– Не колдовство ли это, отрок? – нахмурился государев дьяк.

– Вся бумага освящена настоятелем нашим, отцом Матвеем, вот о том грамотка. – Пётр достал исписанный ровным почерком ещё один лист бумаги. Внизу была печать с крестом.

– Как же сделано сие? – Пронин недоверчиво поднёс исписанный лист к свече. Буквы проявились.

– Если я расскажу этот секрет, то все станут так делать, а я лишусь прибыли.

Между тем Пожарский продолжал доставать из второй корзины диковины. Теперь настала очередь тарелок сетчатых и чудесным образом расписанных. Тарелки казались такими хрупкими, что их страшно было брать в руки. Княжич взял такую тарелку, поднял невысоко над столом и уронил. Диковина упала на стол с лёгким звоном и не разбилась.

– Они, конечно, бьются, но любая посуда ведь бьётся.

И напоследок на стол легли две перьевые ручки и чернильница-непроливайка.

– Это, Фёдор Фёдорович, – княжич взял одну ручку и снял с пера колпачок, – заменитель гусиного пера. Называется эта диковина перьевой ручкой. Писать ею гораздо удобней. – Пётр обмакнул перо в чернильницу и вывел на сверкающем белизной верхнем листе бумаги два слова: «Пурецкая волость».

– Попробуй сам, Фёдор Фёдорович! – И княжич протянул Пронину одну из лучших ручек, сделанных ювелиром, с золотым пером и гранёным лалом в лапе орла на колпачке.

Государев дьяк взял ручку дрожащими руками, затем обмакнул в странную чернильницу и пониже первой надписи вывел: «Нижегородская губерния».

– Зачинять эти ручки не надо никогда. Иногда только промывать, лучше хлебным вином, – продолжал Пожарский.

– Хитрая это придумка, Пётр Дмитриевич. – Дьяк осмотрел внимательно одну ручку, потом вторую. Эта была с серебряным пером и без каких-либо украшений.

– Это всё образцы, Фёдор Фёдорович, и по окончании разговора с купцами и дьяками останутся они у вас – подарок мой на Рождество Христово. Чуть-чуть не успел только.

– Боюсь я, Пётр Дмитриевич, прогневать Господа, приняв такие подарки. У государя чай таких диковин нет, – бережно положил золотую ручку на стол Пронин.

– Государю я тоже готовлю подарки. Только нельзя, чтобы подарки мои раньше купцов в Москве оказались. Прознают в немецкой слободе, и лишусь я части прибыли.

– Добро, княжич, соберу я завтра побольше купцов. И не только самых тороватых. Много соберу. А хватит ли у тебя на всех товара? – Дьяк представил, сколько казна с этой сделки поимеет пятины.

– Надо не так ставить вопрос, Фёдор Фёдорович. А хватит ли у нижегородского купечества денег на все мои диковины? Не дешёвые это вещи. Представь, сколько сия ручка стоить может… – Пётр кивнул на ручку с гранёным лалом.

– Да, вещица цены огромной, поди, и у англицкого короля такой нет. – Дьяк бережно поднял ручку и прочитал на деревянной палочке сбоку: «Пурецкая волость».

– Ты, Фёдор Фёдорович, первый во всём мире владелец перьевой ручки, нету ещё их ни у кого.

Назавтра был ужас. Купцы рвали друг другу бороды, пинались и орали так, что пришлось вызвать стрельцов с воеводой, чтобы навести порядок. Только под утро кончились торги на первой нижегородской бирже. Так назвал это побоище Пожарский.

А к обеду к ювелиру стали заходить купцы и валить на стол пригоршни золота и серебра. И вот теперь сидел Лукаш Донич за столом, готовым прогнуться от веса драгоценных металлов, слушал, как жена мечтает уехать с такими богатствами в Прагу и открыть там маленькую ювелирную мастерскую на первом этаже и с небольшой квартиркой на втором. Глупая женщина. Кому нужна Прага, если есть Вершилово.

– Собирайся, Габриэла, – сказал Лукаш. – Мы через неделю переезжаем в Вершилово, княжич для нас терем заканчивает.

Еврейские ювелиры пришли вместе. Одного звали Якоб Буксбаум, он был немолод и почти лыс. Второго – Барак Бенцион, этот был помладше и явно понахрапистей характером. Первым делом эти два деятеля подарили Петру золотые серьги.

