— Душегуб объявился три года назад. По весне. Убиенную прибило к берегу Любли, где резвилась ребятня. Тело припухло, они его за чучело приняли. Вытаскивать полезли. Ох, крику-то было, весь город на ушах стоял. Признали по сапожкам необычным. Ярким, красным, с каблучком французским. Сапожник и признал. Девица бланкетой оказалась. Меблирашку [3] снимала. Я тогда еще в стол писала, о газетах и не помышляла. Но за этой историей ответственно следила. Сердце за несчастную болело. Сирота она была, одна-одинешенька в этом мире. А куда таким? Либо в бланковые, либо в билетницы.

— Полиция никого не нашла?

— Вы, Софья Алексеевна, лучше спросите, искали ли они вовсе? Очень мне сомнительно. Это в романах гениальные сыщики быстро ловят преступников. Здесь же, в основном, пишут справки, запросы, выдворяют из города беспаспортных или иных сомнительных личностей. Они больше кражами занимаются. Ведь убийства у нас случаются крайне редко. В газетах дали новость, что тать заезжий ее ножичком порезал. На рубли позарился. Народ и успокоился. Чай уехал и не вернется. Да только лето пролететь не успело, как за окраиной еще одну девицу нашли. Портрет во все газеты поместили. Ее управляющий домом, где она квартировалась, признал. И представьте, тоже из бланковых. Я уж надеялась, теперь-то поймают. Ан нет. Через год еще одну порешили. Билетную. Пристав тогдашний крепко осерчал. Дом терпимости, где она трудилась, прикрыл. Вот и все расследование. Кому нужны эти несчастные девицы? И вступиться-то некому. А в народе молва пошла, что Князь Тьмы в Китеже охотится. А целью девок выбирает, что много грешат.

— Больше жертв не было? — уточнила я.

— Вам виднее, — пожала плечами газетчица, намекая на сегодняшний труп.

А ведь правда. И проститутка, и рана от ножа. Четвертая жертва за три года, получается. Похоже, в Китеже действительно завелся свой Потрошитель.

Я сглотнула.

— А где сейчас тот пристав?

— Салават Ефимович? Так на пенсии уже год. Из столицы нового прислали. Видно. крепко провинился он там, ежели в нашу глушь упекли. Нелюдимый, грубый. Как я не загляну, в шею гонит. За все время ни полусловом не обмолвится. Благо есть у меня другие подвязки. Иначе плакала бы моя колонка.

Не вовремя поднявшее голову любопытство, что же такого произошло с Ермаковым в столице, пришлось запихнуть подальше. Напомнив себе, что сейчас есть дела поважнее.

— Дарья… кхм… Спиридоновна, простите, но я не сильна во многих употребляемых вами терминах. Не могли бы вы подробнее рассказать мне об устройстве домов терпимости? В чем различие между бланкетами и… билетницами? В общем, готова услышать все, что вы знаете.

Девушка нахмурилась. То ли удивившись моей непросвещенности, то ли тому факту, что меня вообще интересовал данный вопрос. Но ответила. Очень подробно и обстоятельно. За неимением блокнота для записей, оставалось только мотать на ус.

Как оказалось, публичных домов в Китеже, по сравнению с более крупными городами, было не много. Три самых известных, куда захаживали люди именитые. И два поменьше, для людей попроще. Надзирал за ними Врачебно-санитарный комитет, делавший досмотры раз в две недели. Сами проститутки делились на три вида. Легальные. Билетные — обладательницы желтой книжки, выданной самим комитетом, трудились в публичных домах. Бланковые — тоже при документе, предпочитали обслуживать гостей на улицах, в гостиницах, съёмных комнатах. И нелегальные. Кабинетные — на учете не состояли, занятие не афишировали, принимали, в основном, у себя. В профессию чаще шли девушки из приютов, приезжие из деревень, сироты без гроша за душой. Промышляли лет до тридцати. А скопив денег уходили на покой.

— Только, пошто вам эти знания, Софья Алексеевна? — поинтересовалась Дарья, закончив свой рассказ. — Неужто…

— Возможно, — осторожно согласилась я. — Связывать эти смерти пока рано, но мне известно, что сегодняшняя жертва работала у мадам Жужу. Вы знаете эту женщину?

