Деревенские жители, поубивавшие под шумок своих полицаев, ничего хорошего от будущего не ждали. Собрали то оружие, что осталось, погрузились на телеги, забрали всё съестное и полезное, и ушли на восток. Даже стариков и старух не оставили. Ясно, что деревню и тех, кто останется, сожгут, а так хоть какая-то надежда на спасение. В отряд-то их не взяли, мол, ещё одна боевая операция предстоит. Деревенские, по дороге, выбросили своего старосту, верного прихвостня Рейха, в попавшееся по пути болото. Больше терять всё равно уже нечего, и так всё потеряно.

Через два дня трофимовцы добрались до лагеря остарбайтеров, но он оказался пуст. Фрицы вывезли рабов: то ли в другой лагерь, более основательный, то ли в Германию, в общем там никого не было. Да и охрана куда-то подевалась. Разбираться не стали, потопали обратно к своим пенатам. Тут-то и началось. Селиверстова отправили в Москву, не развязывая. Уж очень он дёргался всё время и успокаивался лишь, когда терял сознание или засыпал. Ясно, что замполита определили в специальное заведение, где и стены мягкие, и санитары пушистые, да и робы в виде халатов, но наоборот, с длинными рукавами, которые можно сзади завязывать для пользы пациента.

— Эх, Гена, спасибо тебе, что уму-разуму научил, — поделился Трофимов при встрече, — а я ведь чуть весь отряд не потерял. Хорошо, что глянул на замполита и увидел себя.

Межов ничего не сказал, да и не знал, что говорить. Просто приобнял по-кентовски за плечи. Всё-таки хорошо обрести единомышленника, который тебя понимает. Пусть и не сразу, а пройдя через кровь близких людей.

С прибывшим представителем РНИИ, военинженером Николаевым особой беседы не получилось, как когда-то с Санжаровским. Геннадий лишь рассказал о видах ракетных вооружений будущего, переходе на реактивную авиацию и удивился, узнав, что уже разрабатывают крылатые ракеты. В принципе, всё упиралось в головки самонаведения.

— Так у флотских вроде такие вопросы решены? — спросил подполковник, — их торпеды ведь как-то наводятся, а не по прямой идут.

Странная ситуация довлела над разработчиками мира. Те же танковые башни имелись на боевых кораблях ещё «при царе Горохе», но их заново разрабатывали почему-то. Или Межов так думал, мало разбираясь в конструкторских вопросах. Он пользовался всем от оружия до военного транспорта высококлассно, а как что работает понимал совершенно приблизительно, а порой и никак.

Конечно, если бы ту же «Стрелу» могли дублировать, то всему Люфтваффе пришёл бы трындец. Но чего-то в образце, переданном в прошлом году, никак не удавалось воспроизвести. А в схроне осталось лишь две штуки — ни туда, ни сюда. Кстати, нечто реактивное летающее имелось в авиации, но оказалось, что времени на полёт у такого самолёта выходило лишь несколько минут. Гена не слышал о разработке немцами Ме.262, а то обязательно порекомендовал бы стырить у фашистов документацию. Даже не зная пойдёт это во вред или на пользу. В общем, разговор ни о чём, когда попаданец неправильный оказывается. Так что специалист по реактивной тяге и её применению улетел обратно не солоно хлебавши.

Глава двадцатая

Англичане продолжали поставлять своё, но лично Межов оставался недоволен. СТЭНы клинило, когда магазин полностью набивали, а если не клинило, то ствол перегревался. «Пластилин» взрывался более-менее, но почему-то не всегда. Да и другую фигню могли бы покачественнее делать. Так что лишь пенициллин пошёл впрок, о чём Санжаровскому и доложили, ну и станции «парасет» пришлись ко двору. Поляков по-честному хорошо подготовили и впендюрили в польское Полесье, а там, чай не маленькие, сами обустроятся. Снабжение союзников легло на Трофимова. Всё равно Польшу придётся отвоёвывать общим наступлением когда-нибудь в будущем, а сейчас нужны диверсанты, чтобы фашистские поставки перекрывали, где удастся.

