— Ясно, — разделяющее нас расстояние не смогло скрыть раздражённого выдоха. Мои нервы, как по команде, натянулись сильнее, впитывая напряжение супруга, — будь готова к семи. У мэра приём и мне необходимо присутствовать.

Мои брови непроизвольно взметнулись ко лбу в удивлении. М-да, народ уже по четвергам не против развлечься, будто тому же мэру не нужно завтра утром на работу. Странные причуды посещали сильных мира сего.

— Форма одежды вечернее платье? — уточнила очевидное, но раз муж не в настроении, лучше не провоцировать его ещё сильнее.

— Да. И приведи себя в порядок, губы накрась поярче, что ли. А то выглядишь отвратительно.

Произнеся последнюю фразу, он бросил трубку, а я едва не задохнулась от возмущения, замешанного на обиде. В груди что-то сжалось, не давая сделать полноценный вдох. Мужа подменили — бессмысленно отрицать то, что лежало на поверхности, и прятать голову в песок. После моего возращения Гера сам не свой. Он никогда не позволял себе оскорблять меня за всё время нашего с ним знакомства. Впрочем, он никогда не опускался до оскорбления любой женщины, как бы вызывающе себя та не вела. По крайней мере при мне. Что же происходило с ним сейчас? Ни малейшего предположения, кроме одного. Но поверить в то, что беда, внезапно потрясшая нашу семью, по мнению мужа — исключительно моя вина, слишком жутко.

Подъехав к дому, я сразу поспешила подняться на второй этаж в гардеробную комнату. Предстояло выбрать подходящий случаю наряд, а с этим у меня регулярные затруднения. Вот Маринка, так та бы молнией пронеслась вдоль вешалок, безошибочно отыскивая самый беспроигрышный и сногсшибательный вариант. Я пересмотрела отсек с вечерними платьями, но они сливались перед глазами в одно размытое, бесформенное пятно. Подняла с пола сумку, которую совсем недавно отбросила небрежно, чтобы вытащить телефон.

— Мне нужна помощь.

— Снова платье не можешь выбрать?

— Угу, — грустно повесила голову, соглашаясь со словами подруги и с тем, что я полный профан по части украшения самой себя.

— На чёрные даже не смотри, ты сейчас не в лучшей форме. Мм, дай-ка сообразить. Ты у нас шоколадка: тёмно-каштановые волосы и тёмно-карие глаза. Выбери что-нибудь из синих вариантов. Только не тот синий, который «вырви глаз», а глубокий, тёмный, при этом почти, но всё же не чёрный.

— Поняла. Только я сейчас совсем не шоколадка. Разве что ты имеешь в виду горький шоколад.

— Да какая разница какой, главное, чтобы вкусный был.

Я бы поспорила насчёт вкусности горького шоколада, но сейчас был не самый подходящий момент, поэтому уточнила одну деталь:

— Гера просил яркие губы, — сообщила полуправду, отказываясь жаловаться на недавно полученную мужнину грубость.

— Много твой Подольский понимает. Глаза накрась ярче, синяки замажь в несколько слоёв, блёсток в уголки глаз, мерцающую пудру на всё лицо, и для губ вполне достаточно блеска.

— А я не замерцаю новогодней гирляндой не к месту? До нового года всё-таки далеко.

— Зато никто не обратит внимание на твой болезненный вид.

— Марин. Ответь, пожалуйста… только честно, — как бы ни было горько и печально, лучше узнать правду здесь и сейчас и успеть примириться с ней до встречи с Герой. — Всё настолько плохо?

— Пф, не говори ерунды. Просто ты всегда и без исключений красавица, вот все и привыкли, что ты всякий раз в отличной форме. Как будто человек не может элементарно не выспаться или устать на работе.

— И всем также прекрасно известно, что я не работаю, так что уставать мне по идее не отчего.

— Значит не выспалась, — голос у подруги окрасился недовольством и нетерпеливостью, — муж у тебя жеребец ещё тот, вали всё на него, — Маринка грубо расхохоталась. — Заодно окажешь мужику добрую услугу. После подобной характеристики их твоих уст, он тебя на руках будет носить от зари до зари.

— Спасибо за совет.

— Этого добра у меня навалом, обращайся.

