На трупе очкарика оставили надпись «Смерть фашистам и их прихлебателям!» — пусть ищут местных партизан, а не лесников с юга. После чего увели сразу пять телег, битком набитых съестными припасами. Операция класса «еда» не предусматривала другие виды диверсий.

Глава восьмая

На первом же привале Межову было высказано то, что о нём думают.

— Товарищ майор, вы неправильный красный командир. Мы должны отвезти эти продукты жителям какого-нибудь села, а не награбить себе.

Аня решительно смотрела ему в глаза, хотя и волновалась — чувство справедливости переполняло девушку, принявшую участие в обычном налёте. Конечно, если бы взорвали железную дорогу или склад фашистских боеприпасов, никакого возмущения не последовало бы. Или, в крайнем случае, отвезли продукты людям… Гена сначала посмотрел на комсомолку, а потом забрал свою порцайку и отошёл к ближайшему поваленному дереву, чтобы спокойно поесть. Зато Артём Рыбаков с удовольствием попытался вправить мозги юной робингудихе.

— Анечка, а куда именно отвезти и кому именно отдать телеги? Ты можешь сказать, как это сделать?

— Ну, я не знаю, — засомневалась лесная дева в камуфляже, — наверно в любую деревню можно.

— А поконкретнее объясни. Только, чтобы нас не поймали.

— А, вот вы о чём. Ну, можно было подогнать телеги к деревне и там оставить. И кто-нибудь сходит и скажет местным.

Странно, но озвучивая свой план, Аня вдруг заметила некоторые слабости. В любой деревне есть полицаи, которые могут заметить диверсантов, а продовольствие наверняка заберут себе. Действительно, зачем же тогда рисковали?

— Ладно, я хорошенько подумаю, но считаю, что мы должны более активно воевать с немцами. А не заниматься только лёгкими делами.

Через два дня выздоравливающему деду поручили разобраться с обозом, а сами, прихватив миномёты и оставшиеся мины, отправились к аэродрому. Пора было устроить наземные разборки с авиацией, чтобы Межов мог спокойно спать. Заодно захватили кое-что ещё из «тихомировского наследства».

Дневные наблюдения порадовали по-своему. Местные фрицы, воодушевлённые развивающимся блицкригом и ещё не сталкивавшиеся с партизанами, действовали в своей обычной хозяйской манере. Есть трофейный аэродром — значит нужно его обустроить, замаскировав от возможных налётов русской авиации. Всё хозяйство уже обнесли лёгким забором из колючей проволоки, поставили охрану (иногда вглядывавшуюся в окружающий лес), отремонтировали постройки и даже забетонировали блок-пост на въезде с просеки. На самой дороге произвели дополнительную отсыпку, выровняли всё, что можно, и спокойно занимались текущим — регулярно посылали свою эскадрилью в район боевых действий. Лесных патрулей пока не было видно, видимо ограничились тем, что установили пулемётные гнёзда на все четыре стороны света. Если кто пойдёт в лобовую атаку — мало не покажется. Строителей уже не было, персонал вполне обходился стандартным набором: лётчики, техобслуга, караул. Иногда делались облёты вокруг, на всякий случай, чтобы засечь приближающийся через лес крупный отряд (если таковой вдруг изыщется).

Лесники тоже времени не теряли — откопали, метрах в трёхстах от ограды, две широкие ячейки под миномёты. Только расположили их с учётом вражеских пулемётов (примерно посерединке между осевыми направлениями). Минам без разницы откуда вылетать — хоть из ямы, хоть с пригорка, а вот МГ-34 так не умеют. Им и густота деревьев мешает, и навесиком стрелять не могут, а для гаубиц (если бы были) дистанция ничтожна. Даже защита против авиации всегда под рукой — попробуй ночью что-нибудь увидеть, когда нет специальной техники, засекающей нагретые стволы.

— Бомбим фашистов без фанатизма, не зарываясь. Чуть что не так, сразу отступаем, прервав миссию. Если прижмёт и миномёты бросим, — ставил задачу Межов, — главное, накрыть ГСМ, склад с бомбами и побольше самолётов. Остальное, как получится.

— А снайперам что делать?

