До нужного дома я добрался ещё засветло; бухающие на лавочке алкаши косились в мою сторону, но ответный испепеляющий взгляд быстренько отбил у них охоту пялиться на меня. Может, мне и двадцать лет, но после упорных тренировок в университетском спортзале за последние три года я вполне компенсировал свой возраст крепкими мышцами. Я не хвастаюсь – разве что чуть-чуть – но вломить какой-нибудь мрази мне не трудно.
Особенно, если она пытается навредить моей матери.
Родительница встречает меня чуть ли не с фанфарами. Последний раз мы виделись неделю назад – как раз перед тем, как страдающий паранойей отец – пусть и не беспочвенно – заподозрил меня в общении с матерью. Он нанял кого-то следить за мной, но то ли мужик был новичком в этих делах, то ли просто лопух, потому что хвост за собой я засёк почти сразу. Я позвонил матери и предупредил, что некоторое время мы не сможем видеться, и вот вчера вечером за мной впервые никто не следил, так что сегодня я приехал сюда на свой страх и риск.
Несмотря на то, что условия у матери не ахти, у неё в квартире всегда был идеальный порядок. На мой взгляд, надо иметь талант, чтобы заставить убогую помойку сверкать чистотой и быть уютной, насколько это вообще возможно. И видит Бог, в этой хрущёвской однушке я чувствовал себя гораздо лучше, чем в крутых отцовских апартаментах. Мать начинает суетиться, накрывая на стол, и хотя я не так уж и голоден после посиделок в столовке, всё равно уплетаю сначала тарелку борща, а после ещё пюре с котлетами. Насколько я помню, во время жизни с отцом мать практически ничего не готовила, потому что, по мнению родителя, ей это было ни к чему. К счастью, теперь у неё была куча свободного времени, чтобы научиться чему-то новому и быть по-своему счастливой.
Мама весь вечер расспрашивает меня о том, как идёт моя учёба, и просит уделять ей больше времени; за четыре года я так отвык от того, что кому-то не всё равно на то, где я и как, что я чувствую себя ребёнком. Единственное, что матери не нравится во мне – это стиль одежды и манера говорить.
– Ты выглядишь, как бродяжка, – ворчит она, разглаживая пальцами края дыр на коленях моих джинсов. – Такое ощущение, что у твоего отца нет денег, чтобы позволить тебе выглядеть нормально… И зачем ты проколол ухо? Ты же не девочка, в самом деле!
На все её упрёки я просто закатываю глаза, потому что я всегда делаю только то, что хочу – тем более, если это касается меня самого. В моём гардеробе не было ни одного костюма, зато от драных джинсов и чёрных футболок шкаф буквально ломился. Осенью и весной к ним добавлялись кожаная куртка и бейсболка с кольцами, а зимой – чёрная аляска. Мать мой выбор не одобряла совершенно, и это была единственная тема, в которой её слово не имело веса.
В девять вечера отец начинает названивать мне, но я принципиально не беру трубку. И не особо удивляюсь, когда через пятнадцать минут меня набирает Тоха, чтобы предупредить, что я в розыске, но он меня прикрыл. И хотя с отцом я не разговаривал, вечер был безнадёжно испорчен, потому что мне хватало одного упоминания о нём, чтобы начать беситься. Чаще всего наши чувства относительно друг друга были взаимны, но гордость и боязнь потерять пост не давали ему вышвырнуть меня на улицу вслед за матерью.
Эгоистичный сукин сын.
Утром я отключаю будильник и собираюсь проспать как минимум полторы пары, но мать явно была другого мнения. Растолкала меня и выгнала в ванную мокрой тряпкой, чтобы я привёл себя в порядок, а после, накормив завтраком, с милой улыбочкой повесила на плечо сумку и вытолкала за дверь. Вот они, прелести жизни с родителем, который заботится о тебе, даже если ты сам этого не делаешь. На ходу создаю конференц-звонок, набирая Тоху с Димоном – не мне ж одному страдать от недосыпа.
– Ну, ты и Кончита, Даманов! – рычит в трубку Лаврентьев. – Скажи отцу, чтоб впредь предохранялся…
– Такой сон обломал… – поддакивает Нилов.
– На том свете отоспитесь, – хмыкаю. – Вставайте, и встречаемся в университетской столовке – как раз обсудим поездку на турбазу.
