Из сказанного Антоном Ивановичем, как и из других источников, выстраивалась общая картина произошедшего в Петергофе.
Елизавета узнала, что в Петербурге начали происходить странные вещи, люди вышли на улицы, трактиры стали бесплатно угощать хмельным, но к этим новостям она не отнеслась с должным вниманием.
Да и чего волноваться? Чаще всего в толпе Елизавету восхваляли, как лучшую императрицу, ибо она за последний год уже второй раз раздает своим подданным вино, пиво и иные напитки. Сперва императрицу не смутило то, что она не давала никаких указаний на раздачу хмельного. Но масштабы росли, государыня стала волноваться.
Присутствующие рядом люди также не могли сказать чего-либо вразумительного. Молчала и Марфа Егорьевна. Можно было подумать, что это ее муж так резвится, но, нет, не он. Высказывались подозрения, что это старший сын почившего Демидова — Прокофий Акинфеевич.
Прошлым годом этот самый нерачительный транжира во всей России, один из наследников отцовского состояния, устроил в Москве катания на санях… на дворе стоял жаркий день июля. Улицы были засыпаны солью для имитации снега, а Прокофий с компанией веселой и явно нетрезвой катался и поздравлял всех с Новым Годом, хорошо, что не с Рождеством, иначе церковники могли сильно расстроиться [реальный эпизод истории с художественной обработкой автора]. Подсчитать, сколь именно серебра могло уйти на такую шалость было сложно, но эти суммы впечатлили бы любого в империи.
Но нашлись при дворе те, кто был осведомлен об отбытии Прокофия Акинфеевича в Киль. Так что этот вариант отпадал.
Между тем, стали приходить тревожные новости. К Петербургу подходила толпа из непонятно кого: то ли это были тати разбойные, то ли народ с челобитными, но воображение многих рисовало картины одна ужаснее другой. Доблестный Апраксин поспешил заверить двор, что все под контролем и он лично направится на усмирение толпы. Собрал остатки гвардии, улан и поехал «спасать Петербург и трон».
Следует сказать, что мое пребывание в военной коллегии оставило свои следы в этом ведомстве. У этих следов были имена и фамилии. Вот они-то и развернули деятельность, направленную на привлечение максимального количества войск на подавление бунта каторжан. Отбыли вестовые по всем частям петербуржского гарнизона. Отправился вестовой и к Апраксину, которого было нелегко найти, тот уже отправился к Елизавете, по сути, манкируя своими обязанностям.
Но Апраксина нашли, и он преисполнился решимостью самолично наказать, покарать, развеять, уничтожить… и прочее и прочее.
Подобные действия Степана Федоровича были на руку нашему плану, так как генерал-аншеф старался всячески приукрасить угрозу, которую он собирался героически ликвидировать. Ну, не толпу же мужиков, в самом деле, он поскакал громить. Именно что поскакал, так как весьма тучный Апраксин взлез-таки на коня и даже шпагой указал направление. Видимо, сильно укололо Степана Федоровича Апраксина то, что во время войны он ни разу не появился на театре военных действий. Ну, и покрасоваться перед императорским двором было нужно.
Императрице становилось все хуже, но она не уходила в спальню, решив не показывать приближенным свою слабость. Приехал Алексей Григорьевич Разумовский, который, складывалось впечатление, только и ждал повода явиться пред светлые очи тайной жены, так как быстро приехал. Был рядом и Иван Шувалов, который и не покидал Петергоф последние несколько дней. Бестужев прибыл с запланированным докладом, который так и не был выслушан, но канцлер не был столь глуп, чтобы в такой момент уехать от двора.
В ситуации, когда Елизавете явно становится плохо, ибо уже и бледна и за грудь держится, уехать из Петергофа не решался никто, напротив, люди прибывали. Элита понимала, что тут и сейчас будут свершаться некие важные события, и они не должны своего упустить.
Канцлер решил сыграть свою игру, быть рядом с Елизаветой, но возвысить наследника, письмо которому отправил немедля. Алексей Петрович переговорил с медиком Павлом Захаровичем Кондоиди, и тот уверял канцлера, что нужно готовиться к худшему, ибо апоплексический удар неизбежен и воспрепятствовать ему не дает сама же государыня, которой срочно требуется покой.
