Военная часть верфи вообще не охраняется. Небольшой заборчик, проходная… Военных моряков много – но они все при делах.

Мы забираемся на небольшой пригорок, раскладываем на траве нехитрую снедь – булку хлеба, вареное мясо со специями, овощи. Попытку достать бутылку я мигом пресекаю.

– После выпьем. Ежели дело выгорит.

– Какое дело? – интересуется Аронов.

– А вот какое, – я достаю из сумки цейсовский бинокль, что мне привез Щекин из Оберкохена. Разглядываю «Неустрашимого». Хорош! Гигантский, доминирующей над всей верфью корабль, аж с пятью орудийными башнями, «Дредноут» подавляет своей мощью.

– Вот же махина! – Распопов забирает у меня бинокль, любуется кораблем.

– Сто шестьдесят метров, пятнадцать тысяч тонн… – Я отламываю хлеб, делаю бутерброд. Не зря по дороге читал бумаги морского ведомства. Что-то в память да запало.

– В пудах это сколько? – бинокль переходит к Аронову.

– Без малого почти мильон пудов, – вздыхаю я. – Самый большой корабль в мире.

Шурин присвистывает, тоже делает себе бутерброд на манер моего.

– А рядом что за зверя строят?

– «Беллерофон». Еще один линкор…

У соседней причальной стенки стоял недостроенный «товарищ» «Дредноута» – более бронированный, более быстрый.

– Ежели такая монстра начнет стрелять из всех пушек… допустим, возле Питера…

– Снесет все к хренам, – закончил я мысль Аронова. – Каждый снаряд по двадцать пудов. Почти тысяча штук в казематах.

Сам «Дредноут» к началу Первой мировой войны устареет. А вот «Беллерофон» повоюет, в Ютландском сражении хорошо так врежет немцам.

Я задумался. Для России выгодно, если война между союзниками и Германией затянется. Францию с Англией немцы, может, и побьют, но если к ним присоединятся Штаты, то победа у Антанты, считай, в кармане. Даже без участия России. А это значит, что делить и перекраивать Европу будут в Лондоне и Париже.

Мне предстояло принять тяжелое решение. Я опять взял бинокль, еще поразглядывал суету возле «Дредноута». На него шла погрузка сразу с двух широких трапов. Их охраняли морские пехотинцы с винтовками, но на докеров они внимания не обращали. Так стояли, для вида…

Что выгодно России? Очевидно, чтобы Англия, Франция и Германия максимально ослабили друг друга в предстоящей войне. Решено.

– Робу давай, – потребовал я у Николая.

Переоделся, нащупал в сумке динамитные шашки – остатки эсеровских бомб, достал их. В одну засунул длинный бикфордов шнур. Пока все это тащил через границы – семь потов сошло. Шашки так и вовсе пришлось в штанины прятать – благо лично не досматривали. Шнур ехал вместе с тифлисскими деньгами. Вот и пригодилось.

– Гриша, что ты?! – испугался Распопов. У Аронова в руке сломался огурец.

– Тута меня ждите! – я сложил все в котомку, накинул на себя робу шурина. – И цыц мне! Ни слова никому! Прокляну.

На подрагивающих ногах я направился к «Дредноуту». Влился в толпу рабочих, пониже натянул кепи. Потом подхватил какой-то ящик и, глядя в землю, пошел к трапу. Если остановят, то придется бежать. И очень быстро. Надо было предупредить сибиряков, но кто же думал, что тут такой бардак. Хотел просто изучить гавань, поразведывать… Впрочем, наглость – второе счастье.

Тяжело вздохнув, шагнул на трап. Ну что… посчитаемся за «Орджоникидзе». Как раз через пятьдесят лет, тут же, в Портсмуте, англичане попробуют заминировать корабль Хрущева. А заодно за «Императрицу Марию» и «Севастополь». Эти взорвали немцы с итальянцами, но и англичане не чужды диверсиям. Пусть на собственной шкуре почувствуют…

Морские пехотинцы даже не взглянули на меня. Я спокойно поднялся на палубу и… растерялся. Огромный «аэродром» со спешащими людьми, грохот кувалды, дым из трубы – «Дредноут» прогревал турбину. Двинулся к носовой башне. Люк в нее был открыт, мимо, толкнув меня, проскользнул матрос.

– Не стой на дороге, осел!

Я посторонился, начал спускаться в казематы. Первый уровень, второй… Хватит мне времени уйти? Шнур был длинный, десятиминутный. Тлеть будет долго.