В Москве некоторые свидомые мелкопузики нашёптывали вышестоящим товарищам о необходимости приструнить Лесника, о его безответственности и нежелании прислушаться к правильным указюкам. О своеволии и исходящей из этого опасности коммунистической партии. Естественно, что человек, который умудряется отбрыкиваться от информаторов и стукачей, раздражал функционеров. Всё должно быть под контролем, чтобы можно было рапортовать о его подвигах и получать награды за них. А как отчитываться, коли нет возможности указать в рапорте о личном участии в подготовке той или иной боевой операции? Хотя бы потому, что даже неизвестно куда придётся очередной удар лесного проходимца. Поэтому звание Героя Советского Союза никак не присваивалось. Формально, ничего «героического» подполковник не совершал. Он же не водил своих с двумя гранатами против четырёх танков, не обходился одной банкой тушёнки и парой галет на десять человек в течении двух недель, а всё просчитывал до копейки и брался только за то, что по плечу. Гене вся эта мышиная возня была неведома, да и по барабану. Зато Судоплатов давил крысёнышей, как в разведуправлении, так и в НКВД. Со временем ему это припомнят, но пока легендарный советский разведчик нужен на своём месте.

Приблизившийся Первомай следовало отметить салютами, фейерверками и прочей пироманией. Как-никак праздник, пусть фрицы тоже порадуются торжеству огня и взрывчатки. Нашим не лень устроить огненные бумкающие красоты рядом с местами их дислокации и хранения военных ценностей. Как раз прибыли первые полсотни «шмелей», которые следует испытать. Неважно какие смеси находились внутри — главное, чтобы ярко горели и радовали тех, кому будут посланы. А то что это за праздник, когда у фашистов не будет повода побегать на радостях и попрыгать от счастья хоть в окна, хоть вообще? В последние дни апреля группы «ишачков» разбрелись в разные места, чтобы приобщить великую немецкую расу к Всемирному Дню Трудящихся. Транзитные склады ГСМ и боеприпасов (выявленные) ожидали массовые сюрпризы.

Праздники отметили везде, где были советские люди, но Брестская губерния (так теперь называлось) особенно отличилась. Склады ГСМ, боеприпасов и даже комендатуры отметили очередное Первое мая, как раз после Вальпургиевой ночи. Своеобразная борьба с мракобесием, но в советском исполнении. Поразительно, но даже безоружные люди пытались хоть что-то сделать врагу. Вон, в той же Сеще, поляки, припаханные для обслуживания аэродрома, подсыпали пайковый сахарин в авиационный бензин. Фрицам следовало понять, что всё равно они ничего не добьются, но германец пока был уверен в будущей земельной доляшке и наборе персональных рабов. Слишком сильный стимул для небогатых немецких простолюдинов.

Зажигательные РСки были хороши, но не всегда срабатывали. Сгущёный бензин никак не удавалось сделать желеобразным, так как каучука не хватало, а другого варианта ещё не изобрели. Присланные экспериментальные образцы бронебойных ракет-снарядов оказались слишком тяжёлыми для ручного применения. Да и 132-ые тоже неудобны в лесах — нужны направляющие, чтобы пометче было. Плюс, а точнее, минус, то, что попадание с дальних дистанций оказалось проблематичным, особенно по движущейся цели. Немцы, разрабатывая свои фаусты, недаром закладывали в ТТД короткую дистанцию. 25–30 метров всё-таки достаточно близко, хотя в открытом месте хрен подкрадёшься к танку или грузовику. А на версту, дай бог, одна ракета из нескольких десятков прилетит куда надо. Конечно, можно бомбить навесиком самолёты, когда они кучкуются на аэродроме. Если промажешь, то в склад или казарму попадёшь. Хотя, для фронта, очень полезная штука.

МПшек у немцев пока маловато, нечего пока трофеить. Их на целую дивизию всего три-четыре сотни тарахтелок, поэтому выдают лишь опытным. Самый классный трофей — МГ-34 с патронами. Так что наши диверсанты за ними охотились с удовольствием, не жалея ног и времени. Очень ценным сведением была инфа о продуктовых складах. Хочешь не хочешь, но кушать хотелось всегда. Пленных не брали, ибо негде лагеря для них организовывать. Жестокость порождала ответную жестокость, а слово «гуманизм» оставили будущим поколениям. Призыв Ильи Эренбурга «Убей фашиста!» уже не вызывал негативности и внутреннего несогласия. Скорее логику класса «хороший фриц — мёртвый фриц». Да, нетолерастно, но так проще — каждый убитый враг эквивалентен сохранённой жизни нашего. Так что и выбора не было: или ты уничтожаешь немцев, или они уничтожат твоих родных и близких. В тот период никому в голову не приходило сдаться, чтобы в итоге распивать баварское пиво и разъезжать на «мерседесе». Даже в шутку такая хрень в мозгах не помещалась. А те, кто всё-таки шёл на сделки с врагом по доброй воле, в итоге вынуждены были резать своих же, чтобы фрицы по голове погладили и бутылку шнапса вручили вместе с колбасой на закуску. Объяснения типа «не мы такие — жизнь такая» не катили, не то что в двадцать первом веке.