— Господа, я не совсем понимаю, почему вы тут бездействуете. Дело медикусов — спасать жизни, и в свободное время я истово помолюсь за спасение государыни, но нужно принимать меры! — я окинул всех взглядом, даже Ваня Шувалов вытер слезы и стал само внимание. — Первое! Я уже отправил отряд в Шлиссельбургскую крепость. Думаю, для присутствующих не секрет, что нужно усилить там гарнизон, ибо непонятно, что происходит.

— Как? Вы еще не знаете? — удивился Иван Иванович Шувалов.

— Иван Иванович, а что я должен знать? Я только что из Москвы! Это вы, все собравшиеся, должны прояснить творящееся, если что знаете. Слушаю Вас, Иван Иванович, — я изобразил максимальное удивление, на которое только был способен.

— Когда государыня узнала о смерти Иоанна Антоновича, с ней и приключился удар, она… — не успел договорить Шувалов, как был перебит мною.

— Убит? Кем? Преступников схватили? — внешне проявляя удивление и даже некую скорбь, внутренне я был спокоен.

Да, убит. И Это нужно было сделать Елизавете сразу после вхождения на престол. Разве это жизнь? С младенчества в тюрьме. Не знаю, был глуп или умен Иоанн Антонович, но ему не суждено было выйти из стен Шлиссельбурга. А теперь хотя бы отец с сестрами смогут выйти из заточения в Холмогорах. Я отпущу их, они уже неопасны для России, и даже дам денег на переезд. Такова она власть, пожирающая тех, кто ее лишен, и тех, кто был рядом с троном.

— Я уже послал в Ропшу и Ораниенбаум, оттуда войска двинутся на Петербург, чтобы навести порядок. Дальше, — я посмотрел на канцлера, — Алексей Петрович, если потребуется, успокойте послов. Вестовые с Вашими письмами должны следовать сразу же за армейскими колоннами. Еще не хватало, чтобы европейские державы что-нибудь себе надумали в связи с тяжелой болезнью государыни. Да, господа, болезни. Я обещаю тому медикусу, который сможет сохранить жизнь императрице сто тысяч рублей. По завету матушки государыни, я — наследник Российского престола и мне предстоит править, пока государыня не выздоровеет. Посему назначаю князя Никиту Юрьевича Трубецкого обергофмаршалом двора с сохранением должности вице-губернатора Москвы. Требую незамедлительно, по прошествии трех дней, привести гвардию и все рода войск, как и флот, к присяге мне и государыне, — вводил я в шоковое состояние присутствующих.

— Петр Федорович, так жива Елизавета Петровна, как ей присягать, коли присяга уже была. А сколь уже было такого, что опосля хвори вставала и еще веселилась? — задал вопрос Алексей Разумовский.

— Алексей Григорьевич, именуйте меня в обществе по титулу. Это апоплексический удар, после него очень редко кто живет. Государыня в забытьи, пусть придет в себя, я сниму бремя правления и не стану перечить воли ее. Только ныне я требую, чтобы вы все дали присягу наследнику и государыне. Все видеть должны преемственность власти, и что Россия крепка и такой будет на веки вечные, — сказал я и стал ждать.

Уже было я начал закипать, набираться злости и решимости разогнать всю эту кодлу, но вот встал на одно колено Трубецкой, встали на колени Кондратий и Степан, что все еще стояли по бокам от меня, преклонил колено Шевич… Бестужев со скрипом и ворчанием, что, дескать, стар он уже, но все равно готов встать на колени перед наследником, как и перед матушкой императрицей. Все склонились, только Марфа смотрела в сторону, как будто ее тут нет, потом резко развернулась и ушла прочь столь быстро, сколь позволяли ее телеса.

— Так лучше, — сказал я, окинул всех своим взглядом, который считал жестким и повелительным, судя по реакции собравшихся, они разделяли в этом мое мнение. — Теперь за работу, господа. Итак, Алексей Петрович, идите и составьте письма послам всех государств с указанием, что престол Российский в надежных руках и что политика российского государства не изменится.

— Простите, государь-цесаревич! А она не изменится? — спросил канцлер.

