— Посыльный от вдовой графини Бабишевой-Бортниковой, — доложила она, передавая тетушке большой белый конверт.

Та раскрыла его столовым ножиком, достала исписанный черными чернилами лист и вчиталась.

— Сонечка, какая приятная неожиданность. Акулина Никитишна приглашает нас на семейный обед.

— Семейный? — нахмурилась я, совсем не считая эту неожиданность «приятной». Во-первых, мы с ними еще не породнились, а во-вторых, у меня на сегодня уже имелись определенные планы. — А не рановато? Как-то я не сильно горю желаем влиться в эту семью.

Приглашение, вместе с конвертом полетели на пол. Инесса Ивановна тихонько ахнула, побледнела и подняла на меня удивленный взгляд.

— Сердешная ты моя, но это же граф…

— Я так-то тоже не перстом деланная, — слегка обидевшись, пробубнила я себе под нос. И уже громче добавила. — Я его совсем не помню. Воспринимаю, как постороннего человека. И пусть Сергей Данилович — мужчина видный. Но, простите, тетушка, совершенно не в моем вкусе.

— Вкусе? — переспросила старушка, не выходя из ступора и таким замогильным голосом, будто я сообщила, что вместо графа выхожу за каторжника.

— Мне нравятся мужчины… менее лощеные, что ли? — как-то вот совсем некстати в мыслях всплыло лицо, узнав которое, я усиленно затрясла головой. — Я не могу это объяснить. Но знаю точно, мы с графом… не уживемся.

— Глаша, где мой пустырниковый настой? — снова заголосила пришедшая в себя старушка, а пока горничная бегала в поисках, пронзила меня умоляющим взглядом. — Сонечка, я понимаю, тебе нынче сложно. Но дай Сергею Даниловичу крохотный шанс? Соглашайся на обед. Присмотритесь друг к дружке. Авось мнение и переменишь?

Не переменю, это я знала наверняка. Но согласиться стоило. Хотя бы затем, чтобы предупредить графа о скором визите пристава. Да и убийцу своего двойника я все еще не вычислила. А семейство Бабишевых, в тот роковой день, присутствовало в нашем доме всем составом.

Рушить сейчас мосты ни к чему. Иначе, к этим графьям и на кривой козе не подъедешь.

А на Поткинскую я еще успею. Никуда она от меня не убежит.

— Хорошо, Инесса Ивановна. Я согласна, — стараясь не замечать заискривших от радости глаз тетушки, я затолкала в рот остатки блина, с трудом пережевала и поднялась. — Прошу простить, голова что-то побаливает. Прилягу ненадолго, отдохну.

— Конечно, милая, — закивала старушка, провожая меня участливым взглядом. — Я чем-то могу тебе помочь?

Я остановилась.

— На самом деле, да. Инесса Ивановна, вы случаем не храните старые газетные вырезки?

— Да почто они мне? Прочла и в печь, — пожала она плечами.

— Очень зря, — покачала я головой. — Ну да ладно, это не к спеху. Лучше помогите мне выписать пару-тройку книг по судебной медицине. Буду премного благодарна.

Тётушка, видно расслабившись и не ожидая больше потрясений, от неожиданности громко закашлялась.

Платье для званого обеда у Бабишевых я выбрала… говорящее. Но не банальности, вроде — «глядите, какая я красавица», а вполне себе осмысленные вещи. Красный цвет — «я девушка самодостаточная». Закрытые руки и плечи, высокий воротник — «за вниманием не гонюсь». Черный кушак и черные же перчатки — «радость не излучаю».

Тетушка, верно уловив сообщения, печально поджала губы, но спорить не стала. Видимо взгляд у меня лучился упрямством. Либо решила, лишний раз себя сегодня не волновать.

Уже на пороге я вспомнила, что собиралась попросить преследующего меня призрака остаться дома. Не хотелось отвлекаться по пустякам. Но дух Алевтины куда-то запропастился, а на поиски не осталось времени.

Пролетка нам не понадобилась. Выйдя из дома, мы с Инессой Ивановной пересекли широкую улицу, прошли через калитку и оказались на парадном крыльце роскошного трехэтажного особняка.

Дернули шнурок колокольчика. И уже через минуту дверь открыл прямой, как палка и невозмутимый, точно статуя слуга.

Узнав нас, поклонился, пригласил войти, проводил в пустующую гостиную, половину вещей в которой можно было смело выставлять в любом историческом музее.

