— Позвольте узнать, для чего вам чернила? — приподняв бровь, уточнил Гордей.

— Для чистоты следственного эксперимента.

Чернильница нашлась сразу. Поль Маратович достал ее вместе с рулеткой из ящика стоящего в углу стола и положил на столешницу. А вот основной участник эксперимента, на роль которого я наметила Ермакова, предпочел не заметить моего говорящего взгляда.

Не сдвинулся с места ни на миллиметр. Стоял, скрестив руки на могучей груди, и сверлил меня хмурым взглядом.

Пришлось изобразить самую сладкую из всех существующих улыбок.

— Гордей Назарович, не могли бы промокнуть чернилами подушечки пальцев левой руки?

Похоже со сладостью я переборщила. Пристав заметно вздрогнул, сглотнул и сделал шаг назад.

— Софья Алексеев, что за игры вы затеяли?

Типичный мужчина, что с голыми руками на чудовище ходит, но стоит появиться врачу со шприцем, как дает стрекача.

— Я с вами в игры не играю, господин пристав. Пожалуйста, выполните мою просьбу. Все во благо расследования.

— Во благо расследования, говорите? Дай вам волю, всю душу из меня вынете, — буркнул он, понизив голос, но подошел.

Француз встал рядом и с любопытством следил за тем, как Ермаков послушно окунает каждый палец в чернильницу, а затем вытирает капли найденным мною в кармане полушубка белым платком.

— Теперь возьмите это, — закончив замерять рост жертвы и сравнив его с собственным, я протянула Гордею тонкую линейку, которой еще несколько минут назад орудовал медицинский эксперт. — Представьте, что держите нож. Встаньте за моей спиной, резко обхватите мою шею левой рукой и замахнитесь линейкой так, будто собираетесь всадить ее мне в сердце. Свободно, не целясь и не напрягаясь. Действуйте по наитию.

Поль Маратович тихонько охнул и выпучил глаза. Морщинка на лбу пристава сильно углубилась. Он замешкался. И я уже было решила, что пошлет меня к черту. Но нет…

Приблизился так, что ноздрей коснулся уже знакомый терпкий запах ваксы. Послушно встал за спиной и, немного помедлив, поинтересовался:

— Позвольте приступить? — голос был необычно тихим, с хриплыми нотками.

Прикусив губу, я зажмурилась и кивнула.

В ту же секунду горло обхватила горячая мужская ладонь. Я инстинктивно дернулась, в попытке вырваться, но быстро придавила это желание в зародыше. Почувствовала, как Ермаков замахнулся. И вот тут по-настоящему испугалась.

А вдруг ударит так, что пробьет сердце или нечаянно порежет? С чего это я доверилась абсолютно постороннему мужчине? И ведь даже не подумала предложить на роль жертвы того же француза…

Удара не произошло.

Раздался резкий выдох, я открыла глаза и заметила нацеленный в точку выше моей груди кончик линейки.

Странная поза. Я будто оказалась в объятиях пристава. И явственно ощущала исходящий от его тела жар.

— Спасибо, — выдавила я. — Можете отпустить.

Гордей, словно ожидая именно этих слов, резко отодвинулся. А вот Поль Маратович, наоборот, вдруг встрепенулся, схватил лупу и подошел ко мне чуть ли не вплотную.

— Позвольте, позвольте. А вы абсолютно правы, барышня. Следы в точности повторяют те, что обнаружены на шее убиенной. А вот удар Гордея Назаровича пришелся над грудью, а не под ней.

— Это значит, что убийца ниже Гордея Назаровича где-то… на полголовы, — пояснила я. — Думаю, это мужчина. И госпожа Немировская определенно была с ним знакома.

Пристав, который все это время безуспешно орудовал платком, пытаясь стереть следы чернил с пальцев, поднял на меня прищуренный взгляд.

— Знакома? Откуда такие мысли?

