Ага, Голицыны из левых, Милославские из правых, но как будто бы немного сомневающихся. Оба рода древних, сильных и бесконечно гордых. Чувствую, икаться мне этот вечер будет еще долго.

Впрочем, без разницы. Спускать на тормозах такое нельзя. Это место, где народ пьян не столько алкоголем, сколько кровью, и только силу и будет уважать.

В отличие от меня, оба противника не были одарены магически, но я все равно заставил их надеть магические блокираторы, чем вызвал снисходительный смешок зала.

Смеяться они могли бы сколько угодно, но, во-первых, победа должна быть чистой, чтоб никакая сволочь не прикопалась, а во-вторых, если тут существуют артефакты, с легкостью меняющие личину, то, может быть, найдется и что-нибудь посущественнее?

Я вошел в клетку, дождался, пока эти два придурка войдут следом, демонстративно скрестил руки на груди и произнес:

— Нападайте.

Милославский презрительно фыркнул, а вот Голицыну повторное приглашение не потребовалось — он рванул на меня с впечатляющей скоростью и ловкостью. И имел бы все шансы пробить, но…

В этом зале мне никто не соперник.

Я просто уходил от контакта, легко скользя по арене, и успел описать полкруга, когда Милославский понял — вдвоем-то они меня точно забьют. Два-то всяко больше, чем один!

Дети…

Боярич, точно горный козлик, подпрыгнул к нам, замахиваясь прям на ходу. Удар у него, конечно, был поставлен, но чувствовалось, что за пределы тренировочного ринга парень не выходил. Так что замахнуться в нашем случае было лишь половиной задачи. Надо было еще попасть и, желательно, по противнику.

А если противник, типа меня, опытный боец, то два зеленых полудурка могут только мешаться друг другу и метелить друг друга в попытках достать третьего на арене.

Собственно, это у нас и происходило. Афина комментировала происходящее уже привычным бодрым тоном, зрители смеялись и улюлюкали, подбадривая каждый своего бойца, и мои противники отчаянно не могли нормально мне втащить ни полразика. Зато друг другу уже по паре раз случайно засветили.

— Удивительный бой, уважаемые зрители, еще ни разу не видела, чтобы так долго двое аристократов не могли забить одного простолюдина… — ехидствовала на фоне Афина, одна из немногих болеющих за меня.

Ладно, надеюсь, она успела принять достаточное количество ставок, потому что у меня там еще бумаги Лобачевского и Юрьев день не закончился.

Пора кончать этот балаган.

Москва, Бойцовский клуб, Паук

Сегодня Паук пришел в клуб больше из любопытства, чем из-за нужды. Его никто не приглашал, да и вообще он даже не знал, что новый владелец клуба общается с бойцами. Где сейчас Гриф, Паук догадывался, но спрашивать у этого ублюдка, где паучья расписка, мужчина не хотел.

У всякого есть предел моральных сил, и у Паука он давно кончился. Он не просто старался, он не думал о том, чем кормить семью, откуда брать деньги на лекарства и как смотреть в глаза жене. У Паука не просто кончились силы, казалось, он кончился сам.

Сегодня, как и вчера, и позавчера, и все предыдущие дни, он просто ушел гулять вечером из дома, чтобы сбежать от своей кошмарной реальности. И ноги сами принесли его в это проклятое место.

И он зачем-то вошел, зачем-то спустился в зал. Просто без какой-либо цели, лишь бы заглушить бесконечную безысходность в груди.

Но когда он увидел то, что там происходило, все уныние разом вышибло из головы. Этот пацан, тот самый, пожалевший Паука тогда на арене, теперь владелец клуба? И он спускается в клетку, чтобы сразиться сразу с двумя аристократами?

Паук знал, что богатенькие детки иногда приходили в клуб размяться и пощекотать нервы. Они все были зелены, но все прекрасно обучены. С ними было сложно драться долго — нужно было валить в первые минуты, пока мальчишки не распробовали вкус чужой боли и не понимали, что на самом деле они намного лучше того отребья, что выставлял против них Гриф с Афиной.