Затем громко объявил о прибытии госпожи Замировской с племянницей и исчез. Как раз перед тем, как в комнату поспешно ворвалась пожилая дама.

Лицо ее показалось мне знакомым. Оно и не удивительно. Несмотря на то, что, впервые очнувшись в этом времени, я пребывала в шоковом состоянии, профессиональная память запечатлела всех присутствующих.

Дородная. В обхвате как старейший баобаб. Она, тем не менее, выглядела недурно. Молодящаяся женщина, с ухоженным лицом, выпавшими из аккуратной прически кудряшками, маленьким курносым носом и красными, припудренными щеками. Нарядное платье — женщина явно готовилась — в меру пышное, с кружевом. И цепкий взгляд, что, пройдясь по мне, от сапожек до макушки, вдруг сделался удивленным, а следом — насмешливо-снисходительным.

Расцеловав воздух у наших с тетушкой щек, она отошла к столу.

— Инессушка, Софьюшка, великая радость принимать вас у себя в доме. Я боялась, вы откажите. Сошлетесь на неотложные дела или плохое самочувствие. И мы, с Ефим Ефимычем так и не узнаем, как поживает наша любимая невестушка.

Не успела она закончить, как за ее спиной материализовался седой мужчина, который, в отличие от жены, отделался легкой улыбкой и кратким кивком.

— Акулина Никитишна, да как же это можно — вам отказать? — запричитала тетушка. Несмотря на то, что была значительно старше вдовой графини, уважение к титулу она имела безграничное и излишней фамильярностью не страдала. — Сонечке пока еще нездоровится, память так и не вернулась. Предобрейший Модест Давидыч настоятельно велел поберечься, но не ограничивал в прогулках и общении.

Графиня тяжело вздохнула и покачала головой.

— Сереженька весь извелся, испереживался. Чуть свет — готов был снова к вам на порог, но я остановила. Дело-то молодое, понятное. Нравы нонеча меж сговоренных вольные. Да негоже это, барышню в эдакий мороз по парку катать. Прием обеденный придумала устроить. Но пустое это. Разве ж будущим сродственникам повод свидеться нужен? Вот и я полагаю, что нет.

За дверью раздались шаги. Распахнулись створки. И нашим глазам, блестя своей великолепной улыбкой, предстал упомянутый Сереженька.

Мужчина при парадном костюме, сияющий, как начищенный пятак, судя по брошенному на меня взгляду, был настроен серьезней некуда. А значит барышне — то есть, мне — явно несдобровать.

— Маменька, что ж вы гостей к столу не приглашаете? — шутливо попенял он родительнице, прежде чем склониться над нашими с тетушкой ручками. — Инесса Ивановна, Софья Алексеевна, безмерно счастлив видеть вас в добром здравии.

Мою, поцеловав, не отпустил, придержал. Определенно, намеренно. Пришлось, как бы невзначай, споткнуться на ровном месте, чтобы вырваться из мужской хватки. Впрочем, маневр не остался незамеченным.

Сергей удивленно приподнял бровь. Акулина Никитишна нахмурилась. Но внимание на моем тихом протесте решили не заострять.

— И вправду, что это я? Инессушка, присаживайся рядом. Дадим молодым посекретничать. Вдоволь друг на дружку насмотреться.

Бабишева махнула рукой на стол, который еще несколько минут назад был пуст, а сейчас ломился от угощений. Невероятная скорость, без единого шума. Оставалось лишь удивляться расторопности графских слуг.

Ефим Ефимыч занял место во главе. Но не сразу, а после того, как, бросив на жену вопросительный взгляд, получил в ответ утвердительный кивок.

Ясно-понятно, кто в этом доме хозяин.

Акулина Никитишна села по его правую руку. Инесса Ивановна заняла место рядом с ней. Жених мой устроился слева от отчима. И как бы мне не хотелось занять место рядом с тетушкой, пришлось подчиниться вынужденным обстоятельствам.

Передо мной появилась тарелка с ухой, что пахла так — рука сама к ложке потянулась. Моему примеру последовали все, кроме хозяйки дома. К еде она не прикоснулась, ограничилась чашкой чая с эклером. И выдержав небольшую, приличествующую паузу, заняла Инессу Ивановну рассказом о выписанной из самой столицы картине молодого художественного дарования по фамилии Бакст.