– Пожалуйста, не дёргайтесь! – приказал медик.

Я усмехнулся, он явно нервничал. Близость смерти тревожила даже неподвластных ей. Я посмотрел прямо на жало. Голова дёрнулась, лоб пронзило вспышкой.

Мне снился сон. Я стоял у края бездны и падал в неё. Падал бесконечно и не целиком, я будто отделялся крохотными частями и по крупице улетал в бездонную пропасть. Частицы меня вились золотой пылью, сверкали краткое мгновение и исчезали в глянцевой черноте. Первый в моей жизни сон таял быстро. Гражданам Со-Хранения сны не снились, ведь Хранитель не видел снов. Ускользая, сон подкинул последнее ощущение, что-то легкое и пушистое щекотало нос, и я чихнул. От души, напоследок.

– Я не понимаю! – я бежал вслед за улетающим планером.

Тень скользила по кукурузным стеблям, я цеплялся за убегающий призрачный хвост. Агент Смерти не глядел вниз. Договор был исполнен, его ждал новый страдающий бессмертием клиент.

– Марк! – женщина с желтой косынкой на голове бежала за мной следом. Я оборачивался и в расплывающемся перед слабыми глазами зелёном море её голова казалась мне солнцем, упавшем на землю, промахнувшемся мимо горизонта и теперь скакавшем среди кукурузы в жалких попытках вернуться в небо, – Марк, остановись!

Я проснулся рядом с ней. Лежал, уткнувшись носом в пушистые каштановые волосы. Женщина пахла тёплом земли, разогретым полднем, а ещё сладким молоком – ребёнком! Ребёнком, который кряхтел и ворочался у неё под боком, вот-вот собираясь проснуться.

Я уставился на женщину, на ребёнка, на свои загорелые руки и бледные предплечья, ощупал впалую грудь, длинный нос. Левая рука сама собой откинулась к тумбочке, взять очки. Очки хрустнули, я сжал их слишком сильно.

Окно дохнуло жарким воздухом, ветер приподнял голубые занавески и в мутном свете, за окном, я заметил удаляющееся чёрное пятно. Глаза мои выхватили это несоответствие – бесформенную угольную кляксу среди смазанной зелени и синевы. Ни темноты замкнутого тесного пространства, ни прозрачных стен ячейки, в которой я должен был восстанавливаться, ни моего привычного, безукоризненного тела рядом, ни тем более нового, улучшенного, с дурацкими крыльями или хотя бы с павлиньим хвостом. Я проснулся в смертном человеке, в Предельном.

Я побежал за агентом, догнал, упал на колени, вцепившись в его матовые гладкие ноги. Пот смешивался со слезами, я задыхался, открывал рот и не мог говорить.

– Я же должен был умереть, – я дрожал и дрожь корежила язык, стучала зубами, дребезжала гортанью, – Гроб. Черви. Настоящая смерть!

По телу агента прошёл разряд, меня отбросило защитным полем, я перекувырнулся через голову и услышал, как хрустнула шея.

– Мы с вами подписали договор. Я просил вас его прочитать. Вы его читали?

– Да! Конечно! Нет… Да, пробежал глазами.

– Не удивительно, что вы выбрали близорукое тело. Я просил вас прочитать, несколько раз акцентировал ваше внимание. Согласно договору вы выбрали естественную смерть и погребение. Мы предоставили вам такую возможность. Вы проживете одну стандартную человеческую жизнь и умрете тем способом, что представился вам самым… – он совсем перестал скрывать эмоции, говорил со мной снисходительно, с презрением даже.

– Марк! – раздавалось за спиной.

Крик утонул в тихих словах:

– Нескучным.

– Марк! – голос принадлежал женщине. Тело мое откликнулось на зов. Сердце потянуло в дом, я боролся со странным чувством и полз к агенту. Земля обжигала.

– Вы будете в полном сознании, когда жизнь завершится. И ощутите весь спектр желаемых эмоций.

– Но потом… потом я снова вернусь в своё тело и буду жить?

– Ваше прежнее тело утилизировано. Жители Южного полюса не являются гражданами Со-Хранения, им не представляются услуги бессмертия. Я должен был убедиться в удачном заверении процедуры. Прошу меня простить, меня ждут клиенты.

Агент бросил на землю папку с бумагами. Бумага… документы Предельных! Листы взмахнули серыми крыльями и раскрылись перед моим длинным носом: «Марк Покровский. тридцать шесть лет. Женат. Есть ребёнок. Занятие: земледелец. Предполагаемый срок жизни: шестьдесят лет».

