В выходных дверях они столкнулись.

— Я рад приветствовать замечательную женщину столицы, — и Крег, почтительно взяв руку Аннабель, поцеловал.

В это время весь Стеклянный дом погрузился во мрак.

Раздались крики возмущения и страха, толпа устремилась к выходу, увлекла за собой Крега и Аннабель и оттеснила их к каким-то дверям.

— Вас ждет арест…

— Я не сомневаюсь.

— Разрешите увезти вас.

— Куда? Впрочем, все равно, — устало проговорила Аннабель, — все равно, хуже не будет.

Крепко схватив под руку Аннабель, Крег стал пробиваться через толпу к лестнице.

Паника росла. К Стеклянному дому спешили вызванные отряды полиции. На улице была давка, тьма, так как весь район оказался без света. Автомобили брались с боя. Крег, сжимая руку Аннабель, быстро пробежал за угол Стеклянного дома.

Тихий свисток. Подъехал автомобиль.

И, проезжая мимо Стеклянного дома, они могли видеть, как в толпе, качаясь, пробирались к вестибюлю дома живые фонари.

Когда зал и некоторые комнаты были освещены невозмутимыми живыми фонарями, то обнаружилось, что все девушки исчезли, а на аукционном столе лежало несколько прокламаций партии.

Такие же прокламации были разбросаны по залу и, как выяснилось впоследствии, были расклеены на улице около Стеклянного дома.

Только один Барлетт не волновался, а продолжал сидеть на своем месте, попыхивая сигарой.

В зал быстро вошли встревоженные Флаугольд и Арчибальд Клукс; у последнего в руках была прокламация.

— Что вы на это скажете, Арчибальд? «Комитет партии больше не допустит позорных издевательств над женщинами из рабочего класса». Как вы находите этот кусочек?

Арчибальд только скрипнул зубами.

— Что партия? Кучка авантюристов, мистер Флаугольд. Но до этой кучки я доберусь, и тогда я буду безжалостен. Будьте уверены, я их не пропущу через Карантин, а прямо отправлю к черту.

Барлетт невозмутимо поднял с пола прокламацию и, пробежав текст, методически свернул ее и спрятал в карман.

«Для Виллиама может пригодиться…»

Несколько минут ехали молча. Аннабель, прижавшись в угол машины, сидела с закрытыми глазами, подставляя лицо ветру. Все пережитое в этот вечер, неожиданный для нее самой порыв слишком потрясли ее. Теперь наступила реакция, и она сидела совершенно обессилевшая, без единой мысли в голове.

— Можете ли вы указать, куда вас отвезти? — нарушил молчание Крег.

— Домой, — машинально ответила Аннабель, как будто пробуждаясь от сна.

— Думаю, что вам небезопасно теперь ехать домой; вас, вероятно, поджидают, чтобы арестовать.

— Тогда мне некуда деваться, — упавшим голосом сказала Аннабель.

— Могу ли я предложить вам свой дом?

Аннабель с минуту помолчала.

— У меня нет выбора, и… я вам верю, — наконец сказала она, глядя прямо в глаза Крегу.

Подъехали к дому. Прошли через палисадник к особняку. Навстречу выбежал портье.

— Мистер Крег, вас ждут. Два часа сидят и не хотят уходить. Хотите ли вы их принять?

— Да, да, Жан. Я скоро освобожусь. Попросите их подождать в гостиной.

Аннабель с любопытством оглядывала кабинет, куда ее пригласил войти Крег.

— Простите, мадам, может быть, это будет нескромностью, но я заранее приношу свои извинения.

— Спрашивайте.

— Что заставило вас сегодня так выступить на аукционе? Ведь вы понимали, что восстановите против себя всех и вашего мужа первого.

Аннабель смущенно улыбнулась.

— Правду сказать, я не думала выступать, но не могла вытерпеть. Меня слишком взволновало это возмутительное издевательство над людьми, прикрываемое «благом общества». Я ненавижу это общество. Ненавижу мужа, для которого я только вещь, забавный зверек, которого можно дразнить, побить, а потом приласкать, бросив подачку. Я ненавижу его, создавшего такую жизнь, поработившего всех, купившего все. Я не из их общества. Я…

И Аннабель, захваченная новым порывом, раскрыла перед Крегом всю свою жизнь. Боль от потери Хозе, чувства, пережитые за последние месяцы, сознание унизительности положения «купленной женщины», пропасть между нею и мужем, между нею и обществом, в которое она случайно попала, — все то, что смутно сознавалось ею, теперь, когда она рассказала об этом, предстало перед нею в ярком, ослепительном свете.

