Покровская долго отнекивалась, неся чушь про то, что ждет кого-то. Я же разглядел ее одиночество с первых секунд, как только она вошла в нашу жизнь. Снова.

Вуаль холодности смотрится на Дани лучше остальных масок. Потеря поддержки отца наверняка нанесла ошеломительный удар по ее идеальному мирку. Хрупкий стеклянный шар с треском начал сыпаться. Она в растерянности, со страхом смотрит на руины под своими ногами и мечется, размышляя над тем, как вернуть прежний и естественный для себя порядок вещей.

Я чувствую Дани, словно никогда не расставался с ней.

Ей проще думать, будто меня здесь нет. Она неподвижна, что вполне сойдет за восковое изваяние, созданное скульптором с ажурностью. А мне нравится вызывать в ней чувство смятенности. Это необычное ощущение владения контроля над ситуацией пьянит разум не хуже крепкого алкоголя.

Я расслаблено веду машину, не смущая Даниэлу разглядыванием.

– Ты же не повезешь меня в лес? – внезапно долетает до моего слуха апатичное предположение.

На ум тут же приходит неприятное воспоминание.

– Это было бы справедливо, но нет, – отвечаю я. – Я не причиню тебе вреда.

Физическая расправа – удел ничтожеств.

Однако эмоционального истязания моя компаньонка заслуживает с лихвой.

– Как прошел твой день? – интересуюсь я.

Даниэла издает странный фыркающий звук.

– Как будто тебе правда есть до меня дело.

– Иначе бы не спрашивал.

Я по-прежнему твой щеночек, Дани.

Я готов, наконец, укусить руку, приручившую и истязавшую меня.

– Я не хочу разговаривать с тобой. Я не считаю тебя своим боссом. И не притворяйся, будто мы когда-то ладили. Не изображай дружелюбие. На это противно смотреть. И я тебе не доверяю.

– Ух-ты, – я со смехом потираю подбородок. Надо бы побриться. – Очень информативно и предсказуемо. Но ты могла бы проявить усердие и хоть на несколько минут сделать вид, будто тебя не вывернет на приборную панель от самого факта моего нахождения рядом.

– Ты прав. Меня действительно вывернет.

– Тогда зачем в машину села? – я пожимаю плечами.

Она ерзает на сидении, отказываясь смотреть в мою сторону.

– Ты же как побитая собачка – не прекращал скулить, чтобы я села.

– Ты ничуть не изменилась.

Дана никак это не комментирует.

– В каком районе живешь? – я включаю GPS-навигатор.

Угрюмая брюнетка, от которой меня разделяет сенсорная консоль, морщит аккуратный нос. Медлит с ответом, испытывая дискомфорт.

– Ты стыдишься чего-то? – я играю с огнем, спрашивая Дану об этом.

– Нет!

Она впивается ногтями в кожу, отчего остаются четкие розоватые углубления.

– Тогда скажешь, куда я должен тебя привести?

– В Строгино, – наконец, выдавливает ответ.

О да, ей стыдно.

Бесспорно, она попала за черту Садового не по собственной инициативе. Лаврентий Андреевич изысканно поглумился над дочерью. Отнял у нее деньги, в которых она всегда видела способ влияния на окружающих. Лишивших их, стала слепым котенком, которому предстоит научиться выживать в этом огромном и жестоком мире заново, без привилегий. Но ее коготки остры, и она не брезгует вонзаться ими. Видит опасность во всем и в каждом, будто детеныш-маугли, попавший в цивилизованную среду обитания.

Столкновение привычной утопии с другой вселенной ломает Дану.

Как долго она проносит маску, прежде чем упадет на колени?

Я убираю руку с руля и лезу в карман, когда чувствую вибрацию.

– Да, сладкая моя, – отвечаю дочери.

– Папа, ты скоро будешь дома? – спрашивает Элла. На фоне слышу, как Эльза из «Холодного сердца» поет свою знаменитую песню «Отпусти и забудь».

– Скоро, детка. Ты кушала?

– Да, поела борщ. Лина приговорила, – ее голосок веселеет, когда она упоминает о своей няне. – Папа, я хочу мороженку.

– Какую?

– Шоколадную.

– Понял. Куплю. Что-то еще?

Элла задумчиво мычит.

– Две мороженки?

