– Да это всё существует только в моей голове, в реальности ничего этого нет! Это всё лишь мои страхи! – мысленно ответил я, пытаясь себя успокоить.

– Тогда почему у тебя из носа идёт кровь, если это всё нереально?

Я протёр нос и увидел кровь. Я не обратил на это внимания, думая, что голос вновь меня пугает, а в действительности это просто сопли.

В следующее мгновение что-то в два ручейка потекло из моих ноздрей прямо на мою белую майку, а я не обращал внимания и смотрел перед собой, пока ко мне с испуганным лицом не подскочил Хохотун и не сказал, что у меня из носа течёт кровь. Мне стало страшно, а в следующую секунду я вновь почувствовал, что ко рту подступает рвота.

Так какое-то время я перемещался между туалетом и барной стойкой. Я уже не понимал, реально ли всё происходящее или же это дурной сон. Я много раз пытался позвонить своей девушке, чтобы убедиться, что это не сон, но она не брала трубку.

Мне становилось настолько плохо, что мне казалось, будто я умираю. На пике страданий голос из подсознания спросил меня, буду ли я ещё когда-нибудь курить траву, на что я ответил, что никогда и ни за что не буду этого делать. Вслед за этим пришло облегчение, но через минуту всё повторилось, и так было много раз.

Голос заставил меня написать в своём блокноте на телефоне 6 раз фразу «я никогда не буду пить и курить траву».

Пока я дрожащими пальцами набирал этот текст, Хохотун спросил, как у меня дела. Я хотел ответить, что всё нормально, но понял, что не могу и слова вымолвить. Я посмотрел в зеркало на своё лицо и, решив, что оно как нельзя лучше отражает моё состояние, не стал отвечать на вопрос Хохотуна.

Приступы рвоты стали всё более мучительными, из меня выходила уже просто желчь, обжигая рот, как острый соус или яд королевской кобры.

«Ну что ж, Валера, желчь выходит, значит, ты уже не будешь таким желчным и перестанешь так докучать окружающим» – издевательски сказал голос.

Желчь вышла, и меня мучили рвотные позывы без последующей рвоты. Горло, казалось, сейчас треснет от боли. Как я узнал потом, это был приступ острого панкреатита.

Я решил, что безопаснее оставаться в туалете, и простоял там часа полтора, отвечая на все вопросы из-за двери, что мне тут хорошо и что желающим стоит поискать другой туалет.

Когда я вышел и стал приходить в себя, я радостно сообщил парню, принёсшему косяк, что эффект спадает.

– Ты что, Валер, моя трава держит 12 часов! – гордо сказал он, как шоколатье, которому сказали, что его шоколад недостаточно хорош.

Я чуть не заплакал при мысли о том, что всё повторится и что мне надо будет всё это пережить. Другой голос, видимо, голос сознания сказал мне, что так уже не будет и что мне следует уехать домой и лечь спать.

Я попрощался с теми, кто ещё оставался в баре в это время и вышел на улицу. Светало. Я поступил в полном соответствии с велением голоса и на следующий день уже нормально себя чувствовал.

Днём со мной связался один из моих клиентов и спросил, зачем я звонил ему.

– Ты знаешь, я просто ошибся номером.

– В 3 часа утра 42 раза ошибся номером?

– Да, я человек упорный, знаешь ли.

21 сентября президент России объявил в стране мобилизацию для войны с Украиной.

В указе о мобилизации были некие секретные пункты; то тут, то там встречались сообщения о призыве тех, кого призывать согласно указу были не должны.

Всё это породило в обществе большую тревогу и неразбериху, потому что никто не понимал, кого и когда призовут, и призовут ли вообще.

Цена на авиабилеты из России взлетели до небес, на сухопутных границах стали образовываться многокилометровые пробки из машин и толпы людей, желающих перейти границу пешком.

Я смотрел на всё это на YouTube через экран своего телефона и, видимо, из-за своей инертности не поддавался всеобщей панике. Я, кроме того, понимал, что меня, скорее всего, призовут не в первых рядах, но антивоенная пропаганда активно убеждала, что призвать могут любого и что рисковать своей жизнью нельзя.