Я благодарила за платье, пропустив мимо ушей дурацкую шутку про жеребца, но не уверена, что Маринка думала о том же.

Предложенный ею вариант отыскался быстро, я даже вытащила с задворок памяти, что достаточно давно не надевала его на светские рауты. Возможно, сойдёт за новое. Тёмно-тёмно-синее, как советовала подруга, плотным корсетом оно облегало верхнюю часть фигуры, выгодно приподнимая грудь, спадая свободными волнами от талии к низу, не стесняя движений. На улице похолодало, придётся подобрать что-то поверх платья. Но в таких случаях Гера любил, когда я надевала норковый палантин на атласной подкладке, подаренный им, уже не вспомню по какому случаю. Чёрный блестящий мех, … ох, Маринка же отсоветовала чёрный цвет. Задумавшись, прикусила нижнюю губу, но поиск подходящей замены страшил меня больше, чем будущие ядовитые «комплименты» о нездоровом цвете лица. У меня в семье сплошной кавардак, с мужем произошло что-то странное, на душе гнетущая тоска, так что в этот раз я не побоюсь укусов «светских гадюк», пусть брызжут ядом сколько пожелают. С макияжем и причёской я успешно справилась самостоятельно, не провозившись долго.

Мой муж — Георгий Подольский — руководил большой строительной компанией, в том числе выполняя государственные заказы. Поэтому на различных приёмах за несколько лет мы побывали — не пересчитать сколько раз. По началу я шарахалась от вспышек фотокамер, бросалась наутёк от журналистов с микрофоном в руке, если те оказывались в шаговой доступности от моей персоны. Но постепенно, в первую очередь благодаря поддержке мужа, я освоилась в великосветском террариуме. Лица посещающие подобные мероприятия не менялись из года в год. Мужчины одни и те же, супружницы одни и те же, а вот с любовницами заминка, конечно. Запоминать их не имело никакого смысла. Они менялись и мелькали со скоростью звука, не иначе, так что даже гениальной памяти не хватит запомнить хотя бы треть из них. Я в данном обществе подруг не заводила из принципа, общаясь лишь из вежливости и по необходимости. В основном, как многим из присутствующих дам, мне приходилось выполнять функцию украшения собственного супруга. Но надо отдать должное Георгий никогда не позволял себе или кому-то высказываться в мой адрес неуважительно. В памяти невольно всплыло недавнее, брошенное им походя, как бы между прочим и от того сильнее впивающееся отравленными шипами в душу: «Выглядишь отвратительно». Горечь застряла в горле; я сглотнула вязкую желчь, но с лица долго не сходила перекошенная гримаса. «Возьми себя в руки, Мира. Удерживать на лице приклеенную улыбку несколько часов для тебя не впервой и, по большому счёту, пустяки». Лишь бы за грудиной перестало тянуть и ныть… Но ради этого предстояло запастись недюжинным терпением. Жестокие события так просто не забывались.

У любого горя, как и всего на земле, имеется свой срок годности, но, к сожалению, уходя, горе всегда оставляет после себя шрамы, а те, даже покрываясь со временем бесчувственной рубцовой тканью, меняют нас навсегда.

Живот требовательно заурчал, напоминая об отсутствии ужина. Глянув на часы, отметила время — начало седьмого. Я в нижнем белье, но накрашенная и причёсанная. Платье выбрано, так что вполне успевала перекусить хотя бы бутербродом. Накинув на плечи махровый халат и обув тапочки, спустилась вниз.

— Мирушка, ты проголодалась?

— Немного, тёть Маш, — обняла добрую женщину со спины, пока она нарезала салат, — но мне достаточно бутерброда. Гера скоро подъедет, поэтому нет времени на застолье.

Она оглядела меня сверху донизу и хитро улыбнулась: — Куда-то собрались? Ты, я погляжу, прихорошилась.

Я невольно скривилась: — Очередной приём у мэра и почему-то в четверг. Что за блажь?

— Ну, так вы приедете, поздороваетесь с хозяином вечера, покрутитесь среди гостей и уйдёте. Разве ж это тяжёлая работа? Зато у Герушки появятся новые заказы, — тётя терпеливо разъясняла прописные истины.

— Ты, как всегда, права.

— Садись за стол, я быстренько соберу тебе поесть. Как раз жаркое успело подойти.