В силу «преимущественно неписаного характера» и неупорядоченности англосаксонского права[56] нам доподлинно не известны тогдашние нормы о наследовании большинства из семи английских протокоролевств и объединившего их в первой пол. IX в. Уэссекса.
В Правде (Судебнике) Альфреда Великого (871–900)[57], действовавшей, в отличие от предшествующих законов, во всех англо-саксонских королевствах, из 49 статей вступления и 77 статей основного текста, ни одна норма не посвящена непосредственно наследованию[58].
В Законах короля датской династии Кнуда Великого (1017–1035)[59] наследованию были посвящены четыре нормы. Ст. 70 гласила: «И если кто-нибудь умрет, не оставив завещания, по причине ли своей беззаботности либо вследствие внезапной смерти, то пусть его господин не берет из его имущества больше, нежели его законный гериот (вооружение)». После смерти вассала это вооружение переходило к его сеньору. Впоследствии гериотом называли вообще ту часть имущества держателя, которую присваивал лорд после его смерти. Ст. 72.1: «И если к домохозяину прежде, чем он умер, был предъявлен иск, то наследники должны отвечать, как он сам должен был бы отвечать, если бы был жив». Следующая ст. 73: «И пусть каждая вдова сидит без мужа 12 месяцев, а затем она может выбирать, что она сама хочет; если же она до истечения годового срока изберет себе мужа, то пусть потеряет свой свадебный подарок (morgengyfe) и все то имущество, которое она имела от своего прежнего мужа, и ближайшие сородичи [его] могут захватить землю и имущество, которыми она до тех пор владела». Ст. 78 гласила: «И если человек пал в походе в присутствии своего господина, в пределах страны или за пределами ее, то гериот пусть останется [его наследникам]; и наследники могут получить землю и имущество и по праву разделить его»[60].
В законах королей англо-саксонской (уэссекской) династии Эдуарда Исповедника (1042–1066) и Гарольда (1066) наследственных норм очевидно не было. Известно лишь, что в древнем английском праве при отсутствии прямого наследника (lineal descendant) собственник мог назначить продолжать род любого мальчика, что скорее похоже на усыновление, весьма распространенное в Средние века[61].
Вместе с тем в 1940-е гг. советский ученый Н. П. Дмитревский высказал ряд предположений. По его мнению в англо-саксонскую эпоху порядок наследования по закону был неодинаков не только в разных местностях, но и для различных видов имущества. Общими чертами было призвание к наследованию прежде всего нисходящих, среди которых мужчины исключали женщин, но если нисходящих мужского пола не было, женщины исключали боковых родственников. В отношении недвижимостей стало слагаться право первородства и противоположное ему преимущественное право наследования младших сыновей (в ряде местностей и прежде всего в крестьянских семьях). Дальнейший порядок наследования шел, по-видимому, по линиям.
Касательно наследственных прав пережившей жены (а в браке она была под опекой мужа, но пользовалась ограниченной имущественной правоспособностью), то «у состоятельных классов права жены на имущество мужа на случай его смерти ранее жены определялись путем договора», при отсутствии которого «жене разрешалось получение определенной доли из имущества ее умершего мужа. Жена утрачивала право на получение той или иной доли имущества своего умершего мужа (в т. ч. и в силу договора), если она вступила в новый брак в течение года со времени смерти мужа»[62].
Что касается выходящего за пределы темы нашей работы наследования по завещанию, то по данным Н. П. Дмитревского, в англо-саксонскую эпоху существовало неограниченное право распоряжения имуществом на случай смерти в отношении движимого имущества и той части недвижимости, которая называлась бокландом – землей, владение которой основывалось на королевском пожаловании. В отношении же фолькланда – участка земли, принадлежавшего большой семье, владение которым определялось обычаями, вопрос не так ясен. Возможно, что здесь существовали известного рода ограничения: требовалось согласие родственников. Немаловажную роль в отношении развития распоряжений имуществом на случай смерти сыграла церковь, т. к. завещатели нередко оставляли имущество на помин души и на дела благотворительности. Первоначальная форма распоряжения была устной: умирающий распределял свое имущество между наследниками, а также отказывал его (полностью или частично) в пользу церкви. Другим видом распоряжения, похожим скорее на договор, являлось предоставление имущества кому-либо с тем, что предоставивший сохранял за собой право пожизненного пользования этим имуществом, в чем можно узреть своеобразный зародыш траста. Существовавший же у франков институт аффатомии был, по-видимому, неизвестен англосаксам.
«Во всяком случае, описанные выше распоряжения не могут рассматриваться как завещания в точном смысле этого слова, т. к. недостаточно ясно, могли ли эти распоряжения быть взяты обратно или изменены, – заключил Н. П. Дмитревский, – но уже в IX, X и XI вв. мы встречаем распоряжения имуществом на случай смерти в письменной форме; они уже приближаются к современному понятию завещаний»[63].
Одним из примеров является завещание Вильгельма, который «отказал Нормандию Роберту, Англию – Вильгельму, а Генриху досталось 5 тыс. фунтов стерлингов. Король также распорядился раздать деньги монастырям и церквам, чтобы духовенство не забывало помянуть о нем в молитвах. Желая, видимо, замолить свои многочисленные грехи, Вильгельм объявил амнистию всем государственным преступникам»[64].
Статья 4 Хартии Генриха I (1100–1135)[65] гласила: «Если же останется жена с детьми, она получит [свою] вдовью часть и приданое, пока будет, согласно закону, соблюдать свою телесную чистоту, и я не выдам ее замуж иначе, как согласно ее желанию. Опекуном земли и детей будет или жена, или другой из родственников, который должен иметь на это больше прав. И повелеваю, чтобы бароны мои подобным же образом поступали относительно сыновей, и дочерей, и жен своих людей [вассалов]»[66]. Ст. 4 Нортгэмптонской ассизы (Assisa de Northampton), изданной Генрихом II в 1176 г.[67], гласит: «И жена почившего должна получить свое приданое и часть движимости его, которая ей причитается»[68].
Все это время в немногочисленных романизированных районах Англии и после ухода легионов, и после гибели самой Римской империи и даже после вытеснения кельтов англосаксами и последовавшего частичного вытеснения уже их самих викингами, римские законы (в т. ч. о наследовании) продолжали соблюдаться уже в качестве обычая (островки романизированного населения оставались прежними – подвергшийся наибольшему римскому влиянию юго-восток острова с городами Лондиний (Лондон), Камулодин (Колчестер), Веруламий (Сент-Олбенс) и Бат[69], хотя окружавшее их «море» менялось: с кельтского на англо-саксонское, а затем на англо-норманнское). «Но говорить о том, что в Англии – стране, находившейся в лапах полуварварских племен с их примитивными обычаями, было некое единообразие в этом вопросе (наследования – Авт.) нельзя», – читаем в Британской энциклопедии 1932 г.[70]
