– Ты не знаешь, от чего отказываешься.

– Возможно, я тебя удивлю, но не всем нравятся самовлюблённые засранцы.

Он перегораживает мне дорогу, заставляя сердце на мгновение замереть: может, засранцы и не в моём вкусе, но его настойчивость сбивала меня с толку.

– Ты ведь даже не пробовала, так откуда знаешь, что не в твоём? – Он убеждал меня с таким жаром, что меня одолевало любопытство: зачем ему всё это надо? – Всего одно свидание. И если решишь, что тебе не нравится, я тут же отвалю.

Ну, на такое я, наверно, могу согласиться – лишь бы отстал.

– Обещаешь?

– Честное пионерское.

Надеюсь, я не пожалею об этом…

Массивный черный внедорожник с тонированными стеклами плавно затормозил в квартале от университета. Сквозь тёмные боковые окна было сложно что-либо рассмотреть, кроме снующих туда-сюда фигур студентов, но меня такой расклад устраивал.

Единственное, что не нравилось – напряжённые плечи водителя.

– Ты ведёшь себя как ребёнок.

Опять двадцать пять.

– Да, мы выяснили это ещё вчера вечером, – недовольно отзываюсь. – Ещё наблюдения будут?

– Я серьёзно.

– А я разве шучу? Между прочим, я экономлю на бензине, а ты меня ещё и ругаешь за это!

– Чего уже сразу не борешься за сохранение полезных ископаемых? – смеётся в голос.

– Это вне моей компетенции, – отмахиваюсь. – Ты в самом деле не понимаешь, почему я это делаю?

Улыбка скатывается с лица Андрея, пока он кидает задумчивые взгляды на окна ректорского кабинета.

– Ты хочешь найти настоящих друзей. Вот только шило в мешке не утаишь, и рано или поздно все узнают, чья ты дочь.

Растягиваю губы в подобие улыбки.

– Но сейчас-то у меня есть небольшое преимущество. Ты ведь знаешь меня целую вечность – неужели не можешь поддержать одну невинную шалость?

В глазах Андрея загораются озорные огоньки.

– Только если она и вправду будет одна.

Улыбаюсь теперь по-настоящему и распахиваю дверь, впуская в салон свежий воздух.

– Спасибо! Ты настоящий друг! Встречаемся здесь же через семь часов.

Вдохнув поглубже для храбрости, повесила на плечо черный рюкзак и, внимательно осмотревшись по сторонам, вышла из машины. На меня тут же налетел колючий осенний ветер, растрепавший волосы, и я плотнее запахнула пальто.

Начало нового учебного года стало для меня ещё и началом новой жизни, если можно так выразиться. Я, теперь уже студентка третьего курса, вынуждена была покинуть привычное для меня место жительства и любимый университет, после того, как мама сбежала вместе с любовником в Италию, бросив меня совсем одну. Не то что бы мне было нужно её постоянное присутствие или внимание, просто её поступок как таковой начисто лишил меня уверенности в завтрашнем дне.

Отец тоже не ожидал от родительницы такой выходки. Нам обоим было известно, насколько ветреный у мамы характер, но подобных вещей даже от неё никто не ожидал. В общем, для папы это стало последней каплей. Едва я закончила второй год обучения, он забрал меня к себе, поставив перед фактом: с мамой я больше не увижусь. Со стороны это выглядело жестоко, но мы оба понимали, что это не так. У мамы начисто отсутствовал материнский инстинкт, но, к несчастью, после их с отцом развода суд был на её стороне.

Теперь же я смогу вздохнуть спокойно.

Мне лишь было жаль моих друзей, которых тоже пришлось оставить.

Я вошла внутрь через главный вход университета как раз перед тем, как мои пальцы окончательно окоченели. Радуясь теплу, я на ходу стала расстёгивать осеннее пальто, позволяя ему, словно одеялу, укутать меня с головы до ног. Оглядев просторный холл, я сочувственно посмотрела на первокурсников, которых было легко отличить от «опытных» студентов: растерянно озираясь по сторонам, они пытались определить, в какую сторону им двигаться. Я не смогла сдержать облегчённого вздоха: мой папа, который по совместительству был ещё и ректором моего нового университета, накануне вечером подробно проинструктировал меня, так что я с легкостью нашла нужный мне юридический факультет.