— Пересекаться не приходилось, но, в силу своего занятия, наслышана, — кивнула она. — Арендует дом на Поткинской. Принимают как титулованных господ, так чиновников и купцов. На нее трудятся только билетные. Не из дешевых…

Со стороны извозчика прозвучало звонкое «тпру». Коляска остановилась перед домом тетушки. Лошади замерли.

— Мне пора идти, — вежливо улыбнулась я своей спутнице. — Спасибо, за информацию. Как только что-то станет известно, я обязательно с вами свяжусь.

Дарья коснулась моей руки.

— Ежели вам понадобится моя помощь, загляните на Кумкскую, там находится наше издательство. Не хотелось бы резко обрывать такое приятное знакомство. Мы, женщины, в этом мужском мире, должны держаться вместе.

[1] Сибирка — камера одиночного заключения.

[2] Зарегистрированная проститутка, имеющая бланк, т. е. желтый билет. В более широком смысле — женщина легкого поведения.

[3] Меблированная комната

На пороге, прикрываясь от холодного ветра дверью, застыла Глаша. Волосы растрепанные. Глаза красные, испуганные. Губы дрожат. Кутается в теплую шаль и не может поверить увиденному.

— Барышня! Нашлась! — после секундной паузы воскликнула она. Рванула, чтобы сжать меня в крепких объятиях, но быстро вспомнив то ли о манерах, то ли о еще каких-то местных заморочках, выдохнула и неловко отступила.

Из-за ее спины тут же выглянула не менее встревоженная Инесса Ивановна. Седая голова тетушки была густо усыпана папильотками. Что вкупе с безразмерным домашним халатом, накинутым поверх плотной ночной рубашки, смотрелось очень забавно.

— Сонечка, деточка моя, явилась! — хватаясь за сердце, заголосила старушка. — Да как же это? Да что же это? Кинулись спозаранку, а тебя и след простыл. Полушубок с сапожками пропали. Не знали, что и думать. Тишку на улицы отправили.

Она принялась ощупывать меня, гладить лицо, плечи. Будто пытаясь убедиться, что перед ней действительно живой человек. И мне вдруг так совестно на душе стало, что опустила взгляд.

За всеми этими разговорами с Дарьей, я совсем забыла придумать правдоподобную легенду для домашних. А потому усиленно прокручивала в голове варианты, давая тетушке больше времени, чтобы выговориться.

— Живая! Слав-те господи! Ручки, ножки на месте.

— Да что мне сделается, Инесса Ивановна? — попыталась успокоить я ее. — Проснулась засветло и решила по Перемейскому парку прогуляться. Погода хорошая. Свежо. Вас с Глашей не стала тревожить. Думала, раньше вернусь, но совсем забыла о времени. Извините меня, пожалуйста.

— Да будет тебе, Сонечка, — видимо, успокоившись, махнула рукой тетушка и выдавила улыбку. — Но ты в другой раз не мешкай. Меня буди или Глашку. Не дело это, одной по паркам гулять.

Упомянутая Глаша успела собрать волосы в толстую косу, скинуть шаль, надеть белый передник и накрыть стол в гостиной. Куда и позвала нас с Инессой Ивановной, как только я клятвенно заверила тетушку, что больше без предупреждения из дома ни на шаг.

Переодевшись в заранее подготовленное для меня горничной домашнее платье, я умылась, оставила печальное привидение в своей комнате, и села за стол.

За всей сегодняшней беготней мне было не до еды. Думала и сейчас отказаться. Сославшись на усталость отделаться чашкой чая. Но стоило уловить запах свежеиспеченных блинов и топленого масла, как рот наполнился слюной, а желудок едва не прилип к позвоночнику.

К огромному блюду прилагались поменьше. С красной икрой, солеными грибами, тертым сыром, жареным до золотистого цвета луком и густой, так что аж ложка деревянная стояла, сметаной.

В голове всплыло приглашение Дарьи в кофейню при гостинице. Я усмехнулась. Променять это пиршество на кофе с пирожным? Нет уж, увольте!

Не успела я прожевать первый кусок, наслаждаясь сочетанием вкусов, и запить это дело жасминовым чаем, как где-то в отдалении раздался звон колокольчика. Бросившаяся к входной двери Глаша, вернулась уже через минуту.