«Отдам жене пьянчужки Андронова, Лизавете, – решил Пожарский. – Компенсация будет за мужнины побои».

– Мы бы хотели загладить все недоразумения, что между нами произошли, – начал Барак, заискивающе поглядывая на отрока.

– Заглаживайте, – разрешил княжич.

– Мы очень сожалеем, что не удалось заключить выгодного договора с князем Пожарским, просто ваши малые лета не позволили нам сразу разглядеть тот свет знаний, что прямо струится из вас, – загнул витиеватую фразу Якоб.

– Всё, закончили с извинениями. Теперь давайте к делу, – поторопил их Пётр.

– Вот она, молодость, всё бы ей спешить, – с долей высокомерия сказал по-немецки Барак.

– У молодости только один недостаток, она быстро проходит, – на своём немецком ответил ему Пожарский, слегка усмехнувшись.

– У вас странное произношение, но понять можно. Что это за диалект? – удивился Барак.

– Не знаю, говорят, что похож на верхнесаксонский, – продолжил говорить по-немецки молодой князь.

– Разве что похож. Ну, ладно, к делу так к делу. – И Барак Бенцион вновь перешёл на русский. – Мы бы хотели на взаимовыгодной основе выпускать перьевые ручки.

– Я думаю, что и Лукаш справится с этой задачей, – несогласно покачал головой Пожарский.

– Но ведь чем больше перьевых ручек, тем больше прибыль, – не согласился с ним Якоб.

– Три условия. Первое. Вы не продаёте ручки на территории нижегородской губернии и в Москве. Второе. Лукаш со мной в доле по пятьдесят процентов от прибыли. Третье – это качество. Ручки должны быть идеальными. И на ручках на двух языках, на русском и на латыни, должна быть надпись «Пурецкая волость», – не стал затягивать переговоры княжич.

– С первым и третьим условиями мы полностью согласны. А вот пятьдесят процентов прибыли… Ведь нам придётся далеко возить товар. Войны, разбойники, дьяки – кто только не покушается на имущество бедного еврея.

– И какова ваша цифра?

– Сорок процентов. Вы должны понять…

– Ладно, сорок пять, и это последняя цена. Вы и так поссорите меня с Лукашем, или мне придётся снизить процент и ему. И ещё, собираетесь ли вы торговать ручками в Европе?

– Там в основном мы и собираемся торговать, на Руси ведь не очень много людей, обладающих грамотой, – развёл руками Барак.

– Кто и когда поедет в Австрию и Богемию? – обрадовался княжич.

– Надо уехать из Московии, пока лежит снег, потом будет просто не проехать по весенней распутице.

– Сейчас середина января. Больше недели до Москвы, и потом ещё две недели до Речи Посполитой. Вам нужно выезжать не позднее чем через месяц, – подсчитал Пожарский.

– Так примерно мы и рассчитываем.

– Есть ли у вас достаточные запасы серебра и золота, чтобы сделать необходимое количество перьев? – хотел предложить свою помощь княжич.

– Не беспокойтесь, мы найдём необходимые материалы.

– Я хочу послать письмо Иоганну Кеплеру. Это придворный астролог в Австрии. Я не знаю, в каком городе он сейчас живёт. Я хочу пригласить его к себе в Вершилово, чтобы он преподавал астрономию детям и занимался научными изысканиями, печатал книги. Ещё одно письмо нужно будет передать Галилео Галилею во Флоренцию. И последнее – художнику Рубенсу в Антверпен, а также ещё одно, туда же, художнику Ван Дейку. И вот что, если эти учёные и художники согласятся переехать сюда, то нужно бы им выдать деньги, чтобы они без проблем добрались сюда.

– Это все не тяжело устроить. Пишите ваши письма, их обязательно передадут.

На том и расстались, довольные друг другом.

«Здравствуйте, дорогой Иоганн. Пишет вам сын князя Пожарского маркиз Пётр Дмитриевич. Зная о вашем бедственном положении, хочу предложить вам пост преподавателя в моей школе. Конечно, один из самых известных астрономов, математиков и физиков может посчитать оскорблением предложение преподавать в школе какого-то маркиза в далёкой и дикой Московии…