– С удовольствием искупаюсь, – ответил Локлейн, пред­вкушая удовольствие от первой за эту неделю ванны. Мюйрин была совершенно права, говоря о примитивных условиях жизни в Барнакилле. Летом Локлейна вполне устраивало и озеро, но зимой горячая ванна была для него неслыханной роскошью. Исключением были лишь те дни, когда сестра, решив устроить банный день, кипятила целые бидоны воды, но их, очевидно, не хватало, и тогда она грела еще несколько котелков, чтобы они могли погрузиться в теплую воду.

Мюйрин достала из своего чемодана сиреневую ночную ру­башку и халат в тон и исчезла за ширмой. Вскоре Локлейн услы­шал, как она радостно плещется в ванной.

– Так почитайте же мне, – напомнила она.

Локлейн послушно взял газету.

– Она лежала в ванне, испытывая блаженство, и отмокала, под­ливая горячей воды из бидонов, оставленных слугами, пока на­конец не почувствовала, что избавилась от тяжести последних дней после ужасной поездки из Шотландии и кошмарного ис­пытания, которое ей довелось пережить днем раньше в отеле. А как будто все это было в другой жизни, удивленно отметила она. Она решила, что так и должно быть. Если она собирается столкнуться со всеми тяготами жизни в Барнакилле, ей лучше сделать вид, что прежней жизни никогда не было.

Она была неглупа. Локлейн чересчур скупо посвятил ее в со­стояние дел в Барнакилле, но за последние три дня она доста­точно хорошо узнала его, чтобы чувствовать, как много им не договорено. Конечно, она не могла упрекать его в том, что он боялся. Она и сама знала после некоторых неудачных риско­ванных предприятий своего дядюшки Артура, к каким траги­ческим последствиям может привести разорение поместья.

Его отец внес залог за дядю Артура, чтобы того освободили, хотя не обошлось без строгого выговора за безрассудство, ко­торый пришлось выслушать дяде, и частых напоминаний отца о собственной щедрости, за которую, как он считал, Артур дол­жен быть бесконечно признателен.

Мюйрин твердо решила, что с ней такого никогда не про­изойдет. Несмотря на то что она любила отца, она с трудом выносила его снобизм, самодовольство человека, который ни­когда не испытывал ни в чем нужды. При этом Мюйрин знала, что должна будет рассказать правду о себе кому-нибудь там, дома, чтобы не дожидаться, пока ее семья случайно узнает о том, что она овдовела.

Единственным другом, которому она могла доверять, был ее зять Нил Бьюкенен. Вот уже сколько лет он всегда защищал Мюйрин, тогда как ее мать и сестра осуждали ее поступки, на­зывая их неженскими. У Нила было четыре сестры, и все они были талантливы, красивы и образованны. Нила всегда впе­чатляла ее способность к арифметике, и он подробно расска­зывал ей об инвестировании и посвящал в другие финансовые премудрости. Его радовало, что она оказалась такой способной ученицей.

Выполняя роль их семейного адвоката, Нил подробно по­знакомился с делами ее отца. Он-то сможет сказать, удастся ли ей получить какие-нибудь деньги, чтобы отец ничего не узнал о том, что Августин растратил все ее приданое. А как хозяин поместья он может подсказать ей какое-нибудь решение от­носительно дальнейшей судьбы имения.

Нил хорошо разбирался в скотоводстве, особенно в том, что касается крупного рогатого скота. Он много ей о нем расска­зывал, в том числе и когда приезжал в поместье ее отца в Дамбертоне, а позже и в его новом доме недалеко от Дануна, у за­лива Фертоф-Клайд. Он всегда любил жить у воды и выкупил это имение у разорившегося помещика. Без сомнения, он посочувствует ей и одобрит ее желание помочь тем несчастным, чья жизнь зависит от ее работы, ее стараний.

Нил и Элис сыграли свадьбу в прошлом году и настойчиво приглашали Мюйрин почаще их навещать. Мюйрин знала, что Элис просто хочет похвастать, как удачно она вышла замуж. Нил, конечно, был по-своему красив, но главным его достоинством считалось богатство. Иногда Мюйрин было жаль Нила за то, что он совершил ошибку, женившись на ее сестре. Она знала, что единственный, кого любит эгоистичная Элис, – это она сама. Каждое пребывание Мюйрин в Дануне могло бы показаться ей чересчур долгим, если бы Нил и его брат Филип, который был младше Мюйрин на несколько лет, не развлекали ее. Ей даже разрешили управлять поместьем, и при этом все держалось и тайне, чтобы проверить, чему она научилась, когда удавалось избежать строгого контроля со стороны Элис и матери.

