Перед глазами стоял огромный котлован на месте разрушенного Кёнбоккуна, где потом оккупанты установили свои постройки. Память одно за другим подбрасывала страшные воспоминания об убитых людях, которые не смирились с оккупацией и боролись за свободу. Сердце клокотало от негодования и гнева.

– Ваш вопрос – оскорбление памяти всех пострадавших от японского правительства, – Сан слышала, как дрожит ее голос, и понимала, что должна сдержаться, но это было выше ее сил. Выше ее понимания справедливости и человечности. – Не для того гибли тысячи людей, чтобы жалкие потомки цинично рассуждали о технологическом прогрессе в обмен на их жизни!

Повисла пауза, студенты затихли, и в наступившей тишине Сан слышала только бешеный пульс своего сердца.

– Все это так, но… вы ведь окончили Сеульский университет, госпожа Ким? – Доён остался равнодушен к ее эмоциональной речи. Он переплел пальцы и подался вперед, холодно глядя на Сан. – И вы наверняка знаете, что построили его японцы, правда, тогда он назывался Кейдзё. Нельзя отрицать тот факт, что без влияния Японии Корея не стала бы такой развитой страной, какой мы знаем ее сейчас.

Сан уже взяла дыхание, чтобы разразиться очередной тирадой, но неожиданно в их диалог вмешался Джисон.

– Они хотели с корнем вырвать наш народ с исконно корейской земли, – глухо сказал он, уставившись на деревянный стол перед собой. – Я не знаю, какой была бы Корея без вмешательства Японии, зато она бы точно сохранила тысячи жизней невинных людей. Железные дороги, университеты и больницы не вернут бесчисленное множество уничтоженных семей. Как по мне, важнее этого ничего не может быть.

Он поднял на Сан тяжелый взгляд, в котором она увидела ту же боль, которая сейчас бушевала в ее собственном сердце, разбуженная этими страшными воспоминаниями. Она грустно улыбнулась ему, от всей души благодарная за то, что он встал на ее сторону.

– Да, с этим сложно поспорить, – Доён примирительно поднял руки, будто бы признавая поражение, и ухмыльнулся.

– Историки могут оценивать это как угодно, – решила поставить точку в этом разговоре Сан. Она немного успокоилась и взяла себя в руки. – Однако самым важным является то, как сами корейцы воспринимают тот период истории. Судя по опросу «Кореан Таймс», восемьдесят процентов населения негативно относится к японской оккупации. Национальная память очень долгая и крайне болезненная, и похоже, что для наших с вами соотечественников это до сих пор незаживающая рана.

После занятия Сан в холодной ярости вбивала каблуки в ламинат, направляясь на кафедру. Какие бы чувства она ни испытывала к Квон Доёну, но сейчас хотела растерзать его на куски. Этот человек не только испортил ее лекцию, но и оказался абсолютно бездушным и хладнокровным придурком!

Распахнув дверь кабинета, она прошагала к их общему столу и бухнула на него распечатанные материалы так, что одна из коллег испуганно подскочила на стуле.

– Простите, – неохотно кивнула ей Сан и плюхнулась на кресло подлеца Доёна, испепеляя взглядом дверь. Если он сейчас здесь появится, она за себя не отвечает!

Долго ждать не пришлось, и вскоре Квон возник на пороге с абсолютно безмятежным видом. Он подошел к Сан, взирая на нее сверху вниз, и невинно поднял брови.

– И что это было? – выдавила она, скрестив руки на груди и даже не думая уступать ему его собственное место. – Решил отомстить за то, что профессор Пак отдал этот факультатив мне?

– Отдал? – рассмеялся Доён, и Сан невольно отметила, какой приятный у него смех – низкий, грудной. – По-моему, ты вынудила его это сделать! Уж каким способом, я не знаю, но наверняка не просто похлопав ресничками.

– Извините, коллеги, не могли бы вы говорить тише, я готовлюсь к занятию, – недовольно одернула их сидящая рядом преподавательница, имени которой Сан не запомнила.

– Простите, госпожа Пак, – слегка поклонился Доён и пригласил сердитую Сан выйти из кабинета.

Они поднялись по лестнице на крышу и вышли на жгучее солнце. Наверху был разбит небольшой сад с уютными лавочками, одну из которых занял Доён, похлопав по сидению рядом с собой.

