Ну, а потом офицерские курсы, у меня же десятилетка за спиной, потом в Германии оставили служить. До майора дотянул. Домой два раза ездил. Мама оккупацию пережила. Состарилась…. А отец без вести пропал. Говорят, они, вообще, в бой без винтовок шли! «Добудете оружие в бою!» Ох, и дураки, были! Мясом останавливали, ясное дело. А что поделаешь? Война не гулянка. Об жизни дело шло. Об России.

В пятьдесят третьем мама умерла, а меня и хоронить не отпустили! Вишь, ты в Германии тяжелая обстановка, в связи со смертью товарища Сталина! Так что уж на могилку-то к маме только через два года попал. Ну, соседи, спасибо, все управили. Оградку там, крест. Как же без креста-то? Не собака лежит, чай… Мама Богу веровала крепко! И молилась крепко. Потому и жив. Вымолила меня. Молитвенница моя… Вот живу теперь.

Я прочитал имя отчество и фамилию врача-венеролога и толкнул дверь его кабинета.

– Первый раз у нас? – спросил, поднимая красивую седую кудрявую, аккуратно причесанную, голову врач, – Ну что ж… Лиха беда начало.

Перед ним на краю стола выстроились одинаковые двухсотграммовые баночки с анализами мочи. Левой рукою раскрыв мою историю болезни, правой он взял одну из них, глянул на меня ласковыми серыми глазами, провозгласил:

– С почином вас! – и со вздохом отхлебнул.

– Но в истории болезни ничего нет, – сказал он, изучая мою карточку, – Ну что вы так взъерошились? Это – пиво. Не дают в жаркий день благочестивому человеку пивка выпить, без отрыва от производства, заметьте, … Вынуждают идти на обман. А где мы прячем соломинку? В стоге сена. Здесь разница только в том, что у меня в это в этой банке пиво до употребления, а в остальных банках после… В чем ваше несчастье?

– Да вот вторую неделю хожу…

– Ну, голубчик… Это вам без привычки тяжело. Морально. Болезнь как болезнь, не хуже других. Тем более вы – юноша и холостой. У меня тут старичок в 85 лет сподобился. «Я вызывал «Невские зори» помыть окна. И вот теперь имею удовольствие за 189 рублей 56 коп.» – изобразил он неведомого мне старичка. – Внешне сетует, но горд без меры. И вообще это такая же необходимая человеку функция, как есть, пить и спать…

– Я вторую неделю не работаю с конем…У меня лошадь застаивается! А врач не разрешает… И диагноза не ставит…

– Как?… – доктор изменился в лице, и серые глаза его увлажнились. – Как? В Ленинграде еще есть лошади?! Боже мой! Голубчик! Дорогой мой! Я же бывший командир эскадрона! Сабельного эскадрона. И были еще и пичные, с пиками… Я – мастодонт. Осколок прошлой эпохи. Боже мой… А болезнь вашу я мигом исправлю. Но в следующий раз в чем мать родила коня не купайте. Коня положено купать, пребывая в сподниках или хотя бы в трусах, во избежание ваших последствий. Конечно, мой коллега догадаться не может. Он же в кавалерии не служил… И вообще как говорится «штафирка».

И началась с этого момента наша многолетняя дружба и мой непрекращающийся восторг перед человеком, кому выпала страшная доля быть на фронтах Великой Отечественной кавалеристом.

– Помните у Бабеля в пьесе «Закат» есть брат Мишки Япончика – Левка гусар. Так вот это я. Правда папа у меня не биндюжник, но в том смысле как Левка там говорит: «Если еврей – гусар, таки он уже и не еврей!»

Я вырос Питере, ходил в дом пионеров. Ах, какая там была комната сказок! Палехские мастера расписывали. А я ходил в клуб «Дерзание». Что, вы тоже? Замечательно. Мы были помешаны на Пушкине. И вдруг, говорят, что мы все мальчики из клуба будем сниматься в фильме «Пушкин»! Как раз накануне юбилея. Мы чуть не всего Пушкина наизусть! По Евгению Онегину – семинар! Приехали в Царское село и целый день по лестнице Камероновой галереи бегали. Оказывается, играли ноги лицеистов. Я потом кино смотрел – очень талантливо сыгранны ноги, но, к сожалению, которые мои – не определить.

