– Вроде нет… Может, за градусником сходить?

– Не надо! Нет у меня температуры!

Я решительно откинул в сторону тонкое, вполне пригодное как раз для такой, уже достаточно тёплой погоды, одеяло, и принял сидячее положение. Голова слегка закружилась, но это чувство тут же прошло. Автоматически сунул ступни в тапочки, словно только вчера вечером снял их перед сном, а не было за моей спиной пятидесяти лет постстуденческой жизни. Посмотрел вниз…

Бёдра, колени, икры – всё было будто не моим. А если точнее, эти ноги могли принадлежать мне молодому, каковым я был полвека назад. И, судя по родинке в виде маленького серпа над правой коленкой, эти ноги всё же принадлежали мне. Посмотрел на свои руки… Крепкие, без выступающих старческих вен, вон даже бицепсы выделяются, какие у меня были в молодости. Волоски, как и на ногах, тёмные, а не седые.

Какой-то затянувшийся бред с попаданием в собственное 21-летнее тело, первокурсника кафедры «Электронные приборы» Евгения Покровского. И, между прочим, этот день я хорошо помнил, потому что именно сегодня, 1 мая 1970 года, получил перелом большой берцовой кости, она неудачно срослась, после чего на всю оставшуюся жизнь со мной осталась лёгкая хромота. И о выступлении на осеннем первенстве студенческого добровольного спортивного общества «Буревестник», победа в котором открывала дорогу на зимний чемпионат СССР, тоже пришлось забыть. В армии я не прекращал занятия боксом, становился чемпионом Вооружённых Сил, а вернувшись на «гражданку» и поступив на радиофак, стал выступать за «Буревестник». В финале прошлого первенства мне не повезло, получил рассечение в первом раунде. Несмотря на мои протесты и протесты моего секунданта – тренера отделения единоборств факультета физического воспитания Уральского политеха Семёна Лукича Казакова – врач турнира запретил продолжение боя. А ведь соперник был вполне по зубам, парень из Краснодара отнюдь не числился фаворитом того поединка. Но ему повезло, и как победитель первенства СДСО он отправился представлять общество на чемпионате СССР. Правда, ожидаемо дальше четвертьфинала не прошёл.

Так что этот день, 1 мая 1970 года, возможно, круто изменил мою биографию. И тот роковой эпизод я помнил в мельчайших подробностях. А вспомнив снова, даже вздрогнул, показалось, будто явственно услышал звук хрустнувшей кости.

Вадик тем временем прикрутил ручку громкости висевшего на стене радиоприёмника, который начал передавать какую-то передачу, посвящённую сегодняшнему празднику, и сел к столу.

– Завтракать-то будешь?

– Наверное, – сказал я после некоторой заминки.

На продукты мы скидывались в общий котёл, их покупкой также заведовал более хозяйственный Верховских. Правда, скоропортящиеся старались не брать или съедать до того момента, как они испортятся.

Я осторожно принял вертикальное положение. Непривычное и давно забытое чувство, когда твой организм молод и ты буквально ощущаешь наполняющую его энергию. У меня даже от переизбытка чувств глаза увлажнились, что тоже не укрылось от Вадима.

– Эй, Жека, да что с тобой такое? Ты сегодня явно не в своей тарелке.

Рассказать бы ему всё, так ведь не поверит, ещё и бригаду из психбольницы вызовет. Она у нас находится на Сибирском тракте. Больница, в смысле, ну и бригада соответственно, наверное, там же. В прошлой жизни бывать там не довелось, а теперь, если начну рассказывать правду, есть реальный шанс оказаться в стенах этого учреждения. Так что лучше промолчу.

В дверку стенного шкафа было встроено вертикально прямоугольное зеркало, в котором я увидел своё отражение. В первый миг даже испугался, но тут же вспомнил, что это я в молодости. Стройное, подтянутое тело. Да, эта физиономия принадлежала мне, 21-летнему Евгению Покровскому. Волевой, как принято говорить, подбородок, с тонким белёсым шрамом – память об одной из уличных драк. Упрямо сжатые губы, слегка вздёрнутый нос с широкими крыльями ноздрей и чуть заметной складкой над переносицей, которая с годами станет резче. Глядящие на мир с лёгким прищуром серые глаза, которые, как шутила годы спустя жена, у меня позаимствовал Том Круз. Брови… Пожалуй что обычные, ничем не выделяющиеся. К пенсии начнут густеть и седеть, что, опять же по словам супруги, только придаст мне брутальности. Ну-ну… Лоб высокий, чуть скошенный, надбровные дуги немного выдаются вперёд, челюсть слегка тяжеловатая, боксёрская. В целом лицо привлекательное, а ещё один тонкий шрам на краю левого века – память о рассечении в том самом финале СДСО «Буревестник».

