Вбежавшая Лариса застала Коломнина погруженным в себя.

– Что случилось, Сережа? Казбек вылетел сам не свой.

– Мамедов уезжает. Навсегда. Он больше ни на что не претендует.

– Навсегда? После всего, что он наговорил? – Лариса озадаченно задумалась. – Сережа, как ты его заставил? Или?… – она чутко встрепенулась. – Ты узнал что-то о смерти Тимура? Да? Ведь да?! Неужели это?..

– Нет! – оборвал ее надежды Коломнин. – И никто этого теперь не узнает. Как говорится, следствие закончено – забудьте.

Похороны, как и планировалось, вышли торжественные, с соблюдением традиционного ритуала. Протесты азербайджанской диаспоры, требовавшей организовать проводы по мусульманскому обряду, были откровенно проигнорированы. Тем паче сам покойник, как всем было известно, до последних дней жизни оставался безбожником. Так что начался траурный день с гражданской панихиды. Тело лежало в роскошном дубовом гробу, в строгом костюме. В карауле руководителей крупнейших нефтяных компаний сменяли члены правительства и академики. На смену им в свою очередь выходил губернатор со своими замами. Замов оказалось много больше, чем углов у гроба. Потому региональный караул нес двойную вахту. Безотлучно у тела находился один человек – невестка покойного Лариса Шараева. Среди суматошно ревущих женщин она резко выделялась скорбным достоинством человека, переплакавшего свои слезы. Это не была горестная родственница, ищущая опоры у окружающих. У гроба сидела наследница империи. Именно к ней в первую очередь подходили с соболезнованиями сильные мира сего. Она отвечала коротко, не меняя выражения безучастности, как человек, находящийся в эту минуту по другую сторону бытия, а потому не утруждающий себя подбором слов. Но, очевидно, короткие ее ответы не были дежурным изъявлением благодарности. Во всяком случае Коломнин, державшийся в стороне, подметил на лицах многих из тех, кто подходил попрощаться, смесь удивления и особенного, мужского восхищения.

Даже находясь у гроба, Лариса незаметно для других работала, исподволь набирая то, что могло спасти компанию, – связи.

И результаты сказались уже на поминках: как-то незаметно, после первых поминальных тостов, она оказалась окруженной людьми, составлявшими бизнес-элиту страны. При этом сама Лариса была по-прежнему сдержанна, лишь изредка позволяя себе тонкую полуулыбку в ответ на изящный комплимент. А на комплименты подвыпившие олигархи, надо сказать, не скупились. Больше того, между ними как-то незаметно установилось некое мужское соревнование за ее внимание. Соревнование значительно более оживленное, чем позволяли место и повод. Так что Коломнин не слишком удивился, когда тосты за помин души великого первопроходца незаметно сменились пожеланиями успехов очаровательной продолжательнице его дела.

Значение их, конечно, не стоило преувеличивать, – ее еще не признали. Но сегодня Лариса сделала, пожалуй, самое главное: ее узнали и – заинтересовались.

Впрочем, как ни уговаривал себя Коломнин радоваться этому первому успеху, чувства его раздваивались: к удовлетворению Ларисиным триумфом примешивалась глухая, почти безотчетная тоска, – среди сонма окружавших ее властных людей Лариса выглядела настолько же естественно, насколько чужды они были самому Коломнину. «А в том ли дело, что они тебе чужды, спрашивал себя Коломнин. Может, потому и чужды, что ты им неинтересен». И ответа для себя в эти минуты не находил. Несколько раз он искал взгляд Ларисы в ожидании приглашения подойти. Но та, показывая ему незаметно, что видит и думает о нем, тут же отворачивалась к собеседнику: представление будущего мужа новым знакомым казалось ей преждевременным. Конечно, она была права, но от этого чувство горести у Коломнина не становилось меньше.

– Роскошно держится, – шепнул в ухо подошедший сзади Богаченков. – Просто-таки – «свой среди своих».

Коломнин едва не вздрогнул: подвыпивший Богаченков будто подслушал его мысли.

Впрочем ему и без того было, о чем призадуматься: среди приехавших на поминки, кроме Коломнина и Богаченкова, не было ни одного представителя банка «Авангард». И даже Хачатрян, появившись на гражданской панихиде, незаметно исчез и на похоронах не «засветился». Гилялов, конечно, присутствовал. Но был мрачен и в общем оживлении участия не принимал. Мрачность эта объяснялась не только горечью утраты. Встречавший его в аэропорту Вячеслав Вячеславович Четверик доложил, что от сделанного предложения Шараева наотрез отказалась. Все это означало, что прерванные на время похорон боевые действия будут возобновлены в ближайшее время.