Наконец, я спустился в снарядный погреб. Заглянул осторожно внутрь. Пусто. На стеллажах лежат огромные, двадцатипудовые снаряды. Видимо, «Дредноут» недавно вернулся из похода – еще не рагрузили. Ну что ж… Придется за разгильдяйство ответить. Бросив коробку, я прошел в самый конец погреба, приладил шашки позади последнего снаряда. Перекрестился, зажег спичкой бикфордов шнур. И тут же рванул обратно.

Лишь бы не упасть! Ноги сами несли меня вверх по лестнице, потом по палубе. Я считал про себя – десять, двадцать, тридцать. Прошла первая минута, вторая. С трапа я спускался спокойно, шагом. Потом опять прибавил ход. Меня кто-то окликнул, но я даже не обернулся. У пригорка уже почти бежал:

– Ходу!

Распопов попытался собрать снедь, но я лишь толкнул его вперед.

Втроем, сопя и хекая, мы добежали до пролома, и тут первый раз громыхнуло. Взрывной волной нас кинуло на землю, я тут же вскочил, дернул за шкирку Аронова:

– Давай, давай, валим!

Мы выбежали с территории верфи, и тут жахнуло второй раз. Более мощно. Взрывной волны не почувствовал, но заложило уши.

– Быстро на вокзал! Может, успеем на пятичасовой поезд.

Скорым шагом, выкинув кепи, мы пошли на север. Сзади безостановочно бумкало. Я обернулся – над портом поднималось красное зарево.

– Господа, что происходит? – какая-то дама, обмахиваясь веером, смотрела в сторону верфей. На улицу из домов выходили встревоженные портсмутцы.

– Взрывы, мэм, – нейтрально ответил я, прибавляя шаг.

Через полчаса мы были на вокзале, а за спиной громыхало все громче, зарево разгоралось, и я испугался, что железнодорожное сообщение остановят. Но нет, лондонский поезд прибыл по расписанию, лишь кондуктор вагона попытался вызнать у Аронова ситуацию. Я опять пришел на помощь:

– В гавани военный корабль горит.

– А почему слышны взрывы?

Я пожал плечами, прошел в вагон.

Рядом сел Распопов.

– Токма сейчас понял, зачем ты меня заставил немецкие фразы учить. На германца подумают англичашки?

– Есть шанс.

Поезд дал гудок, вагоны залязгали сцепками.

В Лондон прибыли без опоздания, и я даже успел заехать в гостиницу, помыться перед раутом. Там нас поймал встревоженный Стольников:

– Вы где были?

– А что случилось? – я зевнул, прикрывая рот ладонью.

– В Портсмуте «Дредноут» взорвался. Военный броненосец.

– Ходили Биг-Бену смотреть, в пабах были… – я строго посмотрел на сибиряков, те согласно кивнули. – Никодим, ты пил местную уиски? Очень даже ничего…

– Какое тут виски, – капитан вздохнул. – Несчастье-то какое на верфях… Телеграфом сообщают, что взрывы на «Дредноуте», пожары, поврежден «Беллерофон». Это еще один строящийся броненосец.

– А что же «Бесстрашный»?

– Затонул. Верфи разрушены, есть попадания разлетевшихся снарядов в городские здания.

– Откуда ты все это знаешь? – поинтересовался я, цепляя поверх сюртука «обер-прокурорский» серебряный крест.

– Мы с Дрюней, Вуазеном и Кристианом переставляли мотор на планере, когда сэру Фергюсону телефонировал его отец. Он все и рассказал. Я сразу направился к вам в Лондон. Перелет завтра под вопросом.

– Вовсе нет… – помотал головой я. – Лечу обязательно, а вы прямо сейчас уезжаете обратно во Францию.

– Отчего такая спешка? Мотор надо опробовать перед вылетом.

– Сам все сделаю. Идите, собирайте вещи.

Удивленный капитан ушел, я махнул рукой «сибирякам».

– Вы тоже собирайтесь. И никаких уиски! Слышишь, Коля? – мне пришлось «включить» знаменитый распутинский взгляд. – Знаю я вас. Выпьете, начнете болтать…

– Могила! – Аронов прихватил шурина, сжал того руками. – Прослежу!

В клубе царили совсем минорные настроения. Мое появления вызвало некоторое оживление, впрочем, оно тут же сменилось мрачными разговорами, скрытыми за клубами табачного дыма. Смолили все без исключения, попутно наливаясь виски из графинов, что стояли на сервировочных столиках. Бесшумно скользили официанты, представительный мажордом провел меня в бильярдную комнату, где у окна стояли двое.