— Пока, нет. Нельзя сразу одномоментно изменять фигуру отношений, даже если это и нужно сделать. Тем более, что данная система мне видится вполне разумной. В одночасье она не изменится. И англичанам своим напишите об этом. Нам не следует терять самого важного торгового партнера, — сказал я и уже обратился к Разумовскому: — Алексей Григорьевич, Вам поручаю отправиться со своими казаками в южный выезд из Петербурга и прознать, что случилось с полками, что вышли на подавление бунта разбойников. Приведите их к присяге и передайте мою волю двигаться в Петербург. Закрыть все питейные места, трактиры, ресторацию. Объявить, что выходить в город запрещено, пока не станет ясно, что случилось и почему. Графу Воронцову поручаю прознать про Александра Ивановича и Петра Ивановича Шуваловых и доложить немедля, почему их нет у постели государыни и что сделала Тайная канцелярия для прояснения ситуации.

— Но…- попытался было воспротивиться Воронцов.

— Исполнять! — пусть без повышения голоса, но жестко сказал я.

Мне нужно было убрать наиболее одиозных игроков. Пусть займутся делом. И пусть эти дела выглядят, как «иди туда, незнамо куда». Это лучше, чем будут глаза мозолить. Тут же и проверка на лояльность. Если не станут подчиняться, то нужно арестовывать. Казаков на решение проблем силовым путем достаточно.

— Никита Юрьевич, Вам поручаю привести к присяге весь двор и гвардию, что при дворце. Помощниками отряжаю полковника Шевича и есаула Кондратия Пилова. Берите власть над двором и всеми службами дворца и командуйте от моего имени, — отправил я и Трубецкого.

Пусть он уже сейчас показывает себя, как новую элиту. Если не справится в стрессовой ситуации, пусть доживает дни в своем имении. Сегодня многие могут показать себя.

Увидев ожидающий взгляд от Ивана Ивановича Шувалова, я поспешил и ему указать свою волю:

— Быть Вам, Иван Иванович подле государыни!

А куда его еще отправить? Ромашки в поле собирать? Человек просвещения! Пусть еще и Казанский университет открывает да студеозусов ищет, а то смех, для учебы семидесяти человек построили и отремонтировали зданий на пятьсот тысяч рублей.

Дождавшись, когда все разбредутся, я бросил Степану:

— Стой! И никого! Слышишь? Вообще никого не пускай! Если надо, бери еще десяток казаков к тому, что уже имеешь во дворце!

После этого приказа я зашел, наконец, в комнату императрицы.

Войдя в спальню тетушки, я, вопреки ожиданиям, не увидел множества копошащихся вокруг государыни медикусов, только двоих человек. Первой была женщина, которую пожилой никак не назвал бы, но из возраста девушки та явно вышла. Это служанка, которую я еще никогда рядом с императрицей не видел, меняла постель Елизаветы. Вторым человеком в комнате был молодой мужчина. Назвать его парнем не поворачивался язык, пусть годами тот был явно не богат. Медикус был предельно серьезен и излучал суровую уверенность — несвойственные качества для юноши.

— Кто Вы? — спросил я у мужчины.

— Ваше Высочество! — учтивый поклон. — Антон Иванович Кашин, медикус.

— Государыня жива? — задал я нелепый вопрос.

Если бы Елизавета Петровна почила, то об этом сразу же стало бы известно, но вопрос вырвался сам собой.

— Да, Ваше Высочество! Но состояние государыни сложное. Остается угроза повторного апоплексического удара. Нынче Ее Величество изволили уснуть, — ответил доктор.

Этот вот докторишка вытянул Елизавету из инсульта, да еще не в легкой форме? «Ты кто?» — хотелось его спросить, но не стал, «держать лицо» было необходимо. Я же не расстроился, что тетушка жива, я же, напротив, рад! Так должны все думать. И ведь не лукавлю, действительно рад, может не я, Сергей Петров, а… А чего ему-то радоваться? Карл Петер Ульрих уж точно любовью к Елизавете не пылал. Но да ладно, не время разбираться в причинах симпатий к родственнице.

— Почему Вы один? — задал я наиболее интересующий вопрос.

— Алексей Григорьевич разогнал всех медикусов своей тростью, — ответил молодой и, как показывает его работа, перспективный медик.

— Рассказывайте! — повелел я.