Сам Фридрих нанес себе вред, не воспользовавшись столь счастливым стечением обстоятельств; оправданием может служить разве только грозившая ему опасность. Осада Праги продолжалась долее, чем он предполагал; он знал, что русские, шведы, французы и имперские войска подходили со всех сторон к его государству. Всякий день был ему дорог. Не проиграв до сих пор ни одного сражения, он и не опасался его и потому, оставив большую часть своего войска для продолжения осады Праги, выступил с 12 000 человек, чтобы соединиться с герцогом Бевернским, атаковать вместе с ним фельдмаршала Дауна и тем лишить осажденных последней надежды.
Даун шел с 14-тысячным войском из Моравии, намереваясь присоединиться к большой император ской армии. В день Пражского сражения он находился на расстоянии лишь четырех миль от города. Этому обстоятельству обязаны своим спасением австрийцы, бежавшие с поля битвы: их было 16 000 человек[41] . Даун присоединил их к своему войску, равно как и несколько небольших отрядов из императорских наследственных земель. Даже гарнизон Вены, состоявший из трех батальонов, должен был тоже отправиться в Богемию; императорская столица, доселе ревниво охраняемая, оставлена была на попечении нескольких инвалидов. Усилившись таким образом, Даун расположился с 60-тысячным войском на горах при Коллине и тщательно там окопался. Осторожность, присущая этому полководцу, и отсутствие в нем способностей наступательных заставляли предполагать, что он наверно не станет предпринимать ничего важного и энергичного для освобождения осажденных, несмотря на положительный приказ, полученный им от австрийского двора. К тому же солдаты его оробели, и одного имени пруссаков было довольно, чтобы привести их в ужас. Герцог Бевернский, посланный навстречу ему с 18 000 пруссаков, воспользовался этими выгодами и взял почти на глазах Дауна несколько значительных продовольственных складов. Но легкие австрийские отряды не оставались в бездействии. Между прочим 4000 кроатов овладели множеством прусских повозок с провиантом, который майор Биллербек вез в армию. Он имел при себе лишь 200 человек пехоты; с ними он в течение трех часов упорно сопротивлялся многочисленному врагу и прибыл в прусский лагерь, не потеряв ни одного солдата. Во главе своих войск король наконец присоединился к армии герцога Бевернского и 18 июня пошел на неприятеля.
Между тем Даун изменил свою позицию: одна из его линий стояла теперь по склонам гор, а другая – на вершинах. Фронт его был закрыт селами, рытвинами и крутыми обрывами, которые по большей части были недоступны; многочисленная артиллерия, производившая страшный огонь, казалось, должна была воспрепятствовать всякому нападению. Но король, осмотрев позицию, велел генералу Гюльзену атаковать правый фланг австрийцев; нападение это отличалось неустрашимостью, которую не превзошел еще ни один народ и которая удивила даже неприятеля. Великий день этот вполне заслуживает названия прусского. Быть может, со времени Арбельской битвы, где тактика греков решила на азиатских полях судьбу стольких древних царств, никогда героизм не был столь тесно связан с военным искусством[42] . Пруссаки семь раз атаковали необыкновенно выгодно стоявшего неприятеля, и когда страшный град картечи уничтожал целые батальоны, вынуждая их отступить, то пруссаки все же не удалялись, а производили лишь отступательные маневры для того, чтобы перестроиться и возобновить атаку. Движимые яростью, заглушавшею всякое человеческое чувство, они взбирались по грудам тел, точно по холмам. Но не храбрость, не тактика, а случай решил участь этого знаменитого дня. Пруссаки добились уже важных преимуществ, правое крыло неприятеля было разбито, а кавалерийский полк генерала Надасди отбит генералом Цитеном, гнавшимся за ним до самого Коллина, изолировав его таким образом от армии Дауна, который серьезно стал уже думать об отступлении; уже адъютанты его скакали от одного крыла к другому с соответствующими приказами. Уже стали вывозить орудия, и тайный приказ Дауна, собственноручно написанный им карандашом, гласил: «Отступать к Сухдолю», как вдруг чаша весов, решающая судьбу людей и государств, неожиданно склонилась в пользу врагов Фридриха.
Никогда еще мудрые распоряжения короля не были так плохо исполнены, как в этот день. Правый фланг должен был поддерживать левый, оставаясь позади и не вступая в бой. Это так называемое деятельное бездействие, остроумно изобретенное греками и принадлежащее к высоким тайнам тактики[43] . Но эта мера не была соблюдена. Принц Мориц Дессауский, один из важнейших генералов короля, был увлечен безрассудством генерала Манштейна, который в самый драгоценный мо мент стал преследовать кроатов. Движимый воин ским пылом, Мориц разорвал линию со своими нетерпеливыми полками и остановился для поддержки Манштейна как раз в то время, когда ему следо вало спокойно продолжать движение, не отделяясь от прочих войск. Вследствие этого вся прусская армия получила фальшивое направление и пришла в рас стройство, так как атака направлялась туда, куда не следовало.
Австрийцы вели себя весьма храбро, венгерский пехотный полк Галлера перестрелял уже все за ряды, и не было сделано распоряжений для быстрой доставки амуниции. Тогда храбрые венгерцы, не желая отступать, прибегли не к штыкам, а к саблям, к которым больше привыкли, причем они замахивались ими через плечо. Таким образом они бросились всей толпой на пруссаков и произвели сильное опустошение среди них, которое, впрочем, имело для них же зловещий исход, так как большая часть этого полка пала от мечей прусской кавалерии.
Прусские батальоны, сильно поредевшие от града сыпавшихся ядер, построились небольшими взводами с большими промежутками, которыми удачно воспользовались прусские кавалерийские полки, чтобы совершать нападение на врагов. Драгуны Нормана, прославившиеся во всех прусских походах самой необыкновенной храбростью, счастливо совершили такое нападение, рассеяли неприятель скую пехоту и конницу и овладели знаменами. Прусский полк кирасир последовал их примеру, но попал под батарею, которая так поражала покрытых латами всадников и даже коней, что все отступили. Это произвело непонятное смятение в стоящих позади пехотных полках Генриха и герцога Бевернского, которые были опрокинуты. План битвы, уже нарушенный многочисленными ошибками, теперь совершенно был запутан; особенное расстройство происходило в правом фланге пруссаков. Несколько саксонских кавалерийских полков, находившихся в армии Дауна, сгорая от желания сразиться с пруссаками, двинулись без приказа и напали на врага. Обер-лейтенант Бенкендорф, начальник драгунского полка Карла Саксонского, самовольно дал этот приказ, решивший судьбу всей войны.
