Она же этого Саньку прямо в кровати с той белобрысой очкастой девицей застукала, и что, так просто простила?

Что-то тут нечисто.

Смотрю на платформу, где мама и Давид обмениваются клятвами – вот кто счастливые люди, забили дом народом и на глазах сотни человек в любви друг другу признаются.

Такие широкие жесты подросткам свойственны. Либо по уши влюбленным людям, которые на десятки лет назад в юность вернулись, заново переживают первую любовь.

– Горько! – громко, на весь зал кричит паучок, она сейчас ладошки отобьёт, с таким ожесточением хлопает.

И бледная, как стена, на радость ее гримаска меньше всего похожа.

Влюбленные меняются целомудренными поцелуями в щеку. Народ поднимается с мест, и я тоже встаю.

Пробираюсь к паучку.

Но меня опережает пронырливый Саня, от стульев тянет Элю ближе к железной витиеватой решетке, отгораживающей коридор.

И там, среди цветов, с умным видом что-то втирает ей.

На полпути торможу себя. Подойду сейчас – и не удержусь, а портить маме свадьбу – последнее, чего бы мне хотелось.

Резко разворачиваюсь, глазами выискиваю белый мамин костюм и пробираюсь сквозь толпу.

– Давид, – протягиваю руку, пожимаю широкую ладонь. – Желаю всем нам через пятьдесят лет собраться в этом же доме на золотой свадьбе.

– Ну, до ста лет мы с Давидом вряд ли доживём, – мама смущается, прижимает к себе букетик. – Что скажешь, Давид?

– Нет ничего невозможного, – он скупо улыбается. От глаз разбегаются морщинки. – Ты прав, Эрик. Держим курс на золотую свадьбу.

– Отлично, – одобряю. – Кстати, – оглядываюсь, машу рукой на паучка. – Заметил, что вон той девушке не очень хорошо. Вырвало ее, – привираю. – И бледная. Все симптомы ротавируса, как на ладони. Но я, конечно, не врач, – быстро добавляю, когда их лица испуганно вытягиваются и мысленно даю себе затрещину – не перегибай, Эрик. – В общем, как-то она болезненно выглядит. И родителей ее что-то не видать, позаботиться некому, да уж, бедная. Ладно, я сбегаю быстро поем, голодный, как волк, – тараторю и чмокаю маму в щеку.

Смешиваюсь с толпой.

Расчет не подвёл – молодожены торопятся к паучку.

Стягиваю со стола тарелку с нарезкой, из-за колонны наблюдаю, как они подходят. Жую сыр.

Врать плохо, но я почти правду сказал. Эля бледная и взгляд такой, словно она на необитаемом острове оказаться мечтает, вдали от всей свадебной суеты.

Немножко волнения за паучка не повредит. А ещё лучше – если Давид поймет, что на Саньку полагаться нельзя. И по-военному сухо и кратко отдаст приказ: собирай-ка вещи, дочь, и возвращайся домой.

Они разговаривают, я ем сыр.

– Эрик! – оглядывается на зал мама и взмахивает рукой.

А знакомство в мои планы пока не входит, у Эли вид терминатора, чем-то ей не угодило мое имя.

Отступаю за колонну, скрытый от обзора жую нарезку. На такой жаре обычно кусок в горло не лезет, но я, оказывается, волнуюсь.

Ещё и оркестр что-то трагичное играет.

Народ понемногу рассасывается, выходит в сад, где в белых шатрах накрыты столы. Убеждаюсь, что угрозы в виде мамы и Давида на горизонте нет.

И рулю на улицу.

Паучок стоит на крыльце.

И опять рядом вертится Саня – залитые лаком волосы, строгие брюки, в черные туфли, как в зеркало можно смотреться.

И рубашка. Торжественно-белая.

Мама надеялась, похоже, что я приоденусь, как Саня.

– Позвольте, – ввинчиваюсь между ними, на полуслове обрывая рулады Санька. – Эля, на минуточку.

Пользуюсь ее заминкой и быстро переплетаю наши пальцы, веду девушку по ступенькам вниз.

– Ты что себе позволяешь? – спокойно интересуется она, а сама от гнева трясется вся. – Слушай, это свадьба моего отца. И скандалы здесь не нужны. Но если ты ещё раз…

– Я с тобой согласен полностью, – оттесняю ее с солнцепёка на травку, в тень деревьев. – Сам скандалы на дух не переношу. Просто, Эля, раз уж мы встретились, – подталкиваю ее к раскидистому толстому дубу. – Давай мириться. Я о тебе думал. Постоянно.

