– Голос у тебя совсем детский. Тебе сколько лет?

– Четырнадцать. Но для своего возраста я мелкий. Сюда ж только мелкий и пролезет.

– Да, пожалуй.

– Я слышал, как ты сюда приходил. Но ты меня не слышал. Принял за крыс.

– Прости.

– Я тебя прощаю. Откуда тебе было знать.

– Так там нету никаких крыс? – с облегчением уточнила Этта.

– О, нет. Ничего… ничего подобного.

Этта и Альманах переглянулись. Опять эта непонятная нотка в голосе Уго, точно он чего-то недоговаривает.

Их разговор прервало тарахтение в трубе.

– Кто-то открыл воду, – сказала Этта, поднимая голову. – Может, если пойти на звук, удастся выяснить, кто это!

– Не, это Олив, – отозвался Уго. – Она служанка, как мы. Живёт в котельной. Когда хочет поговорить, стучит по трубам. Я вас научу коду. Он простой. Смотрите, она говорит. П-Р-И-В… А-а-а, «привет», вот что она говорит! Ну конечно! Привет от Олив! Вам не обязательно стучать в ответ. Она хорошо вас слышит через трубы. Она славная. Я её называю своей маленькой сестрёнкой, хотя она тут дольше меня. Она этого терпеть не может.

В трубе лихорадочно застучало.

– П-привет, Олив, – произнёс Альманах, гадая, что за хозяева заставляют ребёнка жить в котельной.

– Да, привет, – подхватила Этта. Трубы в ответ вежливо постучали. – За время, что мы тут, мы встречали нескольких человек, но никого не видели…

– Кого? – перебил Уго. – Скажите, кто вам представился.

– Леди Симона в Жёлтой комнате. Лорд Найджел в кабинете. Ты в камине и Олив в котельной. Доктор Митили на Восточном чердаке… и Сайлас у ворот. Вот и всё.

– Мистера Паркера забыла, – напомнил Альманах.

– Ой, да, но от него у нас только и есть, что твоя записка. Где он, Уго? Чем он так занят, что не может даже сказать, что нам делать?

– Наверное, пересчитывает столовые приборы. Он прямо одержим столовым серебром.

– А нет тут никого другого, с кем нам поговорить? – спросил Альманах. – Как-то мне не по себе, что мы тут просто слоняемся… и бездельничаем.

– И вовсе вы не бездельничаете, – возразил Уго. – Это очень странный дом, и люди, которые тут обитают, они тоже необычные. Некоторых вы ещё не встречали. Может, и не встретите никогда. Они очень старые и очень тихие. Возможно, спят, видят счастливые сны – кто знает? – Уго рассмеялся, но Этта услышала в его голосе лишь грусть. – Если вас вызовет мадам Ирис, не слушайте её. Она немного своеобразная.

– Хорошо, мадам Ирис, – повторила Этта, делая мысленную зарубку в памяти не слушать совета Уго и отыскать её как можно скорее. Может, придурь лучше того, что тут сходит за нормальность. Девочку всё сильнее и сильнее раздражали бесконечные тайны и недомолвки. – Ты не подскажешь, как уйти из поместья? А то ворота заперты.

– А ты хочешь уйти?

– Может, да, а может, нет. Я ещё не решила. Мы просто хотели выяснить, как это место называется. Понимаешь, мы поспорили, хотя Альманах-то, конечно, ошибается, и… – У Этты громко забурчало в животе. – Знаешь что… Вот прямо сейчас я была бы рада просто отыскать кухарку!

– Она… ах, да… ушла… и ей ещё не нашли… ах, да… замены.

– Так нам самим готовить? И, полагаю, убираться тоже.

Она с несчастным видом посмотрела на вывалившуюся из камина грязь.

– С уборкой я разберусь, – пообещал Альманах, стаскивая камзол и засучивая рукава. – А ты проверь, что там в кладовке, ладно? Я так проголодался, что готов сырой лук жевать.

– Хорошо… но в таком большом доме должны найтись припасы и для чего-нибудь повкусней.

– Ты умеешь готовить?

– Само собой! Я же младшая из двенадцати сестёр. Мне приходилось готовить на всех.

И она отправилась на поиски провианта в холодную кладовую, а Альманах остался, прикидывая, с чего начинать.

– Я бы зажёг огонь, – заметил он, косясь на камин. – Как это… ну то есть… можно?