Елизавету удалось все же уговорить пойти в спальню и отдаться полностью на волю медикусов. Когда уже успокоившаяся от употребления настоек государыня решила поспать, пришли наиболее ужасные для Елизаветы вести — убит Иоанн Антонович, тот самый мальчик, которого она свергла с престола. Именно этот невинный младенец, которого Елизавета поклялась не убивать перед Богом был ее крестом, ее грехом, который более остальных довлел в сознании женщины. Она ездила регулярно в Холмогоры, где были в заточении оставшиеся в живых члены Брауншвейского семейства, стояла на коленях на паперти, молила Бога о всепрощении. И тут мальчика десяти лет отроду убивают.
Елизавету вырвало, котом она закатила глаза и, держась рукой за грудь, которая неимоверно разболелась, упала. Присутствующие медикусы разводили руками, когда молодой Антон Иванович Кашин стал делать непрямой массаж сердца. Женщина захрипела и на короткий срок пришла в себя. Непрямой массаж сердца!
И Кашин спас Елизавету. Сейчас же передо мной была уже не та блистательная императрица, а больная женщина. Если она все же и выдюжит пережить сегодняшний день, то останется инвалидом. Это я видел и немного знал, ибо у матери знакомого из прошлой жизни приключилось такое же несчастье. Елизавета пережила левосторонний инсульт. Перекошенное лицо, вероятнее всего будут отказывать конечности. Но что еще важнее для правительницы — поражение мозга. Возможны и галлюцинации, нарушение памяти, потеря в пространстве, отсутствие логического мышления и еще немало чего, что не может способствовать хоть какому правлению императрицы.
— Где Вы научились делать непрямой массаж сердца? — спросил я у медикуса.
Я уже не верил в то, что рядом со мной может быть некий попаданец, хватит фобий, что я испытал при общении с ныне покойным Бенджамином Франклином. Но подобные манипуляции мне казались недоступными в этом мире. Нет, я не знал, когда именно начали использовать непрямой массаж сердца для реанимации, но казалось, что сильно позже [конец XIX века].
— Ваше Высочество, простите великодушно, но… — стушевался Кашин.
— Антон Иванович, а Вы с Михаилом Васильевичем Ломоносовым знакомы? — меня посетила догадка.
Медикус встрепенулся, захлопал глазами, но продолжал молчать.
Такое поведение полностью подтвердило мои подозрения. Ломоносов решил-таки продвинуть Россию и в области медицины. В тех записях, что я ему давал, было упоминание и про непрямой массаж сердца, и про искусственное дыхание — выложил все, что знал. Вот же, Михаил Васильевич, тот еще конспиратор! Так застращал парня, что тот даже мне, наследнику, считай «исполняющему обязанности императора», признаться не может.
— Ладно, Антон Иванович, не буду стращать Вас, но, надеюсь, Вы осознаете, насколько Ваш опыт важен и сколько жизней может спасти, — я посмотрел на преисполненного важностью Кашина. — Вот-вот! Гордитесь собой и учите иных медикусов.
— Конечно, Ваше Высочество, — четко, словно офицер на плацу, сказал Кашин.
— Подлечите Ее Императорское Величество — и нам с Вами нужно поработать. Слово «прививка» Вас не пугает? — спросил я о том, что уже созрело и перезрело, но при здравомыслящей Елизавете вряд ли было осуществимо.
— Никак нет, Ваше Высочество, не пугает. Такие опыты уже проводились в Европе и Османской империи, — ответил будущий главный специалист по изготовлению и распространению вакцины от оспы.
— Не только в Европе, в Индии, Китае, вы правы, османы также неудачно пробовали прививаться. Мы обязательно об этом поговорим и подумаем, что можно сделать, — я посмотрел в сторону только что прохрипевшей Елизаветы. — А сейчас расскажите мне, какие прогнозы по выздоровлению императрицы.
— Таких случаев, Ваше Высочество, когда выживали при столь сильном апоплексическом ударе, немного. Не могу дать ни единого прогноза. По моим наблюдениям, у Ее Величества отказали правые нога и рука, произошло искривление лица. Насчет иного не могу сказать, прошу меня извинить, — высказался медикус.