– Мы не ссорились, – она складывает руки на груди. – Было и было, Белый. У каждого своя жизнь. Ты сюда на праздник пришел – иди празднуй.

– Пришел на праздник, но увидел тебя. Давай, – подхожу ближе. – Уедем сейчас? Скоро жара спадет, посидим где-нибудь в кафе или на набережной.

– Зачем?

– Всё обсудим.

– Про утрату твоего телефона будем разговаривать? – она упирается ладонью мне в грудь, обозначая, что ближе подходить не надо.

– Будем разговаривать о чем хочешь, – заверяю.

Вижу на ее лице сомнение, она думает.

Терпеливо жду, вспугнуть боюсь.

И не объяснить ведь ей, что нам срочно надо уезжать. Свадьба родителей – не то место, для откровения о том, что мы теперь сводные.

Эля кусает губы.

И когда я уже уверен, что она вот-вот согласится, случаются сразу две ужасные вещи.

Первая – я вспоминаю, что у меня сломана машина, и нам не уехать.

Вторая – у меня за спиной раздается голос маминой подруги Леночки:

– Детки-конфетки, о чем тут шушукаетесь?

Эля

– Здрасьте.

Киваю незнакомой женщине со стороны Софи. Радуюсь, что вовремя Белого остановила. Между нами почти приличное расстояние, которое не вызовет подозрений.

Как же вовремя нам помешали. Ещё бы немного давления парня, и я бы согласилась. Нам ведь, действительно поговорить нужно. Много чего обсудить.

Только ведь я уверена, что Белому не это нужно.

– Так о чем болтаете? Я, кстати, Лена. Подруга Софи, – женщина объясняет, видя моё замешательство. – Знакомитесь уже?

– Ага, знакомимся.

– Да не особо, – парень отвечает вместе со мной, прокашливаясь. – Так, ушли в тенёк, чтобы жары не было.

– Тенёк это хорошо. Эмма, а не подскажешь, где-то должен быть шоколадный фонтан. Моя малая только о нём говорит.

– Да, конечно!

Вместо мозгов Бог послал мне эту спасительницу. Обхожу Белого за километр, провожая женщину в сторону дома.

Давид и Софи постарались на славу. Не думала, что в их возрасте такие мероприятия устраивают. Ожидала скромной росписи и ужина с новой семьей.

А все не так происходит. Столько гостей вокруг, дети носятся, едва не сбивая с ног. Музыка играет, лето. Хорошо.

И даже духота не так давит, уступая чувству голода.

Накалываю зефир на шпажку, подставляю под водопад горячего шоколада. А второй рукой проделываю всё это с кусочком клубники. Вкусно как, не оторваться.

– Ты сладкоежка? – Лена одобрительно кивает. – Я тоже. Главное, чтобы молния не разошлась. Я с трудом в это платье влезала.

– Вы прекрасно выглядите! – заверяю, потому что это правда. – И платье идеально сидит.

– Подлиза. Но приятно. И как тебе Эрик? Сложно, наверное, со сводным братом, да?

– Мы почти не общались ещё.

Совсем, на самом деле. Потому что мой «братец» куда-то запропастился, когда Софи его подозвала. Женщина хмурилась и недобро сузила глаза. Кажется, кому-то достанется.

Ну и пусть, главное что от меня отстали с вопросами о самочувствии.

Что отец, что Софи были уверены, что я чуть ли не умираю.

Вот прям посреди зала лягу, и на похороны даже звать никого не нужно будет, все уже тут.

У меня получилось убедить, что всё из-за жары и волнения. Софи смеялась, что же тогда будет со мной на моей свадьбе. А отец так недобро посмотрел, что свадьба явно не скоро будет.

Если мой жених останется в живых.

– Ну Эрик хороший парень, – Лена кивает, словно видит моё волнение. И нежелание знакомиться. – Ему не помешает твердая мужская рука в воспитании, но уверена, за косички он тебя дёргать не будет.

Женщина смеётся, задевая мою прическу. Явно не хочет обидеть, а я и не обижаюсь. Просто так намного удобней, чем крутить локоны. Или собирать красивый пучок.

И времени намного меньше ушло.

Я сейчас совершенно ничего не успевала. Хорошо хоть учеба закончилась, стало больше времени. Квартиры, оказываются, дорогие, когда живешь сама. И анализы у врачей тоже.