— Остальные ведут спокойный отстрел, используя пламегасители, — и уточнил, конкретно Ане, — также без фанатизма и героизма. Чтобы из ячеек только ствол, глаза и шлем торчали. В атаку не ходить, «ура» не кричать.

Красноармейка только гыркнула что-то невнятное, но особо не возмущалась, понимая, что нарушение инструкций приведёт к отчислению и переводу в тыл. Сам майор потратил полдня, чтобы найти место для одного-единственного выстрела, который мог пригодиться. А мог и пропасть втуне. Жалко, конечно, но никуда не деться — крысить бесценные снаряды тоже глупо.

Первым, в полтретьего ночи, начал Тёмка Рыбаков, подобравшийся достаточно близко к «упаковке» из мешков, оконтурившей южный пулемёт и его обслугу. Граната тихо взорвалась внутри, поделившись с пулемётчиками газом. Сразу после этого и другие лесники вступили в бой. Аня выцеливала часовых, не успевших залечь, Филатов и Локтев (разнесённые на девяносто градусов между собой) начали пристрелку. А Межов шарахнул из гранатомёта прямо в служебку, где обитали караульные — пусть выжившие прячутся от «артобстрела», а не мешают ответной стрельбой или грамотными действиями. Любой человек, рядом с которым хоть что-то взорвалось, инстинктивно старается спрятаться и не вылезать, пока взрывы не кончатся. Даже если остальное бабаханье раздаётся где-нибудь на стороне. Психология, едрить её кочерыжку, одинакова у всех.

Гена уже вёл корректировку миномётов, наводя один на замаскированные самолёты, а другой — к аэродромным сооружениям, полным боеприпасами и горючкой. Немцы, наконец-то пришедшие в себя, разобрали сектора и принялись отстреливаться. Хотя куда целиться, когда кругом густой лес и ни хера не видно? Западный блокпост скоро заткнулся, заполучив «шариковую» гранату от Артёма, а северный и тот, что на въезде, упорно вели перестрелку с деревьями. Под падающие с неба мины мало кто выскакивал, проще было отсидеться, вызвав помощь. Странно, но и здесь кто-то перерезал телефонные провода, хотя рация исправно донесла вопль о помощи в городок, километрах в десяти к северо-востоку. Плохо быть потайным объектом — помощь прибудет, как в американских фильмах, когда уже всё кончено. Немцы сами виноваты — слишком быстро пёрли на восток, поэтому и тыл не успевал обустраиваться, как положено. Хотя, однозначно, всё шло к этому — тогда воевать с ними станет гораздо труднее.

В конце концов топливо нащупали, после чего аэродром стал хорошо освещён. Тогда и до бомб добрались, правда буквально последними минами. Локтев, грохнув несколько самолётов, первым начал отступление. Миномёт, оставшийся без боеприпасов, следовало припрятать, завернув в пластиковый мешок и утопив в заранее найденном болоте. Плиту пришлось бросить, второго номера всё равно не было. Филатову помог Рыбаков — всё-таки прихрамывающий старшина даже от смерти не смог бы быстро убежать с грузом. Анюту уносил сам главначпупс, чуть ли не насильно. Попробуйте оторвать всё более свирипеющую молодую русскую бабу от истребления врагов, напавших на её дом, семью и жизненный уклад.

Пыхтящее, недовольное создание ёрзало на плече и пыталось стрелять даже из такой позиции.

— Товарищ майор, ну почему мы отступили? Можно же было ещё много немцев убить!

— Аня, пойми правильно, мы не в состоянии победить всю армию. Поэтому на каждой операции должны знать меру.

Очень трудно объяснять гражданским суть термина «уместность» — ибо людям трудно осознать черту, за которую не следуют переступать. Не тот край пропасти, где, даже остановившись, всё равно падаешь из-за инерции ситуации, а заблаговременную грань. Её ещё даже не видно — порой, как и сам обрыв в катастрофу. И вычисляется сия граница глубокими знаниями, мерой разумного, чувством «лёгкого голода за изобильным столом». Цирковые трюки уместны в цирке, да и то со страховкой, но никак не на парапете крыши двенадцатиэтажки. Порой, резонным барьером является стоп-сигнал класса «вообще не делать», особенно когда последствия никак не просчитываются.