Всё ещё скуля, как побитые псы, парни отключаются, а я снова вызываю такси, потому что со вчерашнего дня дождь так и не закончился, и моя машина по-прежнему стояла на парковке универа. На пары не тянет совершенно, да меня и не колышут возможные проблемы из-за прогулов. Первым делом проверяю тачку, которая один хрен похожа на чёрта, покрытая грязным налётом и брызгами, а после тащусь в сторону столовой, зевая на ходу. На секунду опускаю взгляд и сталкиваюсь с кем-то плечом; поднимаю голову, и стискиваю зубы – передо мной стоял Грачёв Игорь собственной персоной и ехидно улыбался, прикусив спичку.
– Зрение подводит? – саркастично интересуется.
Позволяю себе беззаботно усмехнуться.
– А я уже давно говорю, что тебе пора к окулисту. Могу отправить к хорошему специалисту – хочешь?
К концу вопроса мой тон становится угрожающим, и ухмылка сползает с лица Грача; вместо этого он стискивает зубы и сжимает руки в кулаки, но его подоспевшие дружки уволакивают его на буксире куда-то в сторону главного корпуса. Эта наша война продолжается довольно давно – с тех самых пор, как мой отец уволил его отца, который был его правой рукой. За это я ненавидел родителя вдвойне: какого вообще хрена я за его грешки должен расплачиваться? Но Грач решил именно так – вместо моего отца отыгрываться на мне, типа я отвечаю за каждый его косяк, ага. Короче, с того дня три года назад, как он впервые наехал на меня, мы одинаково портили кровь другу, потому что я использовал любую возможность отомстить уроду.
И он снова напрашивался.
Едва Грачёв скрывается из вида, на мои плечи опускаются ладони.
– Спокойно, Месть, – машет рукой Тоха. – Сам знаешь, в семье не без удода.
– Однажды этот упырь допрыгается, и я припаркую свой кроссовок в его заднице, – качает головой Димон.
Хмыкаю и топаю в столовку, скинув с плеч руки парней; меня уже давно не задевают выпады Грачёва, но каждый раз, как он пытается это сделать, я вспоминаю, почему это вообще происходит, и начинаю злиться. Мне не хватает всего трёхсот тысяч, чтобы купить собственную квартиру и послать родителя к чёрту, иначе я бы уже давно рассказал ему всё, что я о нём думаю.
– Я слышал, у нас в этом году куча красивых первокурсниц на факультете, – ухмыляется Тоха.
– О, привет, Алина! – машет в сторону входа Димон.
Тоха моментом бледнеет, а мы с Ниловым отбиваем друг другу «пять» и ржём в голос, потому что в столовую никто не входил.
– Вот вы предатели! – отвешивает нам кулаками по плечам. – У меня чуть днище не вынесло!
– Слабачок ты, однако, Лаврентьев, – угарает Димка. – А сколько гонору, когда твоей подружки поблизости нет…
– Посмотрел бы я на тебя, будь ты на моём месте, – бурчит друг в ответ.
– Да ты хорёк скрипучий, – вскидывает брови Нил. – Вечно брюзжишь, как старая бабка! Как только Алинка тебя терпит?
– Вот на отдыхе и узнаем, – обрываю спор и зеваю в кулак. – Что там за турбаза-то?
Оказывается, девушки моих друзей имели в виду и не турбазу вовсе, а небольшое скопление деревянных домиков, построенных на берегу ещё во времена царя Гороха. Правда, парни заверяют меня, что в прошлом году там был основательный ремонт, и дома вполне себе сносные – особенно если в них проводить минимум времени. Прикидываю, кто из девочек в моей записной книжке меньше всего выносит мозг, и останавливаю свой выбор на Веронике, которой, по сути, плевать на всех, кроме неё самой. Мне всё ещё не нравится эта мысль, потому что снова придётся на несколько дней оставить мать без присмотра.
– С нами поедет ещё один человек, – прерываю монолог Тохи о прелестях ловли рыбы в пресном водоёме.
– Если это не Грач, то я на всё согласен, – отпускает смешок Димон.
– Моя мама.
Смех за столом сразу прекращается: парни в курсе ситуации с матерью и полностью на моей стороне относительно её. Порой мне даже кажется, что мои друзья ненавидят Губернатора Даманова даже больше, чем я сам. А ведь в детстве я всегда копировал его – во всём: от одежды до манеры разговаривать, хотя ещё мало что понимал тогда. Мама всегда учила меня уважать его, потому что он дал мне жизнь; что мы должны прощать ошибки ближним, потому что у каждого из нас есть слабости. Его вечная слабость – это власть, честолюбие и непомерные амбиции относительно всего, что его окружало. А эта его мания постоянного контроля… Вначале он контролировал только своих подчинённых, но после это перешло и на нас с матерью; внешний вид, поступки, слова, даже ежедневное меню – всё это он держал в строгом контроле, который нельзя было нарушать.
