– Конечно. Ты даже можешь искупать этого зловонного зве­ря, раз уж у тебя есть такая возможность, – засмеялся Локлейн, глядя на Тэйджа, который в недоумении переводил взгляд сво­их больших карих глаз с одного на другого, размышляя, что за интересное деяние он сотворил на сей раз, чем так угодил сво­им хозяину и хозяйке.

Локлейна привлекла идея забраться в большую ванну вместе с Мюйрин, но он хотел, чтобы она сама насладилась этим удо­вольствием как можно больше. Сдерживая страстное желание, Локлейн читал Мюйрин стихи из сборника эпохи Возрождения, который она нашла в библиотеке и прихватила с собой, а она тем временем отмокала в ванне, пока кожа ее не покрылась пупырышками.

Мюйрин с удовольствием обнаружила, что их вкусы совпа­дали, и они живо обсуждали своих любимых авторов, пока она сидела, расслабленно откинувшись в ванне.

Наконец он встал со стула и потянулся за кувшином на ма­леньком столике у кровати. Он налил в него немного горячей и холодной воды и попросил наклониться, пока он вымоет ей голову.

– Мне всегда было интересно это почувствовать, – нежно сказал он, массируя ее голову медленными, чувственными дви­жениями своих сильных пальцев. Затем предложил: – Сядь.

Его мыльные руки продолжали двигаться вверх и вниз по ее спине, пока она не вздохнула с безудержной страстью. Она бук­вально чувствовала, как у нее закипает кровь, и от каждого его прикосновения, от каждого поцелуя готова была взлететь. Он тщательно промыл ее волосы, убедившись, что мыло не попало ей в глаза, и по-турецки обмотал полотенцем ее голову.

С дрожащими коленками Мюйрин еще раз ополоснула себя и вылезла из ванны. Она надела платье и добавила в ванну горя­чей воды.

– Теперь твоя очередь, – сказала она с блеском в аметисто­вых глазах.

Она намылила его голову и спину, пытаясь повторить то, что делал он, но Локлейн запротестовал:

– Сегодня же твой день рождения. Не стоит так суетиться.

– Нет, стоит. Ты заслуживаешь, чтобы тебя баловали и сей­час, и потом, – прошептала она на ухо, промывая его волосы и начиная натирать ему спину и грудь.

Ее руки погружались в ванну все глубже, дерзко лаская его, пока он не почувствовал, что теряет самообладание.

– Любовь моя, это чудесно, честное слово, но мне хочется, чтобы у тебя была особенная ночь. А этого не получится, если ты сейчас же не остановишься, – смущенно сказал он, упорно сопротивляясь ей.

Мюйрин одарила его продолжительным поцелуем в губы.

– У меня уже был прекрасный день и прекрасная ночь. Каж­дая ночь с тобой прекрасна. Тебе следовало бы это знать.

И снова Локлейн, поднимаясь в ванне, когда она подошла, чтобы вытереть его досуха, подумал вдруг, не распутна ли она по натуре. Она за руку отвела его в постель, призывно похло­пала его и слегка отодвинулась, чтобы снять халат и повесить его на спинку стула. Он потянулся было, чтобы задуть свечи, но она попросила:

– Нет, я хочу тебя видеть, я хочу попробовать тебя.

Локлейн был слегка шокирован, но скоро погрузился в водо­ворот собственных желаний, пока Мюйрин повела его по тро­пинкам, которых они не изведали раньше. Он боролся, чтобы ответить ей поцелуем на поцелуй, лаской на ласку, и каждое прикосновение руки, губ и языка увеличивало его желание так, что его начало лихорадить, пока наконец они не слились в еди­ное целое.

Взаимный всепоглощающий экстаз потряс обоих до глубины их сущности. Они утомленно откинулись на спину и лежали, пока прохладный весенний воздух охлаждал их обнаженные тела. Мюйрин наконец вытянулась, чтобы подтянуть одеяла к их раскаленным телам, и прижала его, так что его голова ока­залась у нее на груди.

– Спасибо за сегодня и за вечер. Это было превосходно, – сказала она, нежно поглаживая его густые темные волосы и уби­рая их с его брови.

Локлейн чувствовал, что погружается в глубокий сон.

– Для меня это тоже было чудесно.

– Я люблю тебя, Локлейн, – мягко сказала Мюйрин.

Однако Локлейн так и не услышал этих слов, о которых меч­тал с того самого дня, как впервые ее встретил. Он уже видел десятый сон в ее теплых объятиях.