– Спасибо, я постою, – процедила Сан. «Ничтожество!» – бушевала она, злясь на себя за то, что все равно каждый раз попадала под его обаяние. Даже сейчас, после того, что он устроил, она не могла подавить в себе желание ему понравиться.

– Ненавидишь меня? – невозмутимо спросил Квон. Он прищурил от солнца правый глаз и смотрел на нее с ехидной усмешкой.

– Я понимаю, что ты зол на меня. Я отняла у тебя факультатив. Но в своей мести ты зашел слишком далеко. Есть вещи, которые трогать нельзя! Это низко, мерзко и… – она подбирала слова, чтобы описать его поступок.

– И аморально, – подсказал ей Доён, усмехнувшись. – Все это верно, однако… – он поднялся со скамьи и встал напротив Сан, засунув руки в карманы, – это слишком однобокая трактовка исторических фактов, перемешанная с личными чувствами. Сразу видно, что у тебя нулевой опыт преподавания. Ты же историк и должна быть объективной. Тем более тебя слушает молодое поколение. Представь, какое отношение к современной Японии и японцам ты у них формируешь! Хочешь взрастить в них ненависть?

– Да! – выпалила Сан и тут же осеклась, понимая, что выглядит, как подросток с юношеским максимализмом.

Доён уничижительно хмыкнул, как бы говоря, что нисколько не сомневался в ее умственных способностях.

– Если бы ты меня не провоцировал, я бы себя так не вела, – уже более спокойно сказала она, против воли рассматривая тонкий нос с горбинкой и четко очерченные губы.

– Можешь не верить, но я не провоцировал, а пытался натолкнуть тебя на правильный вектор движения. Как только ты произнесла первую фразу, я сразу понял, куда ты клонишь, и не хотел, чтобы студенты слушали лишь патриотические лозунги. Они должны знать факты и уметь их правильно оценивать. Понимаю, – он повысил голос, предвосхищая очередное возмущение Сан, – эмоции, харизма, немного актерства в преподавании нисколько не помешают. Но все должно быть в меру, без перегибов.

– Ты сейчас мне даешь советы как сонбэ? – Сан усмехнулась, с удивлением понимая, что больше не злится.

– Можно и так сказать, – слегка улыбнулся Доён, и впервые с момента их знакомства она почувствовала, что лед между ними стал медленно таять. Пытаясь поддержать едва наметившееся потепление, Сан ухватилась за возможность продолжить разговор.

– Мне сложно освещать эту тему, ведь все эти ужасные события я пережила сама. Своими глазами видела, что они творили в нашей стране…

Доён вытаращил глаза и наклонился к ней.

– Значит, все-таки ты не человек.

– Почему это? – возмутилась Сан. – Человек, просто живу долго и проникаю в людские кошмары.

Доён фыркнул.

– Когда я впервые увидел тебя в своем сне, подумал, что ты либо призрак, либо реинкарнация Ким Сан. Но быстро понял, что это не так.

– Как ты это понял? – Сан села на скамью в надежде, что он займет место рядом, и они продолжат разговор. Впервые за все время их странного знакомства они говорили нормально, без попыток оскорбить друг друга. Ей столько всего хотелось у него спросить, что нужно было поддерживать адекватную беседу.

– Не могу объяснить. – Доён замялся и сел на край скамьи, будто не решался сократить расстояние. Или не хотел. – Откуда-то я знал, что ты умерла триста лет назад, во время тех событий. Но почему-то чувствовал, что передо мной именно ты прежняя, не новое воплощение старой души. Поэтому и назвал тебя мертвецом, когда ты попала на мою свадьбу.

– Я ничего не помню до того момента, как стала ловцом снов. Это правда, я не лгу и не пытаюсь скрыть свои преступления. Кто-то стер мне память, наградил бессмертием и способностью проникать в чужие сны, – сказала Сан, глядя на задумчивый профиль мужчины. – Моя подруга ведьма сказала, что я застряла на перекрестке двух миров. Но кто это со мной сделал и для чего, не представляю. По ее версии, некто скрывает меня от высших сил, но так это или нет, я не знаю. Ничего не знаю и ни в чем не уверена…