Я усмехаюсь. Щеку покалывает от пристального взгляда Даниэлы. Кошусь на нее и бормочу дочке:

– Уговорила. Куплю две. До скорого, принцесса.

– У тебя есть ребенок? – удивленно бормочет Дани.

Я убираю телефон в карман.

– Да.

Вижу, как брюнетка косится на мою пятерню в поисках кольца на безымянном пальце.

– Я не женат. Мать Эллы умерла.

Даниэла выдерживает паузу. Конечно же, не говорит, что ей жаль, или что она сочувствует моей утрате, и бла-бла-бла. Скорее разверзнется ад на Земле, чем от Покровской прилетит хоть одно доброе словечко.

– Как это произошло? – уточняет тихо.

– При родах. Внезапная остановка сердца.

– Паршиво.

Не могу не согласиться.

Мы с Таней не планировали ребенка, как и долгосрочных отношений, свадьбы, совместной старости. Случайно наткнулись друг на друга на вписке, я трахнул ее в тесной ванной комнате, и мы разбежались. Но спустя два месяца Таня попросила о встрече и сказала, что беременна. Аборт исключила, требований не предъявила. Просто поставила в известность.

Она была хорошей девушкой. Может быть, у нас что-то и сложилось бы. Не проходит и дня без горького сожаления о том, что Элла никогда не увидит свою мать.

Спустя час я останавливаю итальянскую спортивную крошку у нового жилища Даниэлы.

– Спасибо, – произносит она сухо и, не размениваясь больше на любезности, толкает от себя дверь.

– Пригласишь на чай? – наглею я.

– Разве тебя не ждет дочь?

Ждет.

– Значит, шанс есть? – дразню Покровскую и нарываюсь на ее фирменный стервозный тон.

– Не смеши.

– Что такого? В прошлом мы…

– Не продолжай, – резко обрывает меня и хлопает дверью.

– Я скучал, Дани, – протягиваю с улыбкой.

Золотисто-бронзовые лучи закатного солнца падают на ее лицо, ничего не выражающее и безукоризненно-красивое. Летний ветерок путается в аспидно-черной копне, играясь с прядками.

– Ты тронулся умом, если думаешь, будто я придаю или когда-либо придавала значение случившейся ошибке сто лет назад. Твое упоминание об этом неуместно.

На другой ответ я и не рассчитывал.

Даниэла высоко задирает подбородок, разворачивается и, покачивая округлыми бедрами, уходит.

ФЛЕШБЭК

РОМА

Май, 2013 год

Пиная камешки под ногами и дергая лямки портфеля за концы, Макар рассказывает вульгарную шутку, которую мы с Феликсом едва ли подпускаем к кромке своего внимания. Макар знает, что нам неинтересен прикол про вагиноз, тем не менее, мне становится любопытно, где он услышал этот кошмар.

У старшеклассников закончились уроки. Ученики толпой вываливаются из широких парадных дверей школы, едва протискиваясь в образовавшийся проем. Стоит невообразимый гомон, от которого Феликс спасается прослушиванием музыки, закрыв ушные раковины массивными наушниками, а Макар несет полный бред. Я предоставлен самому себе, разглядывая знакомые лица и девичьи задницы. Благослови господь короткие клетчатые юбки и высокие черные гольфы. Чертовски сексуально.

Ничего не предвещает беды. Вдали на парковочной территории частной школы в живописном уголке Подмосковья я замечаю автомобиль, который ежедневно привозит и отвозит нас домой к Покровским. Само собой, Даниэла катается отдельно.

Я и братья не возражаем против такого разграничения. Лаврентию Андреевичу говорим, что так комфортнее, ведь после школы мы навещаем отца в больнице, где нам снова и снова повторяют, что не наблюдается положительной динамики, а у Даны куча своих планов: репетиторы, встречи с подружками, шоппинг…

Компании этой дряни я предпочел бы ежедневные чаепития с Гитлером. Дома мы давимся любезными улыбками в присутствии друг друга, но здесь, без надзора ее отца, Дана не притворяется, что является земным воплощением сатаны.

Вдруг кто-то пихает меня в плечо.

– Х*ли растянулись на всю дорогу? – громыхает голос Мохина. Он, кстати, ее бывший. До сих пор сохнет по стерве, бегает по ее поручениям, как послушный рыжий песик.