Но ничего хорошего быть не может.

Дверь открывается, кто-то входит, потом резко останавливается. Мужчина — это я могу различить даже с такого расстояния. Он высокий и очень мускулистый, одет в черную футболку и мешковатые черные брюки. Волосы у него либо темно-русые, либо светло-русые. Вот и все, что я могу разглядеть. Оставалась неделя до запланированной операции на втором глазу, но тут… все случилось. Врач сказал, что рассчитывает исправить мою близорукость практически полностью.

Мужчина стоит на месте, и мне интересно, как долго он собирается просто на меня смотреть.

— Доброе утро, — наконец произносит он, и приятные мурашки пробегают по моему телу. Я никогда в жизни не встречала человека с таким глубоким голосом. — Как ты себя чувствуешь?

Я щурю глаза, пытаясь разглядеть его получше, но по-прежнему вижу лишь размытую фигуру.

Мужчина делает неуверенный шаг вперед.

— Ты можешь сказать мне свое имя?

Я могу, но сейчас мне не хочется говорить. Не знаю, почему. Просто не хочется. Еще шаг. Он уже посреди комнаты.

— Твоя семья, наверное, за тебя беспокоится. Можешь дать мне их номер, чтобы я им позвонил? Чтобы они могли приехать и забрать тебя домой?

Да, мои брат и сестра, наверное, сходят с ума. Меня не было дома два месяца. Артуро наверняка места себе не находит, не зная, где я и что со мной. Он был для меня и сестры и отцом, и матерью с тех пор, как нам исполнилось пять лет. А Сиенна, о боже, не могу даже и думать об этом. Я должна позвонить им и сообщить, что со мной все в порядке.

Тошнота подкатывает к горлу. Я не хочу звонить Артуро, потому что мне придется рассказать ему, что случилось. Что я сделала. Я не хочу, чтобы моя семья знала, что их сестра — проститутка и наркоманка. Они наверняка скажут мне, что все будет хорошо. Меня бьет дрожь. Ничего не будет хорошо.

Ничего и никогда не будет хорошо.

— Что случилось? — спрашивает мужчина и делает еще шаг ко мне.

Наверное, они думают, что я мертва. Ну и хорошо. Так даже лучше. Я не стою их беспокойства. Я никогда не смогу посмотреть им в глаза. Той сестры, которую они знали, больше нет. Ее не стало. А вместо нее — это мерзкая, грязная особа, которая позволяла мужчинам ее насиловать и продавать ее тело, а сама ничего не делала, чтобы это остановить. Ничего! У меня стучат зубы, и я не могу дышать.

— Пожалуйста, скажи мне, что случилось.

Голос у него такой успокаивающий. Мне следовало до смерти испугаться присутствия незнакомого мужчины, с учетом того, что мне пришлось пережить. Но я не боюсь. Я пережила столько всего ужасного, что он ничем не может мне навредить. Я больше боюсь, что Артуро и Сиенна узнают об этом, чем того, что меня снова изнасилуют. Я пытаюсь дышать глубже, но не могу. Мне удается лишь делать короткие вдохи.

В поле зрения попадает рука, и я вздрагиваю, ожидая, что он ударит меня. Вместо этого мужчина берет упавшее с моих плеч одеяло и оборачивает его вокруг меня. Его ладонь ложится на мою спину и медленно движется вверх-вниз. То же самое он проделал прошлой ночью. Я помню, как проснулась и замерзла от холода, когда чья-то рука начала успокаивающе гладить мне спину. Это дало мне ощущение безопасности, которое, как мне казалось, я утратила навсегда. Но прошлой ночью я чувствовала себя в безопасности.

Сосредоточиваюсь на одеяле вокруг себя, потому что не могу сейчас смотреть на него, но, наконец-то, вздыхаю полной грудью. Закрываю глаза, и где-то в глубине сознания играет слабая мелодия. Она тихая, едва различимая, но все же сердце мое учащенно бьется. Я думала, что утратила свою музыку. По мере того как мужчина поглаживает меня по спине, музыка становится все громче. «Лунная соната» Бетховена. Проникновенная. Успокаивающая. Как и его голос.

— Я принесу тебе воды, — говорит мужчина и убирает руку с моей спины, удаляясь.

Я кричу.

Я замираю. Неужели я случайно коснулся ее кожи или сделал что-то, что ее спровоцировало?