Я видел плохо только вдаль, строчки кидались в глаза с неумолимой ясностью. Много чёрных глупых строчек не обо мне. Не обо мне.

Я не догнал планёр. Зато женщина догнала своего Марка, целовала ему плечи, шею, губы. Он молчал, потому что мне нечего было сказать. Никогда ещё не чувствовал себя настолько переполненным горем и настолько от него пустым. Я смотрел только на кайму грязи под ногтями. Никаких тайн клеток, никаких очертаний кратеров, никакого кинцукурой – только бездна, в которую я упал.

– Здесь книга и сценарий, – Дэвид подкинул маленький кубик, поймал, перекатил в пальцах. Грани ещё хранили тепло свежезаписанных мыслей.

– Приятно иметь дело с опытным писателем, – Кемпбелл возился с бутылкой. Золотая фольга висела рваной мишурой. Он отгрыз её зубами. Пробка не поддавалась. Кембелл решил поберечь зубы, ковырял вилкой, – к этим бутылкам нужен какой-то штопор.

– Меня бы и протеиновый коктейль устроил, – Дэвид не разделял восторгов Кембелла. Он предпочитал всё новое. Новые главы, романы, серии. Обновление счета.

– Я специально выписал коллекционное шампанское, – литагент наконец справился с пробкой. Пена зашипела, поднялась фонтаном. Пузырьки звенели, сталкивались. Дэвид принял бокал, поглядел на блики, цвет шампанского напомнил ему солнце, выглянувшее из-за туч, – Эти начинающие бегают за нами со своими идеями. Блестящими порой, не спорю. Но они не понимают рынка. Их идеи как эта бутылка. Нужно потрудиться, чтобы понять. И стреляют один раз на сотню. То ли дело ты, Дэвид. Что ни день – шедевр. Опыт… Завтра ждать?

– Конечно. Как договаривались, – Дэвид отпил глоток, поморщился. Придётся выпить три, а то и четыре чашки травяного чая. Горечь высушила нёбо.

Кэмпбелл обнимал бокал широкой ладонью. Оттопырил мизинец, прочертил им кривой круг в воздухе:

– Признайся, у тебя в подвале трудится человек сорок? – он хихикнул, совершенно по-женски, тонко и игриво, – Ты держишь их голодными, чтобы они выдавали гениальные сюжеты за еду?

– Вы недалеки от истины, друг мой, – Дэвид приподнял бокал в его сторону.

⠀

Дэвид спустился в подвал. Кэмпбелл распил всю бутылку. Пузыри в бокале Дэвида лопнули, солнце превратилось в мутную лужу. Литагент ждал следующего кубика и при этом отвлекал его от творческого процесса.

– Ты испачкался, – Дэвид подбежал к Тому. Он сполз с кресла.

На белом воротнике багровела дорожка крови. Провод выпал из уха. Он торопился, закрепил скотчем, не скобой, скотч отклеился.

⁃ В тебе осталось ещё немного, – Дэвид вытер провод о джинсы Тома, наклонился, слегка оттянул мочку. Провод вошёл в ухо с легким хрустом. Том дернулся, выдохнул. Слеза пробежала к виску, запуталась в волосах. Дэвид подтянул его повыше, поправил голову, – Ты как бутылка Кэмпбелла, – он вспомнил хихиканье агента, скривился, – Уверен твои сны принесут мне успех.

Экран напротив разгорелся. В ярком свете проступили размытые силуэты. Они обретали очертания. Дэвид наладил фокусировку. Уселся в соседнее кресло ждать подходящего для записи сна.

Том хвастал, что он лучший на курсе. Сыпал идеями, расписывал детали сюжетов. С плохо скрываемой гордостью записался в проект к преподавателю по зарубежной литературе Дэвиду Чейзу. Автору самых продаваемых книг последнего десятилетия. «Скажите, как вы выстраиваете такие логичные сюжетные линии? Без провисаний и белых пятен. Ко мне герои приходят во снах. Хоть сразу фильм снимай. Но как засяду писать все накрывается пустым листом. Начало и финал четко перед глазами, а середина плывёт…»

Дэвид обещал помочь студенту. Обещание сдержал. Фильмы к сожалению аппарат не записывал. Он транслировал мыслеобразы в слова. За ночь Дэвид создавал полноценный роман и сценарий для полнометражки. Том ещё не исчерпался. Ему в самом деле нашёптывали свыше. Один сон лучше другого. Да и середины выходили вполне приличными. Кэмпбелл вот даже на раритетную бутылку разорился.