– Нет, вы посмотрите, что удумал. На Годзиро – с какими-то автоматами. Нет, он точно придурок.

Джиму следовало догадаться, что следующим на очереди будет кладбище. Боль в расщеплённом на молекулы теле, опиумный притон, замёрзшее сердце ада – так почему бы ещё и не кладбище? Джим уже ничему не удивлялся. В следующий раз он мог оказаться зародышем внутри материнской утробы – ни капельки бы не удивился. В видениях, которые разворачивал перед ним Доктор Укол, не было никакой системы. Джим не верил, что «добрый Доктора подыскивает для него подходящий мир, вроде как маленький персональный ад. Или рай – как посмотреть. Может быть, его просто затягивало в некий глубокий „завёрнутый“ мир, посмертный вариант приходов от жёстких наркотиков. Но это тоже – всего лишь догадка. Кладбище было изысканно католическим, с белыми мраморными ангелами, что закрывают руками глаза в своей белой мраморной скорби и плачут белыми мраморными слезами. Семейные мавзолеи с колоннадами и галереями напоминали барочные соборы, а монументальные надгробные камни сделали бы честь и знаменитому графу из Трансильвании. Унылые плакучие ивы и зловеще скрюченные сосны нависали над каменными крестами, так тесно лепящимися друг к другу, что проходы между могилами были похожи на узенькие переулки какого-то тёмного миниатюрного города в синей подсветке блуждающих огоньков, что заманивают одиноких путников на погибель. В небе светили звёзды – россыпь немигающих белых точек.

– А это правда имеет значение?

– Похоже, что там ребёнок.

– Карлик, которого укусил ядовитый паук.

– А нас они видят?

– Тебя – да. Отчасти.

– Как – отчасти?

– Они думают, что ты – привратник у входа в Подземный мир. Если ты тут задержишься, тебе поднесут традиционное возлияние. Сразу предупреждаю, штука убойная. Пара порций – и сносит так, что потом долго и себя не придёшь.

– Почему у меня вдруг возникло нехорошее подозрение, что это самое погребальное возлияние – из тех опасных хреновин, которые быстро становятся вредной привычкой?

Доктор Укол улыбнулся кривой улыбкой, насколько это вообще возможно для голого черепа.

– Видимо, ты хорошо меня знаешь.

– Я начинаю вспоминать.

Джим заметил, что возглавлявшая процессию женщина несла в руках золотой потир. Искушение попробовать это самое «возлияние» было, честно сказать, велико.

– Но я не привратник у входа в Подземный мир.

Доктор Укол стряхнул с рукава мелкую бриллиантовую крошку, как будто отряхивал пыль. Откуда она у него, интересно? Звёздная пыль с огромного неба, которое тоже всего лишь символ?

– Но ты можешь им стать, если хочешь. Я думаю, эта штука тебе понравится. Попробуй.

– Что-то не хочется.

– Становиться привратником или попробовать возлияние?

– Ни того, ни другого.

Женщина с золотым потиром направилась прямо к Джиму. Доктор Укол посмотрел на него острым, пронзительным взглядом:

– Ты точно не хочешь попробовать?

Джим покачал головой:

– Не хочу. Даже ради карлика, которого укусил ядовитый паук.

– Я думал, что ты никогда не откажешься. В смысле – попробовать новый возбуждающий препарат.

Джим опять покачал головой:

– Я и так на взводе.

– Что, боишься?

– Пытаешься взять меня на «слабо»? Чтобы я всё-таки это выпил? Ничего у тебя не получится.

– Ты меня уже не боишься, да?

– Кстати, насчёт того, что ты подбираешь мне подходящий мир… это ты так сказал, просто? А если по правде, то всё это бред собачий?

Глаза Укола на миг вспыхнули красным и опять почернели.

– Я первым спросил.

– Боюсь я тебя или нет?

– Ну да.

– Нет. Теперь, кажется, не боюсь.

– Но, когда убегал от меня, боялся?

– Боялся.

– С этим надо что-то делать.

Доктор Укол поднял руку в белой перчатке, щёлкнул пальцами, и Джим не успел даже моргнуть, как очутился в тесной, ярко освещённой камере, с обитыми войлоком стенами.