Мюйрин была прекрасной наездницей, хорошо готовила, а также помогала принимать роды у коров, овец и ослиц. Она не боялась мужчин, ведь Нил и Филип, с которыми она вместе выросла, стали почти частью ее семьи, потому что дядя Артур со своей семьей, где росли шесть мальчиков, поселился в скром­ном домишке в Финтри много лет назад. Мюйрин в детстве была настоящим сорванцом. Мальчики, между тем, получили хорошее образование. Ее отец считал, что только так молодые люди без гроша за душой смогут прокормить себя. Мюйрин так упорно настаивала, чтобы ей разрешили заниматься с их учи­телем, что вскоре ей позволили посещать эти уроки, и она изучила латынь, французский, немецкий, прекрасно овладела математикой.

Трое юношей сейчас находились в Лондоне, Париже и Эдин­бурге, работая в финансовых учреждениях и торговых домах. Мюйрин надеялась на то, что они, возможно, смогут что-нибудь посоветовать. Три младших брата все еще оставались в Финтри, занимая различные должности в огромном поместье своего дяди и помогая ему вести там дела.

Брат Нила Филип мог тоже быть для Мюйрин хорошим со­ветчиком: он владел небольшими шхунами, курсировавшими вдоль берегов Англии и Шотландии. Правда, сейчас Филип на­ходился в Канаде, а в это время за ходом дел следил Нил.

– У вас там все в порядке? – мысли Мюйрин прервал голос Локлейна.

– Да-да, в порядке. Простите, просто задумалась о дальней­ших планах, вот и все.

Сполоснув волосы, она отложила мочалку и вышла из ванны.

– Мне есть о чем волноваться? – поддразнил ее Локлейн хотя на самом деле ему не терпелось узнать, о чем она думала все это время.

– Пока не о чем, хотя вы ведь все равно будете, – крикнула Мюйрин. Она по-турецки обернула полотенцем мокрые во­лосы и быстро вытерлась досуха, прежде чем надеть сорочку. Затем, накинув халат, вышла из-за ширмы.

– У вас нет под рукой ножниц? – спросила она, вытирая волосы и быстро расчесывая их, нетерпеливо вырывая спутавшиеся.

Локлейн кивнул и с ужасом увидел, что она собрала волосы в плотный хвост и обрезала их почти на три фута, пока они не стали ей по плечи. Затем взглянула на себя в зеркало и подрезала кончики, аккуратно подровняв их.

– Совершенно напрасно! – воскликнул Локлейн, когда наконец снова обрел дар речи. – Ваши прекрасные волосы!

Мюйрин небрежно махнула рукой.

– Отрастут со временем. И потом, будет легче следить за волосами, да и они достаточно длинные, чтобы сделать парик. Я даже могу продать их парикмахеру.

Она улыбнулась, наслаждаясь тем, какое впечатление произвела на Локлейна, пытаясь прочитать это в его глазах. Он снова нахмурился.

– Мюйрин, ну действительно, ведь это не шутки! Ее глаза на мгновение сверкнули.

– Я уверена, что поступаю правильно! Ведь я изо всех сил стараюсь не утратить оптимизма в этих тяжелых испытаниях вот и все, Локлейн. Жаль, что вы этого не одобряете. Но, честно говоря, я в вашем одобрении и не нуждаюсь, мне как вашей хозяйке нужна лишь ваша преданность.

Мюйрин рассерженно отошла от него, демонстративно пересекла комнату и присела у камина, чтобы подсушить то, что он посчитал жалким остатком ее некогда великолепных иссиня-черных волос.

Задетый ее словами, Локлейн неуверенно остановился и по­смотрел на нее, но она его подчеркнуто игнорировала.

Спустя минуту он подошел к ее стулу и опустился перед ней на колени. Он осторожно провел по ее волосам.

– Простите. Я не имел права критиковать или жаловаться. Но у вас были такие прекрасные волосы…

– Они и будут такими. Они сильно вьются, когда короткие. Моя мать и Элис вечно твердили, что они похожи на гнездо. Видите ли, у них-то волосы совершенно прямые. И не прида­вайте значения тому, что я сказала. Я всегда все делаю непра­вильно, – тихо проронила она.