Покончив с валенками, Пожарский сунул в корзину два горшочка с ореховым маслом и один экспериментальный сомовый горшок с маслом селёдочным. Дальше в корзину последовала пачка бумаги в двадцать листов, азбука на обычном местном языке и книга стихов на этом же языке. Даже эта большая корзина оказалась заполнена. Пришлось идти за второй.

Сюда Пётр сначала положил тщательно завёрнутую икону Богоматери Одигитрии, потом специально для матери сделанную Фомой шкатулку с утконосом и, наконец, несколько кружевных тарелок, особенно тщательно расписанных. Последней легла тщательно сделанная шкатулочка с ручкой для отца. Так, сыр забыл, спохватился Пётр и послал за пикантным сыром. Ну, теперь точно всё.

Царю посылка выглядела аналогично, только валенок было три пары: Михаилу, старице Марфе и бедующему пока у ляхов в плену будущему патриарху Филарету. На всех трёх парах был Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву (Покровский собор, или собор Василия Блаженного). Ручки тоже пришлось положить две: царю и патриарху.

Собрав гостинцы, Пётр приказал погрузить всё в сани и поехал к государеву дьяку Фёдору Фёдоровичу Пронину. Тот закончил двухгодичный срок пребывания в Нижегородской губернии и собирался в Москву за новым назначением. С ним Пётр и собирался послать подарки родне и государю.

Фёдор Фёдорович уже паковал вещи и отбывать собирался прямо в этот день, нужно было успеть до распутицы добраться до Москвы. Выслушав напутствия Петра, он поблагодарил того и пообещал подарки доставить в лучшем виде. Дела в губернии он уже передал новому государеву дьяку Трофиму Силычу Акинфиеву.

Петру не хотелось перед дорогой встречаться с новым руководством губернии, и он решил незаметно улизнуть. Почти удалось, только на пороге он столкнулся с каким-то просителем, и когда тот извинился, Петру акцент незнакомца показался очень странным.

– Кто ты и как тебя звать? – строго зыркнул он на чернявого иностранца.

Оказалось, что зовут этого «немца» Бартос Каропа, и он венгр. Петра вдруг осенило: ведь венгры и вогулы, к которым он собирается, пусть дальние, но родственники и могут, хоть и с трудом, но понимать друг друга.

Бартос был владельцем небольшого кабачка, сам готовил еду и сам подавал на стол. Одним словом, в деньгах не купался.

– Сколько ты денег зарабатываешь за месяц? – спросил его княжич.

– Зачем это тебе, Пётр Дмитриевич? – удивился венгр.

– Ответь сначала.

– Бывает, что и пять рублей за месяц набегает, – явно прихвастнул кабатчик.

– Давай так, я даю тебе пятьдесят рублей, прямо сейчас ты оставляешь их семье, а сам едешь со мной на Урал-камень. Осенью мы вернёмся. Если поход будет удачный, то и ещё деньжат подкину. Мы едем на родину твоих предков, на Урал, и мне нужен переводчик, толмач. – При этих словах Пётр достал кошель и звякнул монетами.

– Мы поедем на лошадях?

– Нет, мы поплывём сначала на кораблях, а потом – как получится, скорее всего, пешком.

– Пятьдесят рублей и горшок масла сладкого, – чуть набил цену венгр.

Пётр протянул ему руку и крепко пожал ладонь Бартоса:

– Договорились! Завтра с вещами приезжай в Вершилово. Получишь деньги и масло, мерку с тебя мастерицы снимут, чтобы одежду дорожную пошить. Отправляемся через несколько дней, как корабли по Клязьме спустятся.

Расстались довольные друг другом.

Шли на трёх больших ладьях. Пётр был совершенно незнаком с парусными судами, да ещё и речными, поэтому он прислушался к советам бывалых купцов и набрал для своих корабликов три лучшие команды, что можно было достать в Нижнем Новгороде.

На ладье было две мачты, и можно было поднять два прямых паруса. Одна мачта, побольше, находилась практически в центре судна. Вторая, поменьше, ближе к носу. Про всякие баки и юты Афанасий Иванович помнил, но здесь так нос и корму никто не называл.