По команде Анубиса солдаты открыли огонь, и Сэмпл подумала, что надо отдать им должное: они же наверняка понимали, что вся эта затея – форменное самоубийство, но при этом держались героически, даже можно сказать, героически стильно. Они встали в два ряда. Второй ряд стрелял стоя, первый – опустившись на одно колено. Даже нубийцы с их бутафорскими церемониальными копьями внесли свой посильный вклад в дело защиты бога-царя: они носились по крыше короткими перебежками и с разбегу метали копья в гигантского ящера. Копья даже не долетали до цели, а пули не причиняли Годзиро никакого видимого вреда. Зато они привлекли его внимание к людям на крыше. Сэмпл покачала головой:

– Надо же быть таким самонадеянным идиотом. Это я про Анубиса.

У Годзиро был такой вид, будто он тоже не верил, что такое нахальство вообще возможно. Первая автоматная очередь попала ему в правый бок, когда он тихо-мирно дремал, переваривая свой деликатесный уран. Король Ящеров открыл глаза, моргнул пару раз и повернул свою гигантскую голову. Второй залп попал прямо в морду – сорванные пулями чешуйки посыпались ему на плечи, словно перхоть размером с большую обеденную тарелку. Если сначала Годзиро проявил лишь поверхностный интерес, то теперь он взбесился уже не на шутку. И даже как будто слегка опешил от такой вопиющей наглости. Он передёрнул плечами и резко поднялся на ноги.

– ГГГРРРРРРРРРОООООААААРРРРРВВВ!

И снова Сэмпл подумала про себя, что отчаянная храбрость солдат Анубиса достойна всяческого уважения. Даже перед Годзиро – во всём его монументальном великолепии и бешеной ярости – они не побросали оружия и не бросились наутёк. Они стояли, плотно сомкнув ряды, и продолжали стрелять – что явно бесило Большого Зелёного. Как человек, который в приступе гнева сметает с полки фарфоровые безделушки, Король Ящеров взмахнул рукой и буквально одним движением сбросил с крыши солдат Анубиса. А тем временем на заднем плане никем не замеченный – даже Сэмпл – хранитель снов потихоньку исчез. Исчез в прямом смысле слова. Испарился. Растаял в воздухе, оставив после себя только серый плащ, опавший на каменную кладку крыши. Не в силах противиться искушению покрыть себя славой героя, кто-то из нубийцев метнул в Годзиро копьё. Последнее копьё, последний бросок – отчаяния. И он попал в цель – прямиком в левый глаз Годзиро. Годзиро даже не поморщился: сморгнул копьё, как соринку, и протянул руку к незадачливому храбрецу. Он почти бережно взял его двумя пальцами, указательным и большим, поднял с крыши, поднёс к глазам, повертел и невозмутимо сжал пальцы, раздавив несчастного, как клопа.

Теперь, когда у Анубиса не осталось солдат, до него, кажется, начало доходить, что дело – труба. На врезном экране поверх центрального возник крупный план песьеголового бога-царя. Теперь, когда не осталось солдат, чтобы защитить священную царственную персону от разбушевавшегося чудовища, глаза у него стали как блюдца, а язык вывалился из пасти. Кажется, он что-то сказал, но в куполе не было звука, так что Сэмпл не услышала его последних слов.

– Бля, почему здесь нет звука?!

Не сводя заворожённого взгляда с Годзиро, Анубис принялся отступать, пятясь задом, по направлению к остаткам своего гарема. Перепуганные насмерть – на грани истерики – женщины жались друг к другу в ожидании конца. Шагов через шесть Анубису всё-таки удалось оторвать взгляд от гигантского ящера, он развернулся и побежал. Добравшись до женщин, он протолкался в самый центр их тесной группки и даже схватил мимоходом одну из них – совсем молоденькую, но развитую не по годам девчонку по имени Нефра, – и прикрылся ею, как живым щитом. Сэмпл была вне себя от возмущения.

– Нет, вы посмотрите. Я таких мудаков в жизни не видела. Ладно, никто и не ждёт от него героических поползновений, но чтобы прятаться среди женщин… Уж мог бы хотя бы уйти достойно. Он же должен соображать, что никакая половозрелая куколка нежного возраста, пусть даже с непомерно огромными сиськами, его всё равно не спасёт. Так почему не принять неизбежное и не уйти, сохраняя достоинство?