицами костюмов не напасешься.

Лобачевский все-таки назначил встречу по проекту Корсаковой, и я с удивлением обнаружил полное отсутствие приличной одежды. А поскольку встречают у нас все еще по одежке, пришлось вечером катиться в ближайший пассаж.

Машина урчала двигателем, как довольная кошка, играючи скользила в потоке, создавая ощущение легкой эйфории. Это было приятное, немного пьянящее чувство — возвращать доход на привычный уровень. Даже ловил себя на постыдной мысли, что хочется посорить деньгами. Ну там, чтобы брюлики для Василисы, цыгане, медведи, весь комплект.