Осторожно, чтобы не коснуться ее, отхожу от кровати, но девушка неожиданно запрыгивает на меня. Обхватывает руками мою шею, крепко сжимая ее в тисках, а ногами обнимает мою талию. Я стою рядом с кроватью, ошеломленный, а незнакомка прижимается ко мне, как детеныш коалы. Она утыкается лицом мне в шею и что-то напевает. Что теперь? Мне стоит попытаться положить ее обратно на кровать? Или просто подождать, пока она сама решит лечь?

Пару мгновений жду, не отпустит ли она меня, но бедняжка упорно за меня цепляется. Похоже, мне пока придется остаться с ней в таком положении. Одной рукой осторожно обхватываю ее за спину и наклоняюсь, чтобы взять с тумбочки обезболивающее, которое мне дал доктор. Я убираю лекарство в карман пижамных штанов и кладу руку ей под бедро. Поскольку она еще голая, стягиваю с кровати одеяло и прикрываю ее тело, заправляя концы под подбородок.

— Пойдем, нальем тебе воды, — говорю я и выхожу из спальни.

Я несу девушку на кухню. Она не отпускает меня, пока достаю из холодильника бутылку воды и иду к буфету, чтобы взять стакан. Я делаю это одной рукой, так как другой все еще держу ее, боясь, что она может соскользнуть и упасть.

— Хочешь спуститься и попить воды? — спрашиваю я.

Она крепче стискивает руки на моей шее. Я смотрю на стакан, который поставил на стойку, потом на бутылку, стоящую рядом. Ладно. Я ни хрена не знаю, что делать.

— Слушай, mishka, доктор сказал, что тебе нужно больше пить жидкости. Пожалуйста, не заставляй меня.

Хватка на моей шее сжимается, затем ослабевает, и я осторожно опускаю девушку на пол. Она стоит передо мной, вцепившись руками в одеяло. Голова опущена, волосы рассыпались по обе стороны лица, скрывая его от глаз.

— Вот. — Я передаю ей стакан с водой и достаю из кармана лекарство.

Как только ставлю таблетки на стол, девушка резко отступает назад.

— Это обезболивающее. Смотри. — Я беру из бутылочки две таблетки, бросаю их в рот и протягиваю одну ей.

Она смотрит на таблетку на моей ладони, снова делает шаг назад и натыкается на кухонный остров.

— Хорошо. — Я ставлю таблетки и бутылку на столешницу и протягиваю ей стакан с водой. — Всего лишь вода. Выпей, пожалуйста.

Когда она выпивает воду и возвращает мне стакан, я киваю и беру его.

— Хорошо. Хочешь принять душ?

Девушка не отвечает.

На кухне не так много света. Днем я обычно не закрываю все шторы, потому что в это время сплю. Наклонив голову набок, пытаюсь оценить выражение ее лица. Кажется, она смущена. Я знаю, что она умеет говорить, поэтому не понимаю ее молчания.

— Ты хочешь принять душ? — пытаюсь я снова.

Она прикусывает нижнюю губу, на ее лице отражается что-то похожее на разочарование, но все равно ничего не отвечает. Даже не кивнула. Что же мне с ней делать? На ее правом плече и руке грязь, в волосах тоже. Вероятно, при падении на улице.

— Ладно, я отведу тебя в душ. Кивни, mishka.

С губ девушки срывается выдох, и она кивает. Я поворачиваюсь к своей спальне, но тут же чувствую, как меня дергают за футболку, и бросаю взгляд через плечо. Девушка стоит прямо за мной, одной рукой придерживая одеяло, а другой сжимая подол моей футболки.

Она идет за мной через гостиную в спальню, держась за мою футболку на протяжении всего пути. Когда мы доходим до ванной комнаты, я киваю в сторону шкафчика справа.

— Там ты найдешь полотенца и основные туалетные принадлежности.

Девушка идет за мной следом, все еще цепляясь за футболку. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но меня останавливает тихое хныканье. Оглянувшись через плечо, я вижу девушку с плотно сжатыми губами и широко распахнутыми глазами, изучающими мое лицо.

— Хочешь, я останусь?

Она молчит. Да я и не ждал от нее ответа. Но ее глаза, глядящие на меня сквозь спутанные темные пряди, говорят достаточно. Не думая, протягиваю руку, чтобы убрать волосы с ее лица, но резко отдергиваю руку, когда понимаю, что делаю.