– Не бойся, мой новый друг. Я переберусь в какую-нибудь другую трубу.

К тому времени, как Этта вернулась с грудой припасов, Альманах познакомил завалявшиеся у него в кармане спички с избранными гостями из дровяной корзинки и развёл огонь. А ещё наполнил чайник дождевой водой и поставил на плиту. Почти вся зола была уже вычищена, кроме нескольких размазанных пятен на полу в углу. С ними можно было обождать и до завтра.

– Там уйма еды, – заявила Этта, сгружая добычу на рабочую стойку. – Я приготовлю фриттату. Это быстро. Уго, а ты хочешь? Олив?

В трубах дважды простучало.

– Олив говорит, нет, – перевёл трубочист. – Два стука – нет, один – да. И я отвечу так же, с самыми сердечными благодарностями. Очень любезно с твоей стороны спросить.

– О чём разговор, – отозвалась она и принялась с жаром кромсать овощи и вбивать яйца в молоко. Желудок не позволял сейчас думать ни о чём другом. С вопросами, на которые ей ещё хотелось получить ответы, можно обождать, пока блюдо не отправится в духовку. Возможно, стоило получше присмотреться к приглашению, прежде чем убегать из дома. Но сейчас, занимаясь хоть чем-то полезным, а не изводя себя мыслями, стоило ли вообще сюда приходить, она сразу почувствовала себя гораздо лучше.

Пока они с Альманахом сосредоточились на работе, Уго рассказал, как сам оказался в поместье. Он был из бедной семьи бродяг, причём самым младшим и мелким, никаких перспектив в жизни у него не было, так что он с радостью ухватился за предложение пойти в трубочисты. Не очень-то шикарная работа, но всё лучше, чем сточные канавы выгребать.

– Эх, – вздохнула Этта. – А Олив?

– Сбежала от нежеланного жениха, – объяснил Уго. Одиночный выразительный стук подтвердил его слова. – А теперь, по-моему, счастлива замужем за котлом.

Из трубы донёсся тихий смешок, а потом череда постукиваний.

– Она говорит – вздор!

Скоро кухню наводнили ароматы стряпни. Теперь, когда в камине весело пылал огонь, а ближайшее будущее обещало вкусный ужин, этот уголок особняка начал казаться почти уютным. Этта придвинула к плите табурет. Альманах последовал её примеру, грея пальцы рук и ног в волнах расходящегося тепла. Когда же из духовки появилась фриттата – восхитительно ароматная, с коричневой корочкой по краям, оба набросились на неё, черпая деревянными ложками прямо из судка с двух сторон и останавливаясь лишь для того, чтобы подуть на дымящийся кусок и немножко охладить его перед тем, как запихивать в рот.

– Вкуснотища! – восхищённо протянул Альманах. Непривычная тяжесть в желудке наполнила его невероятным блаженством. – С ума сойти, как вкусно!

– Угу-у-ум-м-м.

Говорить Этта не могла, потому что рот у неё был забит.

– А завтра ужин приготовишь?

– Если ты потом всё помоешь.

– Замётано! – Такая договорённость Альманаха очень устраивала. – А торт печь ты, случайно, не умеешь?

– Ещё как умею!

Альманах прикрыл глаза от восторга. В сиротском приюте торты были редким лакомством, насладиться которым доводилось лишь раз в году на общем дне рождения.

– Кажется, я мог бы к такому привыкнуть.

– Я и сама о том же подумала. Никто меня не критикует, никто не указывает.

– Жаркий огонь, собственная постель, да если ещё и торт! – Альманах вздохнул. – Кого волнует какая-то старая тайна-другая?

– В каждом доме имеется своя тайна, каждая семья – лабиринт, – вставил Уго. – Так говорил мой дедушка.

– Ручаюсь, тут твой дедушка никогда не бывал. – Этта дочиста вылизала ложку. – Кстати, ты так и не рассказал нам, как открыть ворота. Не думай, что я забыла.

– А почему вы хотите, чтобы я вам рассказал?

– Потому что хотим прочитать надпись спереди на воротах и выяснить, как это место называется.

– А почему это так важно-то?

Из-за этой уклончивости охватившее Альманаха довольство жизнью начало слегка улетучиваться. Да расскажет Уго им хоть что-нибудь или нет?

– Потому что нам надо знать!

Этта предостерегающе положила руку ему на локоть.

– Кажется, я начинаю понимать. Уго, тебе о чём-то не разрешено нам рассказывать?