А этот парень, Мирный, он не был благородным. Он был простым человеком. Может ли простой человек в схватке победить двух неплохо подготовленных бойцов?

Раньше Паук думал, что ответ однозначный — нет, не может.

Но чем больше смотрел на клетку, тем больше сомневался в собственных убеждениях. И на самом деле это было странное ощущение — чувство восторга целой толпы. Они уже не были ни левыми, ни правыми, они с интересом наблюдали, что же сейчас произойдет там, внизу, позабыв о своих убеждениях.

Просто развлечение, шоу.

Бойцы довольно долго кружили по арене, но Паук понимал происходящее получше других — Мирный тянул время. Чем дольше в бою равновесие, тем больше случайных ставок сделают зрители.

И вот, наконец, когда критический градус зрительского накала был достигнут, бой сменился.

Мирный в одно короткое движение легко и без каких-то там красивых финтов взял в захват руку княжича. Точно в такой же, каким поймал Паука в свое время. Но теперь Мирный не жалел противника, он вывернул конечность до конца, и та, не выдержав, сломалась в нескольких местах.

Голицын завизжал.

По идее эта демонстрация силы должна была угомонить второго противника, но у Милославских всегда были какие-то проблемы со здравым смыслом, и боярич, наоборот, решил атаковать.

За что и поплатился.

Мирный с просто запредельной скоростью выдал какое-то невероятное количество ударов в несколько мгновений: в печень, селезенку, солнечное сплетение, челюсть… Он пробил все блоки боярича, и, честно говоря, финальный удар в челюсть был лишний — Милославский уже был в глубоком нокауте, но зато красиво падал, прям рядом со скулящим Голицыным.

Зал затих, замер, шокированно рассматривая итог боя.

А Паук вдруг подумал, что Мирный очень умный парень — тонко чувствует, когда надо ломать противника, а когда нет. Может быть, если засунуть остатки своей гордости куда подальше и прийти к нему с просьбой, он даст Пауку какую-нибудь работенку?

Бойцовский клуб, Александр Мирный

Я стоял под светом софитов, но рок-звездой себя не чувствовал. Я чувствовал себя на острие чужой атаки, в полушаге от мясорубки, которую могут устроить эти люди.

— Смотрите, как легко и просто можно сломать вас, стравив друг с другом, — произнес я, окидывая взглядом безликие зрительские ряды. Запредельная тишина позволяла моим словам разноситься свободно без лишних усилий. — Какое значение будут иметь ваши политические и религиозные убеждения, если вы будете валяться поломанными в дерьме, потому что кто-то третий сыграет на вашей придури?

Зал молчал, но молчал задумчиво. Хотелось бы верить, что мои слова дойдут если не до мозгов, то хотя бы до сердца.

— Мой клуб — это место для боя. Но не для потасовок и давки. Хотите сломать лицо оппоненту? Спускайтесь сюда и покажите, чего вы стоите на самом деле. Легко быть частью тупой толпы, попробуйте остаться самостоятельной единицей.

В тишине раздались одинокие хлопки. Потом еще. И еще. И еще…

Надо будет потом спросить у Афины, конечно, но есть у меня ощущение, что бурные овации я сорвал благодаря господам Ермакову и Меншикову.

В университет мы возвращались втроем. Плелись уставшие и молчаливые. Мне хотелось просто упасть лицом в подушку, но пришлось тащиться на завтрак прямиком из клуба.

Примерно на середине пути я подумал, что мне там нужен нормальный повар, потому как набор закусок под бухло, конечно, может скрасить скучный вечер, но не суровое утро.

Едва мы прошли стеклянные двери столовой, как Меншиков кивнул нам и отошел к столику своей фракции. Я же с Ермаковым двинулся к нашим, из которых ночью, к сожалению или к счастью, не было никого.

— Выглядите вы не очень, — прокомментировала Нарышкина.

— Мария, где твои манеры? — ахнула княжна Демидова.

Впрочем, это было скорее показательное возмущение, потому что смотрела на нас княжна с неприкрытым любопытством.