Любопытство, порок присущий всем без исключения, даже полицейским. За Полем Маратовичем, громко топая сапогами, увязались его сослуживцы. Вскоре приемное отделение опустело. Осталась только я.

— Смею предположить, от вас, госпожа Леденцова, нам нынче никуда не деться.

А нет, не только… Очень хорошо.

— В самую точку, господин пристав, — ответила я, с трудом подавив непрошеную улыбку. — Я и мои скромные знания, готовы с утра до ночи служить Китежу, стране и государю.

А вот Гордей улыбку сдерживать не стал.

Отворив дверь своего кабинета, он пригласил меня войти. Учтиво придвинул стул. А сам устроился напротив, за деревянным столом, с зеленой суконной поверхностью.

Неужели еще недавно я считала это помещение мрачным и нелюдимым? Сейчас мне здесь было комфортно и уютно, как нигде.

С интересом разглядывая внушительную фигуру в ладно сидящей полицейской форме, мужественное лицо, с мелкими морщинками в уголках глаз, я вдруг почувствовала, как щеки опалил густой жар.

Всего пару недель назад мы сидели здесь и сверлили друг друга оценивающими взглядами. Он — обвинитель, я — подозреваемая. А сейчас…

Как же быстро бежит время.

— С наступающим вас Новым годом, Гордей Назарович.

— Благодарствую, Софья Алексеевна. И вас с грядущим, — пристав откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и прищурился. — Однако ж, не знал, что ваша тетушка так скоро отойдет от пережитого ужаса и выпустит вас в свет.

— Поверьте, она и не думала отходить. Даже подговорила Модеста Давидовича назначить мне постельный режим. Пришлось вступить в сговор с Глашей и Тишкой, чтобы сбежать, — нервно прыснула я, представив скандал, что ждал меня по возвращении домой. — Но я не могла иначе.

— Ах, да! Фотоаппарат, — кивнул Гордей. — Премного благодарен за такой щедрый подарок. Это, право, лишнее…

— Скажете тоже, господин пристав — отмахнулась я. — Никакой это не подарок.

— Нет? — удивленно приподнял он правую бровь.

— Нет. Это взятка. И не смотрите на меня так возмущенно, мне не стыдно, — рассмеялась я. — Вы не изволили пригласить меня на допрос господина Бортникова. Суд назначен через неделю. А я, между прочим, основной свидетель.

Ермаков насупился.

— Извольте… Вы были ранены…

— Пустяк, — отмахнулась я. — Совершенно не повод лишать меня возможности узнать детали этой интригующей истории.

Он тяжело вздохнул и покачал головой.

— Вы единственная из всех известных мне барышень, Софья Алексеевна, могли назвать эту историю — интригующей. Поверьте, ничего подобного в ней нет. Нехитрый адюльтер, закончившийся печально для всех его участников.

Положив локоть на стол, я уперлась подбородком в ладонь.

— И все же, прошу подробностей.

— Ну что ж, извольте. Господин Бортников никогда-то большой верностью не отличался. И, женившись, старым привычкам не изменил. Погуливал, как он сам выразился, тайком от ее сиятельства и титулованного пасынка. Так бы и жил — не тужил, да настигла Ефима Ефимовича истинная любовь.

— К госпоже Немировской?

— Ишь, ты! Догадались. Разделенное, по его словам, чувство, довольно скоро вылилось в головную боль. О разводе не могло быть и речи. А любовница изо дня день делалась все придирчивее. То в театры ее не водят, то стекляшек не дарят… А то и вовсе, умчи меня, молвит, в деревню, к родне. Жить будешь под чужим именем. Скажемся законными супружниками. Тут у любого нервы сдадут. Последовал неминуемый скандал. В результате, былые влюбленные разошлись. Алевтина Максимовна недолго горевала, поклонников у ней завсегда водилось. А вот Ефим Ефимович крепко без зазнобы заскучал. Выдержал полгодика и начал караулить. Умолял вернуться. Однако, окромя оплаченных ночей, ничего-то более от барышни не получал. В последнюю встречу до того налаялись, что Алевтина Максимовна его по шее табакеркой приложила. Тогда-то он, я полагаю, и осерчал. Да так крепко, что задумал недоброе. Ежели вспомните, дворник во дворе дома убиенной о навещавшем ее брате разговор вел? То господин Бортников и был, признали его. Он же и бутыль Никифору оставил. Дождался, когда тот в беспамятство впадет и наведался в квартирку, а потом и в комнатку в салоне мадам Жужу. Желал убедиться, что никакая-то деталь следствию на него не укажет. Однако ж на излишних сантиментах прогорел. Присвоил перстенек купеческий, найденный в корсаже госпожи Немировской. «На долгую и счастливую память». И кто знает, понес бы он должное наказание, не попадись на его пути… собственно, вы, Софья Алексеевна.