Стрижка овец началась второго мая, и это оказался каторжный труд для многих, для кого он был в новинку. Мюйрин и Локлейн работали бок о бок, и он начал думать, что она изменила свое решение уезжать.

Но через три дня после окончания стрижки он уже ехал с ней на повозке в Эннискиллен, где она должна была пересесть на коляску до Дублина.

– У тебя есть все необходимое? – тихо спросил он.

– Да, а тебе придется присмотреть за Тэйджем, пока меня не будет. Я буду скучать по этому песику.

– А он по тебе. Мы все будем скучать, – сказал он, выдавив из себя улыбку, хотя глаза его остались серьезными.

Мюйрин нежно погладила его по щеке.

– Со мной все будет в порядке. Не волнуйся так.

– Я знаю. Просто думаю, может быть, стоило поехать с то­бой, проследить, чтобы все было хорошо, – сказал он, нервно кусая губы. Он пытался заглушить внутренний голос, подска­зывающий ему, что он больше никогда не будет близок с ней. Прошлой ночью он любил ее так страстно, так отчаянно. А сей­час пытался отделаться от назойливой мысли, что никогда боль­ше не увидит ее.

– Нет, Локлейн, в самом деле. Энтони Лоури будет следить за соблюдением всех моих деловых интересов в Дублине. И мне нужно, чтобы то же самое ты делал для меня здесь. Я приеду так скоро, как только смогу, обещаю, – она крепко сжала его руки.

– Я буду считать дни. до твоего возвращения. Ты будешь писать мне?

– Конечно, – в сотый раз обещала она.

Он помог ей подняться в коляску, укутал ее ноги дорожны­ми пледами, так, словно она была самым драгоценным сокро­вищем. Он крепко сжал ее руку, лежавшую на выступе дверцы, в порыве вскочил на ступеньку и поцеловал ее на прощание через открытое окошко.

Мюйрин зарделась, хотя была почти уверена, что никто ни­чего не заметил.

– До свидания! До скорой встречи! – крикнула она.

Коляска отъехала.

Он подчеркнуто радостно махал рукой, пока она не скрылась из виду, и нервно вздохнул. Локлейн спрашивал себя, как он будет жить, если рядом больше не будет ее. Он знал, что будет считать часы до того момента, когда она снова вернется в его объятия.

Если вернется.

И она вернулась. Однако та Мюйрин, которая возвратилась домой в Барнакиллу и в объятия Локлейна через пять недель в середине июня, очень отличалась от той, которая уехала тем идиллическим майским утром.

Мюйрин вернулась в середине июня, более худая и бледная, чем когда-либо, в сопровождении молодого человека и еще более молодой девушки. Оба были довольно симпатичными. Мюйрин представила их остальным рабочим как Эмму и Сэма.

– Это учителя, – объявила она за обедом в день своего воз­вращения домой. – Я хочу организовать школу для детей и даже уроки чтения и письма для взрослых. Время, которые вы про­ведете на уроках, будет оплачено в счет вашей ренты на уровне четверти зарплаты.

Локлейн, счастливый от того, что Мюйрин наконец-то верну­лась в Барнакиллу, предвкушал романтическую встречу наедине. Он ждал возможности остаться с ней, горячо и страстно поздо­роваться. Надежды его, однако, вскоре полностью развеялись. В комнате собралось столько людей, чтобы ее послушать, что у него не было никакой возможности спокойно с ней поговорить. Когда Мюйрин наконец-то взглянула на него, это был пустой, отсутствующий взгляд, как будто она смотрела сквозь него. И в течение следующих нескольких дней, когда она организо­вывала школу в двух недавно построенных домиках вблизи небольшой долины, она, казалось, избегала Локлейна и уделя­ла необычайное внимание благоустройству Эммы и Сэма.

Сэм был очень симпатичным молодым человеком всего на пару лет старше Мюйрин. Локлейн чувствовал, как внутри за­кипает ужасная ревность к нему, хотя ничего особенного в по­ведении этого тихого, замкнутого парня он не замечал. Он всег­да вел себя достойно и ничуть с ней не заигрывал. Поскольку Локлейн всегда видел их втроем и общались они так, что их ни­кто не слышал, Локлейн убеждал себя в нелепости своих сомне­ний. Конечно же, Мюйрин не могла выбрать этого жалкого из­нуренного парня себе в любовники.