Позади средней мачты по обеим сторонам ладьи были устроены места для гребцов, по шесть с каждой стороны. Кормило, или рулевое весло, находилось на носу. Итого команда состояла из двенадцати гребцов, одного кормщика и четырёх человек, что занимались парусами. Всего семнадцать человек. Главным был кормщик.

Ещё на первых двух корабликах находилось по пятнадцать стрельцов. На последней ладье стрельцов было десять, плюс двое рудознатцев, подьячий, сотник стрелецкий и княжич с венгром.

Собираясь в поход, Пётр думал, что можно будет гребцов ночью поменять на стрельцов и плыть круглосуточно. Действительность разбила эти надежды. На корабликах было очень тесно. Просто не повернуться. Плыть можно было только днём и только с опытным кормщиком, так как Волга изобиловала мелями. Как начинало вечереть, приставали к берегу и устраивали лагерь. А утром этот лагерь необходимо было сворачивать. Медлительность всего этого движения серьёзно раздражала княжича. Он предложил старшему кормщику хотя бы менять гребцов на вёслах, чтобы идти быстрее, но здоровущий, заросший волосом, как медведь, мужик, их лоцман, сказал густым басом, что так будет не быстрее, а медленнее, и Пётр сразу поверил ему.

На третий день добрались до Чебоксар. Показали воеводе царёву грамоту о разведке Урал-камня и, пополнив запас воды и провизии, тронулись дальше. Ничем интересным Чебоксары Пожарскому не приглянулись: маленький деревянный городишко. Разве что на правом берегу выделялась деревянная Покровская церковь с певучими колоколами. Кормщик Андрей Пряхин сказал, что колокола льют местные мастера, и покупают у них эти колокола многие церкви и монастыри со всей Руси. Пётр это дело в блокнотик записал. На обратном пути нужно будет поинтересоваться, может, и к себе мастеров стоит переманить.

О литье колоколов Пётр имел самое общее представление. Но знал он одну вещь, о которой теперешние колокольные мастера не ведали точно. Сейчас считается, что чем больше серебра и золота добавить в бронзу, тем лучше (серебряней) будет звучание. А Афанасий Иванович помнил передачу по телевизору, что это было заблуждение, что чем меньше примесей в бронзе, тем чище звук. И пузырьки воздуха нужно, чтобы в отливку не попали. Может, с его помощью мастера и вовсе хорошие колокола отольют.

Казань показалась в полдень на пятый день плавания.

Ещё собираясь в плавание, Пётр Пожарский расспросил у купцов и государева дьяка Фёдора Пронина всё, что те знали о Казани. Ему рассказали про Татарскую войну, что закончилась буквально год назад. Это местные служилые татары под руководством Еналея Еммаметева подняли восстание, сопротивляясь резкому увеличению налогов. Восстание шло с переменным успехом, и только вмешательство некоронованного короля Урала купца Строганова со своими казаками позволило подавить восстание, утопив его в крови.

В Казань для учинения разборок прибыла из Москвы комиссия во главе с соратником Пожарского Кузьмой Мининым. Тот поступил согласно сложившейся традиции: пленных жестоко пытали и казнили прилюдно. Казнили и Еналея Еммаметева, а детей его сослали в Великий Новгород. Часть татар сослали в сибирские городки. Выборный человек всея земли Русской Кузьма Минин поехал назад в Москву, но по дороге скончался. Погребли его на простом погосте приходской Похвалинской церкви.

Сейчас в бывшей столице Казанского ханства было вполне спокойно. Воеводы боярин князь Владимир Тимофеевич Долгоруков и его товарищ князь Семён Никитич Гагарин навели порядок жёсткой рукой. Из истории Афанасий Иванович помнил, что патриарх Филарет выберет в жены царю именно дочь Владимира Долгорукого. А вот когда это произойдёт и как дочь звать, тут хоть убей. Встречаться с этим «наипервейшим» князем на Руси у Петра не было ни малейшего желания, как и задерживаться в Казани. Поэтому, показав грамотку царя мытникам на причале и дав тем осмотреть ладьи, сошли на берег, дабы прогуляться по рынку, пополнить запасы провизии и отбыть подобру-поздорову. Солдатский лозунг «подальше от начальства, поближе к кухне» должен и в семнадцатом веке действовать.