Все эти новшества производились в Люберцах и тайком поставлялись мне, по месту ссылки в Царское Село. Благо, получилось достаточно быстро наладить контакт с теми «соглядатаями», что были ко мне представлены. Ну и отвадить двух «шпиков» Тайной канцелярии, что так же крутились вокруг да около. Их не убили, а скрутили и доставили ближе к Петербургу. Были позже и другие люди Александра Шувалова, но те оказались более понятливыми и держались значительно в стороне, а глава Тайной канцелярии не обострял.
Моя охрана состояла из интересных персонажей. Сплошь лихие рубаки, но не лишенные природной смекалки и разума. Это были казачки с малоросских земель, подчинявшиеся Разумовским. Была, оказывается, и у этих братьев своя силовая поддержка, благо Кирилл Разумовский уже был назначен Елизаветой гетманом Запорожского войска.
Среди казаков был Богдан Куцко — рубака на саблях такой, что мне по первой было просто стыдно. Я-то уже считал себя серьезным бойцом, а тут… Шпагой я сперва у Богдана поединки выигрывал с незначительным преимуществом, но с саблей против шпаги выходить сложно, очень разные техники. Вот только Куцко приноровился и то и дело продавливал мою защиту. Ну, и учил меня и саблей рубиться, долго не раскрывая своих ухваток. Серебро подтолкнуло Богдана чуть приоткрыть тайны своего мастерства.
Так что заточение не было столь уж и бессмысленным времяпровождением. Получилось сделать то, на что могло и времени не оставаться, будь я втянут в столичный водоворот событий.
— Скажи, Петр Александрович, как Степан Федорович Апраксин справляется в Военной коллегии? — задал я мучивший меня вопрос.
— Петр Федорович, простите… — растерялся генерал-поручик.
— Понимаю. За то и ценю Вас, что боевой генерал, да честь блюдете. Мне же важно, чтобы хуже не стало, нам еще много впереди баталий, — я замолчал, давая возможность Румянцеву все же прояснить мне ситуацию, коя представляется глазам командиров.
— Степан Федорович справляется, — начал осторожно Румянцев. — Выслушал многих офицеров, дельно вел разговоры, начинания Ваши не порушил…
Петр Александрович замялся, ему явно было неудобно обсуждать Апраксина. Ну и ладно. Я-то искренне думал, даже рассчитывал, что Румянцев приехал обсудить со мной ту аналитическую записку, что составлена по итогам двух кампаний против Османской империи. Я все сделал, чтобы обстоятельный анализ тактики ведения боя, технических характеристик оружия, как и все остальное, состоялся. Но обсуждалось это без меня.
— Признаться, я подумал, что ты, Петр Александрович, прибыл ко мне с целью обсудить… Так какова же цель визита, сударь, не друга же вы решили проведать?
— Поведать, что государыня хочет видеть Вас, Ваше Высочество, подле себя, — сказал Румянцев, обращаясь несколько церемониально, по титулу.
Действительно между нами подул некий холодок. Причем разумом я прекрасно понимал, что обид никаких не может быть, не по чину мне такие капризы напоказ выставлять, да и обижаться как-то… по-детски. Видимо, Карл Петер, неотъемлемая часть меня, проявляет свою эмоциональность.
— Ваше Высочество, я с недавнего времени обласкан государыней, пожалован землицей, и почти что четыреста душ прибавилось, — на угрюмом лице полководца промелькнулось смущение. — Не поможете приказчиком, дабы наладить хозяйство, да заводик сахарный али курительный поставить?
— Помогу, Петр Александрович, — я усмехнулся, забавной и немного наивной показалась просьба. — И выпытывать не стану, что обсуждали в Военной коллегии. Час на сборы, и можем ехать, нищему собраться, только опоясаться.
— Ха-ха! — искренне рассмеялся Румянцев. — Вы нищий? Это весело!