Однако нынешним вечером состоялся ещё один серьезный разговор: я наотрез отказалась поступать в университет как дочь ректора. Более того, он не должен был показывать студентам и преподавателям, что мы являемся кровными родственниками. Это были мои условия, в противном случае я пригрозила вообще не показываться там на глаза. Он удивился моей просьбе, но согласился хранить этот «страшный» секрет, правда с оговоркой, что так будет лишь некоторое время. Я была согласна на всё, лишь бы оттянуть этот момент до тех пор, пока не буду готова раскрыть карты.

А сегодня утром я, втайне от папы, добавила в свой ультиматум ещё один маленький пункт: независимо от обстоятельств, моя машина не должна приближаться к главному входу больше, чем на квартал.

Поднявшись на третий этаж, я, маневрируя между потоками студентов, подошла к доске объявлений, чтобы переписать своё расписание. Другие учащиеся подходили и, снисходительно скосившись на меня, фотографировали расписание на телефоны. Я не воспринимала эти взгляды всерьёз, потому что мне было известно то, чего не знали они – и не узнают до определённого момента. Это прозвучит смешно, я чувствовала себя словно за толстой бронёй, скрывая свою личность.

Переписав расписание, отправляюсь на поиски аудитории, в которой мне предстоит пережить самый тяжёлый день: совершенно одна, без друзей, в незнакомом городе и чужом университете… Начинать жизнь с чистого листа – не так просто, как может показаться.

Приближаясь к нужному мне кабинету, который находился в самом конце коридора, я увидела на своем пути группу студентов: видимо, это и есть мои новые однокурсники. Стараясь не привлекать внимания, отхожу к стене напротив, и, опершись об неё спиной, отворачиваюсь к окну. Группа, весело переговариваясь, не обратила на меня никакого внимания, и это позволило мне облегчённо выдохнуть.

Вот мимо прошла женщина с ужасным цветом волос кричащего красного оттенка и открыла двери нашей аудитории. Группа, весело гудя, тут же ввалилась внутрь, а я подавила желание сбежать, куда глаза глядят, пока меня никто не заметил. Кто бы мог подумать, что я, проучившись два года в столичном университете, вдруг струшу, переехав в город попроще.

Точно не я.

Замечаю направляющуюся к аудитории женщину – наверняка преподаватель – понимаю, что медлить больше нельзя, и быстро юркаю внутрь. Стараясь не встречаться взглядом с притихшими вдруг одногруппниками, выбираю себе максимально уединённое место в конце аудитории – благо, она была довольно вместительной – и сажусь за пустой стол. Руки немного подрагивают, пока я вытаскиваю тетрадь, но я стараюсь не показывать каких-либо эмоций на лице. В такие моменты, как этот, я очень жалею о том, что не отношусь к жизни так, будто делаю всем одолжение: меньше была бы нервотрёпка.

Мои мысли прерывает громкий стук в дверь, которая в следующую секунду распахивается, и вот я вижу симпатичного парня с обаятельной улыбкой на пол-лица. На нём были драные джинсы, футболка и кожаная куртка, и я задалась вопросом, как он в такую холодину не мёрзнет в такой совершенно неподходящей одежде.

– Грачёв, – устало звучит голос преподавателя, которая до этого монотонно рассказывала о том, в каком режиме будут проходить её пары; впрочем, фамилия вошедшего из её уст прозвучала как ругательство. – Я надеялась, что хотя бы в этом году всё поменяется.

– Разве можно, Татьяна Викторовна? – ослепительно улыбается. – Должна в этом мире быть хоть какая-то стабильность! Отлично выглядите, кстати!

Вот же подхалим…

Преподаватель, кажется, думает так же, потому что неодобрительно качает головой, но я вижу плохо скрытую улыбку в глубине её глаз; она машет парню рукой, и тот, довольный, вваливается внутрь окончательно. Пока я рассматриваю его внушительную фигуру, он пробирается в самый конец аудитории – прямо к столу, за которым я сидела. Делает мне сначала знак рукой, а после внаглую оттесняет на соседний стул, с которого я едва успеваю сгрести сумку со своими вещами. Его недовольный взгляд проходится по мне с головы до ног, и я словно чувствую себя под рентгеном.