Ганновер был теперь оккупирован французами, равно как и очищенное пруссаками герцогство Клеве, гражданское управление которого было, однако, предоставлено австрийцам. Французы притворились, что это покинутая страна, не имеющая владетеля. Согласно операционному плану, герцог Орлеанский должен был с 24-тысячной армией осадить Кассель и вообще завоевать гессенские области; но, узнав, что там хотят сдаваться без сопротивления, он счел, что с его славой не вяжется одно лишь вступление во владение, и потому передал начальство маркизу Контаду. Этот генерал завладел страной и велел известить гессен ских министров, предлагавших капитуляцию, что единственным средством заслужить расположение и милость его монарха является безусловное повиновение его приказаниям. 15 июля столица Кассель[62] была формально сдана французам, которые основали здесь продовольственный склад и полевой госпиталь. Но своей добровольной сдачей гессенцы не добились ничего; с ними поступили как с врагами. Тотчас же потребованы были доставки всякого рода, которые вскоре истощили силы этой и без того не богатой страны. Между прочим в течение двух недель потребовано было 24 000 мешков пшеницы, 24 000 мешков ржи, 1 200 000 порций сена и овса и столько же вязанок соломы. Полномочия для совершения этих вымогательств получил старший военный комиссар Фулон. Алчный человек этот правил в Касселе подобно великому визирю. Чтобы не быть свидетелем этой тирании в своей собственной столице, ландграф уехал в Гамбург, где и оставался почти во все время войны.
Правительственные меры французов были, однако, благоразумны, пока маршал д’Этре был главнокомандующим. Во всех случаях он ознаменовал себя благородством и военными доблестями; своим письмом он оказал покровительство геттингенскому университету; письмо это столь же много приносит чести этому полководцу, как и знаменитой академии. Но опала, которой он подвергся, все же возбудила некоторые опасения при дворе. Призывая его обратно среди одерживаемых побед, безо всякой видимой причины, боялись возбудить неудовольствие нации; потому необходимо было изобрести средство, которое побудило бы его добровольно поки нуть армию. С этой целью д’Этре получил королев ский приказ из Версаля, повелевавший ему передать начальство герцогу Ришелье; при этом сказано было, что король весьма будет доволен, если д’Этре и впредь будет оставаться при армии. Д’Этре исполнил лишь приказание Людовика, но не удовлетворил его желания. Как только появился его заместитель, он выехал под предлогом лечения аахенскими вода ми. Никто не слыхал от него ни одной жалобы, и вообще все поведение его в этом случае было так благородно, что все были тронуты, даже сам Ришелье, который писал своему королю, что д’Этре сообщил ему свои военные планы и распоряжения, как другу и гражданину, а начальство передал ему как герой.
Таким образом, Ришелье пользовался мудрыми распоряжениями своего предшественника, когда принуждал стесненных союзников к заранее обдуманной капитуляции. Но никогда еще столь удачная мера не была настолько плохо использована. Пирна определила судьбу Саксонии на семь долгих кровавых лет, так же как битва при Саратоге положила основание североамериканской республики[63] . Но договор при Севенском монастыре, продиктованный сильнейшими слабейшим, поколебавший лондонский и берлинский кабинеты и погрузивший в отчаяние министров Ганновера, Касселя и Брауншвейга, не доставил никаких выгод, кроме ничтожных преимуществ в момент его заключения. Одной из первых операций Ришелье было овладение Брауншвейгом и Ганновером; эти области сдались так же, как и Гессен, а так как французы заняли города Брауншвейг и Вольфенбюттель, то местопребыванием герцога был назначен город Бланкенбург, объявленный нейтральным. Герцог тотчас же уехал туда со своей семьей и публичным манифестом советовал подданным дружелюбно относиться к французам. Ришелье устроил при въезде своем в Ганновер нечто вроде триумфального шествия. Отсюда он выслал большое количество своих лучших войск, в том числе и жандармов, в армию принца Субиза, который, соединившись тогда с императорской армией, пошел на Саксонию. Сейчас же в начале похода между этим полководцем и его швейцарскими полками[64] произошло неприятное столкновение. Они не хотели переправляться через Рейн; особенное сопротивление оказывал при этом полк Лохмана, а когда разгневанный Субиз спросил генерала Лохмана, для чего они, собственно, состоят на службе, швейцарец ответил: «Для прикрытия вашего отступления». Наконец швейцарские кантоны согласились на то, чтобы войска их выступили в поход против Германии; таким образом, большая часть их находилась при армии Субиза, который хотел освободить Саксонию. Сам Ришелье атаковал прусские провинции и угрожал Магдебургу осадой. Фридрих подкрепил гарнизон этой главной крепости теми шестью батальонами, которые находились в армии Кумберленда, но незадолго до знаменитой конвенции были отозваны королем, предвидевшим неудачи в Ганновере ввиду весьма неблагоразумных распоряжений этого полководца.
Война эта длилась год; несмотря на столь различные национальности, появившиеся на полях сражения, она еще не ознаменовалась жестокостями. Но Ришелье первый подал пример, чтобы вынуждать у беззащитных жителей непомерные контрибуции; он либо приказывал грабить и разорять города, либо грозил уничтожить их огнем и мечом. Бесчинства французов, которых теперь ничто не сдерживало, стали походить на ужасные поступки казаков. Исполняя положительные приказания своих знатных офицеров, французские солдаты жестоко били богатых людей, заставляя их уплачивать контрибуции за своих сограждан, позорили женщин и девушек и точно играли с жизнью человеческой. Вешать невинных людей, как шпионов, из-за неосновательного подозрения и без тени доказательства было делом самым обыкновенным для этих войск. Многие немцы, невзирая на их звание, положение, лета и обстоятельства, подвергались в течение войны подобной участи.