В ее словах слышалась боль о прошлом, о том прошлом, когда зачастую приходилось голодать, когда не было ничего, кроме желания жизни, кроме надежд, но когда она все-таки чувствовала себя человеком, а не вещью.

— Я прошла тяжелую школу, мистер Крег, и я не могу вернуться обратно. Я хочу стать человеком.

— Но вам придется отказаться от роскоши, придется снова вести трудовую, по временам нелегкую жизнь. Не будете ли вы сожалеть о своем бунте?

— Нет, нет. Как решительно порвала я с Хозе, так решительно рву со своим настоящим. Вы разрешите пользоваться вашим гостеприимством, пока я не устроюсь, мистер Крег?

— Сколько угодно. Теперь разрешите прервать нашу беседу, меня ждут друзья, — и Крег открыл дверь из кабинета в гостиную.

В кабинет не вошли, а ворвались Джон, Катя и Тзень-Фу-Синь.

В первую минуту никто не произнес ни слова, но крепкие пожатия и блестящие глаза всех говорили об их радости.

— Неужели это ты?

— Джон, Тзень, Катя?

— Шипко шанго.

— Милый китаеза, а помнишь?

— Помню, помню.

— Это ты, живой, такой же?

— Ну да, я. Видите, я.

— Но почему ты не открывался нам?

— Не мог, друзья, боялся провалить дело.

— А теперь ты как?

— Об этом поговорим потом.

— Джон, какая радость — он с нами! — взволнованно шептала Катя.

— А это кто?

— Это — взбунтовавшаяся женщина. Ты, Катя, возьми ее под свое покровительство. Она может пригодиться.

Как ни тихо была произнесена последняя фраза, но Аннабель услышала и, подойдя к ним, с жаром сказала:

— Да, да, я могу пригодиться, я готова на все. Я чувствую, что вы не с теми, которые угнетают всех, что вы против лих. И я с вами.

— Вот так штучка, — прошептал Джон. — Где ты ее подцепил? Я ее знаю. Она — баба хорошая, чуть не заехала мне в морду.

— Как — в морду? Каким образом, когда?

— Потом расскажу, — покатился со смеху Джон.

— Я помогу вам, — горячо продолжала Аннабель. — Я не знаю политики и не понимаю в ней, но я хочу, чтобы уничтожили Карантин, чтобы уничтожили весь этот ужас рабства и унижения человеческой личности. Не бойтесь меня, не бойтесь того, что я жена Флаугольда.

— Я за нее, — сказал Джон.

Остальные переглянулись. Крег с улыбкой, взяв под руку Аннабель и Катю, усадил их на диван.

— Вы поговорите, а там видно будет. Я думаю, Катя, что она годится только…

— Я понимаю.

Крег уселся с Джоном и Тзень-Фу-Синем около маленького круглого столика.

— Ну как?

— Ты был великолепен, Джон.

— Ты разве меня видел?

— Конечно.

— Когда?

— А в Карантине. Ты был великолепным Корнелиусом Кроком. «У меня бред». — «Нет».

И Крег сделал жест, как будто снимает шляпу и кланяется.

— Ты? — Джон, полудогадавшись, вскочил. — Значит?..

— Тсс. О деле потом.

Крег, оставив их, подошел к Кате и Аннабель, оживленно беседовавшим.

— Она славный товарищ, — сказала Катя, обнимая за талию Аннабель.

Аннабель улыбнулась комплименту Кати.

— Мистер Крег, я готова делать все, что нужно, не спрашивая объяснений.

— Браво, мистрис Аннабель, браво.

— С завтрашнего дня я в вашем распоряжении. Хочу только съездить домой и кое-что взять там.

— Хорошо, только будьте осторожны.

Это утро было утром разносов. Весь Комитет дрожал, когда мимо проходил Арчибальд. Суровая складка на лбу и энергично сжатые губы заставляли многочисленных клерков и статистиков ежиться за своими столиками.