*…………*……….*
Ораниенбаум
20 декабря 1750 года
Встреча с тетушкой прошла скомкано. Тут бы взять да по-родственному обняться, пустить слезу, повиниться, ей повиниться, я же ничего не умышлял такого, почти что, но она даже не догадывается об этом. При встрече Елизавета не поцеловала в ответ мне руку, как это ранее бывало довольно часто. Поспрашивали друг у друга о здоровье, государыня подтвердила мой титул, назвав «государем-цесаревичем», после объявила свою волю, и все. Почти все. Пригласила на Рождество, при том особого желания меня увидеть на празднике не проявляла, сделала, что должно. Если бы я находился в Царском Селе, то приглашение должно было и так поступить, но вряд ли по тону оно бы отличалось.
Еще Елизавета стребовала у меня умерить свой гнев и не делать глупостей в отношении Екатерины. Тетушка уверяла, что та одумалась. Кроме того, она даже не намекнула, а прямо сказала, что, мол, гуляй и сам, а Катька перебесится и успокоится. Было уже в иной реальности, когда вот так оба гуляли, и один догулялся до шарфа Алексея Орлова у себя на шее.
Тем не менее, отношения с тетушкой в той или иной мере, но выяснены. Однако была еще одна женщина, с которой нужно было что-то делать и даже быстрее, чем решать с Елизаветой. Увещевания императрицы по поводу Катерины были мной услышаны, но они уже мало что решали.
— Ну, здравствуй, Степан Иванович, — поприветствовал я Шешковского, который ждал меня по дороге к Ораниенбауму.
Бывшему сотруднику Военной коллегии пришлось несладко после того, как меня сопроводили в Царское Село. Дело даже не в том, что Шешковскому стоило подумать о своей безопасности. Ему нужно было предупреждать необдуманные действия особо буйных голов. Признаться, были разные мысли и у меня, вплоть до пугачевщины.
Можно было отдать приказ всем меня поддерживающим и свалить куда подальше. Яицкие, донцы, калмыки, башкиры — много кто мог поддержать меня при правильном обращении и обещаниях. Тем более, что я точно тот, за кого себя выдаю, да и при больших деньгах. А договорись я о бунте с Никитой Демидовым, так и с артиллерией был бы.
Но тот самый бессмысленный и беспощадный мне не нужен, по крайней мере, до тех пор, пока я в списке вероятных претендентов на трон стою под номером «один». Да и после много раз подумаю о необходимости ослаблять Россию бунтами разными. Вот, к примеру, правление Екатерины Великой в первые лет семнадцать, даже двадцать, было успешным, вполне. Ну а после реки крови от Пугачева, непрекращающаяся война с турками, фаворитизм на десятки миллионов рублей. И все… Павел брал страну с долгами и гиперинфляцией.
Проблема, которую решал Степан Иванович в первый месяц ссылки, как раз и заключалась в недопущении смуты.
Как только меня, в сущности, арестовали, многие начали выказывать недовольство. В выкриках и решительности впереди остальных были казаки, которые лишались бы без меня многих возможностей для возвышения и становления богатыми станичниками. Хотелось бы верить и в наличие других мотивационных факторов, но самый логичный именно такой.
Шешковскому пришлось тушить эти угольки, чтобы не разжечь пожар. Даже если и хотеть государственного переворота, то не так. Стихийность действий без планирования — это первый шаг к поражению. Любой хаос должен быть скоординированным и управляемым, а это работа по аналитике, подбору кадров, исполнителей и координаторов, подготовка боевых групп, заточенных на определенные действия, проработка общественного мнения или быстрый перехват всех возможных рычагов воздействия на публику.
Степан Иванович вновь подтвердил свой профессионализм или природный дар. Он не только, не без помощи Кондратия и Степана, вразумил казаков, но и добился того, чтобы о намерениях ни казаков, ни некоторых горячих голов из гвардии не прознала Тайная канцелярия.
— Думаешь, что будет дальше, после того, как я уже не глава Военной коллегии? — спросил я у Шешковского, как только тот сел в карету.
Степан Иванович уже намекал на то, что ему непонятен собственный статус. По оплате все устраивает, но кто он? Уже не чиновник, а просто человек наследника?
— Что мне делать в коллегии, коли Вас, Ваше Высочество, там не будет? Со Степаном Федоровичем Апраксиным мне не сработаться, — ответил Шешковский, заискивающе смотря на меня.