Война началась, я – студент. И в октябре.… Уже с продуктами было очень плохо. Я как раз прибежал домой, проститься.… И папа заторопился, «мне надо в больницу, в больницу…» И ушел. И свою котлетку из сушеной морковки мне оставил. Я только потом заметил. В блокаду он умер. А меня на барже через Ладогу. Очень бомбили. И в Тамбовское кавалерийское училище. Через три месяца – лейтенант. Вы ж понимаете – за три месяца можно научиться отличать, где у лошади голова, где хвост, но не уверенно…

Еду на фронт. Купил бурку. Хороший револьвер обменял на маузер. Полный идиот! Этот маузер постоянно заклинивало. Лошадь, вы не поверите, сивая. Сколько лет не определить. Но я то – в бурке с маузером на белом коне! Медный всадник! Полный Чапаев!

Пока в вагоне ехали еще ничего. А выгрузились, я повода не выпускаю – боюсь коня потерять. Прибыли на передовую. Растолкали кого – куда офицерами связи. Являюсь к командиру полка. На передний край. Естественно верхом – боюсь коня потерять. Идет бой. Всем не до меня

Командир говорит:

– Куда же мне тебя девать? Кавалерии уже никакой нет. Слушай, скачи вооон туда. Там батарея минометная без офицеров. Я уже двоих посылал – не дошли. Снайпер сшибает по дороге.

Я коню – шпоры. А шпоры купил заказные – как у мушкетера. Хожу из за них в раскорячку. Но Бог дураков бережет. Я предполагаю, что у снайпера винтовка была в станке – рассчитывал на ползущих. Он же не ожидал, что какой-то идиот на коне поскачет. В общем, я доскакал. Стоят четыре миномета в ложбинке за горкой. Первый раз в жизни вижу минометы. Командует батареей сержант.

– Какие будут приказания?

А я, ну, же полный идиот, я – рассуждаю логически:

– Что ж говорю, вы тут за горой спрятались. Вам же не видно куда стрелять! Давайте на гору.

Выперлись на гору. Сержант говорит:

– Товарищ лейтенант, я угол менять не умею. Я всего второй день воюю и, вообще, я –радист, а не минометчик.

Но я же на белом коне! Доскакал! Мне море по колено!

– А ну, – говорю – киньте парочку ваших штучек!

Поприкинул по разрывам – пальцы уголочком развел… «Выше, ниже, давай-давай…» Над нами немецкая артподготовка. Вся за гору. Нам хоть бы что!

Только угол миномета в мои пальцы веером вписался, немцы в атаку идут: танк, два бронетранспортера и, как потом выяснилось, до батальона пехоты. И нагло так идут. Они же знают, что тут никого! А все что за горой – артиллерия смолола! Ну, я подождал, пока они подойдут, куда наши мины падают, и, естественно, на белом коне шашкой отмахнул:

– Огонь!

Как ни удивительно, очень удачно. И танк горит. И бронетранспортеры – мордой в землю, и весь батальон – всмятку. Все поле перевернули, как вспахали! Тут связной прибежал – «Отходить». А у нас и мины кончились. Идем обратно – гордые! Я на белом коне впереди! Проходим, где под горой до меня батарея стояла – там живого места нет. И все ящики пустые, что мы оставили, в мелкие щепки!

– Видите, – говорю, – придурки, что бы с вами было, если бы мы на горку не поднялись!

В штаб приехал – с коня не слезаю! Докладываю: так и так…

Командир полка – аж трясется!

– Вот что, голубь мой, сизокрылый! Орден я тебе дам, но к минометам, чтобы близко не подходил… Твое счастье, что немец, который тебя ловил, очень грамотный военный… Он все перемолол, где ты мой стоять…Но ему в голову придти не могло, что ты минометы на гору вытащишь и вниз стрелять будешь.

Как ни странно, орден дали. Так что, когда я в кавалерию влился, был я уже орденоносец. А кавалерия подошла специфическая. Казачья добровольческая сотня непризывных возрастов. Старики. Я как увидел, как они на конях сидят, быстренько сообразил, что мне тут со своим орденом лучше помалкивать.

Построились. В седлах чуть ли не чай пьют. Ну, родились на конях!

– Отцы! – говорю, – Врать не буду. Воевать не умею.

– Видим, – говорят, – сынок. Хорошо, что сам сказал. Ты за нами примечай да поспешай, вот оно и ничего будет.

Вот так и воевал. Так и наступать начал, и донаступал до Самарканда. Там пополнялись. Разумеется, в основном, узбеками. Да ничего. Ребята, как ребята. Сложно отучить их ногами болтать, а то едут на конях, как на ишаках…