То один, то другой мой друг и знакомый покидали страну. Когда я читал на стенах людей во «ВКонтакте» очередной пост в стиле «я уже в другой стране» или объявленное уже не так смело и не на широкую массу людей в мессенджере «я скоро буду за пределами России», то меня одолевали тоска и уныние.

«Вы что, черти, все решили разъехаться»? – думал я.

Я читал в чатах многочисленные сообщения в стиле «я в безопасности, ура» и видел фотографии каких-то гомосеков или доходяг, которые, как мне кажется, никому не были нужны, но они-то и боялись призыва больше всех.

Эти гении конспирации подделывали в «Фотошопе» дату покупки билета, чтобы пограничники не поняли, что они бегут от мобилизации, но всем было плевать на этих доходяг. Эти доходяги очень гордились тем, что они для правдоподобности взяли себе и обратные билеты (за которые потом они долго пытались вернуть деньги, если им вообще их удавалось вернуть).

Когда они оказывались за пределами страны, они выдыхали, представляя, что избежали смертельной опасности, и радостно улыбались, чувствуя, что хакнули систему.

Больше от скуки, нежели поддавшись общей панике, я решил, что тоже куда-нибудь уеду, если и Крепыш решит уезжать.

Я позвонил ему в 12 часов пятницы, 23 сентября. Он сказал, что они с семьёй посовещались и приняли решение остаться.

Я успокоился.

После того, как я начитался очередных сообщений от уехавших и меня вновь стали одолевать сомнения, я опять решил написать Крепышу и спросить, собирается ли он уезжать.

На часах было 18, когда очень пьяный голос Крепыша в аудиосообщении поведал мне, что он находится в Минске для осмотра достопримечательностей, потом направится в Дубай с той же целью, а после – ещё куда-нибудь.

Услышав это, я исполнился желания уехать.

Но куда? Загранпаспорт мой был просрочен уже на три месяца. Без него, как я узнал, можно было уехать в четыре страны: Армению, Беларусь, Киргизию и Казахстан.

Я уже был наслышан о взлетевших в связи с мобилизацией в России ценах на аренду квартир в Ереване и подумал, что Армения могла бы называться в этот период второй Поднебесной.

Кроме того, туда можно было улететь только на самолёте, а билеты были очень дорогими.

Вечером 24 сентября мне позвонила мама и радостным голосом сообщила, что она нашла билет за 107 тысяч рублей в Ереван, после чего у нас состоялся такой диалог:

– Мама, я не полечу в Ереван за 107 тысяч рублей. Этот билет всегда стоил в районе 4 тысяч.

– Валера, нельзя рисковать жизнью! Если у тебя нет денег, я дам тебе их.

– Мама, я лучше умру на войне, чем полечу за такие деньги в Ереван, пусть даже это будут чужие деньги.

Беларусь выглядела ещё менее надёжно, чем Россия: там правил батька, который в своём желании услужить России мог бы проявлять куда большее рвение в поиске и выдаче бегущих от мобилизации, чем это делали бы компетентные чиновники на территории самой РФ.

Кроме того, Беларусь – это очень компактное государство, на территории которого непросто потеряться из поля зрения правоохранительных органов, в отличие от России с её бескрайними просторами.

Относительно Киргизии я знал только то, что она есть, что её столица – Бишкек, и что эта страна явно беднее Казахстана.

Казахстан представлялся мне большой страной с приличным уровнем инфраструктуры в больших городах, высоким уровнем коррупции (что, конечно, помогло бы мне в случае необходимости с решением разного рода бумажных вопросов) и не полностью лояльным России руководством.

Итак, я выбрал Казахстан.

Это потом, когда казахи спрашивали меня, почему я приехал именно в Казахстан, я отвечал им, что у меня тут жили предки (это правда), что у Казахстана богатая история и что здесь похоронен Джучи, полководец Чингисхана.

Основная же причина была в том, что у меня в тот момент не было загранпаспорта.