— Во-первых, сами посудите, Гордей Назарович. Дорожки в парке просторные, усыпаны мерзлым снегом. Просто так к человеку не подкрасться, слышен каждый скрип. И даже ветер тут не поможет. Днем парк полон людей. Значит преступление произошло ночью, когда любая одинокая женщина, увидев приближающегося незнакомца, либо убыстряет шаг, либо сразу бросается бежать. Вот тут и загвоздка. Что делает человек, зная, что его вот-вот поймают? Либо падает на землю, и тогда удар ножа пришелся бы в спину, либо разворачивается к преследователю. Простой рефлекс, встречать опасность лицом к лицу. В этом случае удар мог быть нанесен в область груди, но был бы под другим углом, и никаких отметен бы на шее не осталось. В нашем же случае, госпожа Немировская бежать не пыталась. Убийцу не испугалась, спокойно повернулась к нему спиной, подпустила близко. А значит доверяла или помыслить не могла о его намерениях.

— А что же, во-вторых?

— Во-вторых, место преступления. От ворот, где находится сторожка Петра Кузьмича, до него рукой подать. Сон у старика чуткий, в чем я убедилась сегодня ночью. А значит крик жертвы не остался бы незамеченным. Из чего делаем вывод — она и не пыталась кричать.

— В ваших словах, барышня, присутствует логика, — кивнул француз, крепко задумавшись. — Но с чего вы решили, что в деле замешан именно мужчина? Это вполне могла быть физически сильная женщина. И пугаться ее у убиенной не было никакого резона.

— Могла. Но сама поза, выбор оружия и удар… Слишком все грубо и неестественно для женщины. С вероятностью в девяносто процентов — это дело рук мужчины. Вполне возможно, что они и в парк зашли вместе. Поссорились или дама сказала что-то резкое. Она разворачивается и уходит. Он вытаскивает нож, хватает ее, бьет в грудь…

Строя в голове предполагаемую цепочку событий, я подняла взгляд на зависшего над своим телом призрака. Надеялась, что выражение ее лица подскажет мне правильный ответ. Намекнет, верной ли дорогой ведет меня мое мышление. Но женщина лишь грустно опустила голову. Ее память заканчивалась там, где начиналась смерть…

— Да кто же вы такая? — воскликнул медицинский эксперт, разглядывая меня новым, полным восхищения взглядом. — Гордей Назарович, неужто к нам криминалиста из столицы отписали? Сбылись молитвы…

— Вы ошибаетесь, любезный, — ответил нисколько не проникшийся его радостью пристав. — Позвольте представить вам госпожу Леденцову. Барышня любит на досуге баловаться детективными романами. А все знания о криминалистике почерпнуты из немецких журнальчиков. Я ничего не напутал, Софья Алексеевна?

И смотрит так… насмешливо. Издевается. Видно, что ни единому словечку не верит. А вот какую теорию в голове состроил, поди догадайся.

— Все верно, — расплылась я в елейной улыбочке. — Чтение, как всем известно, повышает эрудированность. Вам двоим тоже настоятельно советую.

Француз, будто не замечая нашей с приставом молчаливой дуэли взглядами, подлетел ко мне, схватил руку, запечатлел на ней смачный поцелуй и принялся восхищенно лебезить.

— Доктор медицинских наук, профессор Поль Лавуазье, к вашим услугам, — его акцент стал сильнее, взгляд томнее.

Заметивший это Ермаков досадливо поморщился. И, наверное, сказал бы что-то резкое. Вполне в его духе. Но тут открылась дверь, и в помещение прямо с мороза ворвался Стрыкин.

— Гордей Назарович, там газетчица эта вездесущая, участок на абордаж берет. Требует сообщить, кого мы из парка на санях приволокли….

— Я бы попросила! Не газетчица, а городской репортер, — раздался за его спиной звонкий женский голос.

Девушке на вид было лет двадцать пять. Круглое, гладкое лицо. Собранные в длинную черную косу волосы. Шубка приталенная. В руках блокнотик с карандашом. В глазах огонь. На устах хищная улыбка.

Такой не криминальную хронику вести, а раздел со светскими сплетнями. Но, похоже, вкусы у нее специфические.

Обведя пристальным взглядом нашу разношерстную компанию, она сосредоточилась на Гордее.

— Господин пристав, читатели «Сплетника» желают знать все подробности произошедшего в Перемейском парке, — голос повелительный, кто-то явно привык третировать именем своей газетенки полицейских чинов.

Знакомая ситуация. Мне на практике тоже приходилось сталкиваться с вечно разнюхивающими — нет ли чего свеженького? — резвачами. Которые часто оказывались на месте происшествия даже раньше самих свидетелей. И жутко… просто жутко злили.