– Ты чего себя разглядываешь? – вывел меня из задумчивости голос Вадима.

– Любуюсь, – отшутился я.

– А-а-а, ну, дело хорошее. – хмыкнул тот. – Садись ешь, а то ничего не останется.

Небольшой стол располагался возле окна, в распахнутую форточку влетали звуки улицы и запахи весны. Ещё не черёмухой, у нас она зацветает в конце мая, но и других запахов хватало, которые хотелось вдыхать полной грудью. В носу снова защипало, в горле встал ком.

– Нет, с тобой точно что-то не то, – покачал головой внимательно следивший за мной Вадик. – Может, вместо демонстрации в студенческую поликлинику сходишь? Там сегодня дежурный терапевт должен принимать. А я уж покомандую ребятами, комсорг группы всё-таки.

Это точно, Верховских был у нас комсоргом курса, в задачи которого входило следить, чтобы студенты вовремя платит членские взносы, а тот, кто ещё не комсомолец – им стал. Ну и за успеваемостью поглядывать.

Со своими обязанностями Вадик справлялся неплохо, за что не раз отмечен почётной грамотой от институтского комитета комсомола. Во всяком случае к последнему курсу «пионеров» на курсе не осталось. При этом был он вполне компанейским парнем, ни разу не стукачом, впрочем, как и я, делал по утрам зарядку и выступал в студенческих соревнованиях по лёгкой атлетике.

А отдельный респект (как будет говорить молодёжь будущего) ему будет от студентов радиофака за то, что пробьёт этой осенью создание вокально-инструментального ансамбля. Называться ансамбль будет незатейливо – «Радиотехник». Умение музыкантов из числа студентов возиться с радиоаппаратурой очень сильно пригодится, так как достать приличные усилители, микшерные пульты и колонки было делом непростым, и постоянно приходилось что-то паять и собирать чуть ли не с нуля.

Ну а я был старостой группы Р-218. Мы с Вадимом оказались единственными из поступающих на первый курс, кто успел отслужить, так что меня назначили «командиром» группы, а его «политруком» целого курса. Мол, приглядывайте за мелюзгой, и чтобы в группе царил идеальный порядок.

Наша с Верховских комната располагалась на 3 этаже 11-го корпуса, построенного восемь лет назад студенческим отрядом радиофака. Командиром отряда был Борис Путинцев, ставший впоследствии одним из создателей телецентра УПИ, начавшим вещание три года назад. А комиссаром отряда был Ардалион Мальцев. Сейчас Ардалион Павлович является преподавателем кафедры ТОР, то есть Теоретических Основ Радиотехники, где и нам преподаёт эту дисциплину.

– Не, нормально всё, – улыбнулся я через силу. – Щас заправимся – и на демонстрацию.

Взял в одну руку вилку, в другую кусок хлеба. «Бородинский», машинально отметил я, откусывая, тот самый вкус, который так и не удалось воспроизвести хлебопёкам будущего. А может, это мне просто казалось, что в моей юности хлеб был другим, как обычно спустя годы кажется, что в прошлом и трава была зеленее, и деревья выше, и девушки красивее…

Вадим всё же ждал меня, не спеша приступать к трапезе, и начал одновременно со мной. В сковороде я насчитал восемь обрамлённых поджаренными белками желтков, посыпанных зелёным луком и укропом, а также парочку лопнувших от жары, сероватого цвета сосисок. Сероватого – это хорошо, значит, продукт без красителя. Впрочем, в это время производители до такого ещё не додумались, а если бы и додумались – то быстро получили бы по шапке.

Аппетит пробудился по мере употребления яичницы, я бы, кажется, сметелил всю сковородку в одно лицо, но мы съели каждый свою половину. В пожилом возрасте таким аппетитом я похвастаться не мог. Дожёвывая последний кусочек хлеба, я думал, что посмертный бред выходит каким-то уж очень правдоподобным, как будто Господь решил подшутить и отправить сознание самоубийцы в его же прошлое, заселив в молодое тело. Может быть такое? А почему нет? Недаром старина Шекспир как-то высказался: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Не исключено, что в пространственно-временном континууме произошёл какой-то сбой, и моё сознание (или душу) забросило на пятьдесят два года в прошлое. И если всё и на самом деле так, как я предполагаю…