Пришла моя очередь тяжело вздыхать.

— Попала, так попала. Гордей Назарович, не будете ли вы так любезны, сообщить мне, где упокоена госпожа Немировская?

— С какой целью вы интересуетесь, позвольте узнать?

— У нее в городе никого не осталось, — задумчиво протянула я. — Мне бы хотелось ее навестить.

— Кладбище на самой окраине. Путь не близок. Но, ежели позволите, я сам вас туда свезу.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — кивнув ему, я начала подниматься с места. — Думаю, мне уже пора…

— Софья Алексеевна, разрешите принести вам благодарность от всего Китежу. Ежели б не вы, сколько б еще душ загубили изуверы проклятые, продолжая здравствовать, да поживать. Вашим тетушке и жениху вправе вами гордиться…

Другая бы смолчала, наверняка. Поблагодарила и откланялась. А меня словно черт за язык дернул.

— Сергей Данилович, с некоторых пор, не имеет ко мне никакого отношения. Я разорвала помолвку. Инесса Ивановна со дня на день оповестит газеты.

На лице Гордея не дрогнул ни один мускул. Лишь во взгляде мелькнуло что-то странное, цепкое.

— Дело в господине Бортникове? Дык его сиятельство ни сном, ни духом про замыслы приемного отца. Уважаемый человек, при титуле…

Я наклонилась. Уперлась ладонями в стол.

— Поверьте, господин пристав, для меня титул — это не главное. Вот вы, к примеру, без сомнения мужчина сильной, несгибаемой воли. Твердо следуете своим принципам. Такие качества я уважаю. А титул? Разве может он заменить честь, благородство… любовь?

Он смутился, отвел в сторону взгляд. Затем прочистил горло, будто собрался мне что-то сказать. Что-то, чего я еще не была готова услышать…

— Прошу простить, Гордей Назарович, дела у меня срочные в городе. Была рада повидаться, — и уже стоя у двери, обернулась. — Если вам вдруг понадобиться моя помощь, вы знаете, где меня искать.

Уже позже, когда пролетка везла меня на Сиреневый бульвар, к дому номер семь, где жила госпожа Амадея, я вспомнила задумчивый взгляд, которым провожал меня пристав. Словно хотел окликнуть, но передумал. Жаль.

До нашей следующей встречи, может пройти немало времени. С другой стороны, кто мне помешает навещать Поля Маратовича? Проверять как идут дела на поприще фотографии. Не моя же в том вина, что его кабинет находится в Мещанском участке? Я всего лишь жертва обстоятельств.

Сразу задышалось легче. А летящие в лицо снежинки из колючих, сделались пушистыми и мягкими.

Может, стоило позвать Гордея с собой? Но что бы я ему сказала? Не ходите составить мне компанию, навестить любовницу моего давно почившего батюшки? С какой целью? Простите, я и сама не знаю.

Ну уж нет. Еще решит, что я, после ранения, сошла с ума и вызовет санитаров.

С другой стороны, и вправду, что может знать какой-то медиум — а значит, шарлатанка — о смерти родителей Сони? Впрочем, к чему гадать? Очень скоро я все выясню.

Извозчик остановил коней у новенького трехэтажного дома из сиреневого — как и название бульвара, на котором он находился — кирпича. За половину платы согласился подождать. Даже дверь входную мне отворил. Совсем не скрипучую. Смазывали недавно, наверное.

— Любезный, не подскажите, где проживает госпожа Амадея? — обратилась я к пожилому дворнику в грязном фартуке, поверх шинели, что мел просторный, полутемный коридор.

— Эт медюм, которая? Туточки, барышня. Он та квартирка, — ткнул он пальцем в дверь напротив. — Токмо дома никого нет. Дохтур, сосед ейный, давеча стучал — не открыли. Вы, ежели что передать…