Антонин Мендак.»
– Боже мой, – в очередной раз пробегаясь глазами по строкам, прошептала Аделаила. Ей казалось, что всё это самый настоящий бред, но нечто внутри подсказывало, что каждое написанное слово было правдой. В ужасе откинув письмо к краю стола, девушка вскочила с кресла и подошла к окну, зажмурившись.
Отец хотел с ней что – то сделать? Что – то… вырезать? Было очень сложно понять хотя бы малую часть из того, что написал Мендак своими общими фразами. Видимо, до этого Григорий уже связывался с ним, так что мужчина просто не посчитал нужным объяснять всё в очередной раз. А вот Аделаиде бы эти объяснения сейчас пригодились. «Согласен полностью поменять её жизнь и изменить само её существо». Схватив голову руками, Петрова постаралась вырвать из памяти все прочитанные слова, но они, словно ножи, врезались в то, что осталось от сердца, кромсая это на мелкие кусочки.
Чтобы ни собирался сделать Григорий, это точно было противозаконно. Это знал и отец, и Антонин, но куда ужаснее было то, что второй мужчина, похоже, наслаждался своим знанием и властью, имеющейся у него в руках. Он пользовался страхом Петрова, словно склоняя его к чему-то безумному, ненормальному, противоестественному. Оставалось лишь надеяться, что отец и впрямь никуда не сводил её в детстве. Может, именно это было причиной того, что она многого не помнила? Память ребёнка очень восприимчива ко всему происходящему и, если ей вдруг сделали больно, она вполне могла оградить себя от травмирующего воспоминания.
– Ожерелье, – резко распахнув глаза навстречу солнечным лучам, пробормотала девушка.
Вернувшись к столу и взяв в руки украшение, которое тут же начало переливаться в ярких лучах солнца, Ада задумчиво вглядывалась в витиеватые узоры. Серафима не любила подобные вещи. Она ведь… Она ведь считала их лишней тратой танов. Или и эти мысли были лишь плодом детского воображения? Девочке казалось, что единственными украшениями, которые её мать никогда не снимала, были лишь обручальное кольцо из белого золота и серьги, подаренные отцом в день рождения самой Ады.
Попытавшись успокоиться, Аделаида, с ненавистью схватив письмо, выбежала из комнаты, совершенно не желая сейчас находиться в кабинете отца. Девушка просто не могла поверить в то, что тот мог решиться на что – то болезненное для своей дочери. Каждый день шепча ей на ухо, как сильна его любовь к ней, неужели он мог пойти к кому – то, чтобы что – то поменять? Поменять её? Что его могло не устраивать в собственном ребёнке?
– Как жаль, пап, что ты сейчас не можешь объяснить мне, во что пытался впутать нас обоих! – громко выкрикнула девушка, сотрясая стены и воздух. – Твоих объяснений мне сейчас очень, очень не хватает!
Спустившись в гостиную и принявшись наматывать в ней круги, Аделаида не переставала крутить в руках письмо, постоянно перечитывая подпись. Антонин Мендак. Нужно будет спросить у тёти Лизы, есть ли в городе телефонный справочник и проверить эту фамилию. Конечно, вероятность того, что мужчина, кем бы он ни был, до сих пор живёт в Авуар де Луе, была очень мала, но в понимании Петровой это был единственный вариант из всех возможных.
Девушка обязательно должна была отыскать его. Что – то в глубине души Ады подсказывало ей, что этот Мендак сможет помочь разобраться в чём-то. Именно это противоречивое ощущение спокойствия убивало Аделаиду и напрочь сбивало с толку. В очередной раз сев на диван, девушка услышала, как на всю комнату заворчал голодный живот, в который за весь день попал лишь небольшой кусок кекса да зелёный чай. Закрыв глаза и расслабив уставшее от напряжения лицо и тело, девушка откинула голову на мягкую спинку дивана и принялась глубоко дышать. В конце концов, что бы она сейчас не узнала, это было шесть лет назад. За это время Антонин Мендак мог умереть, переехать или даже попасть в тюрьму за свои неясные махинации.
Проснувшись от шума проехавшей под окнами скорой, Аделаида недовольно потёрла глаза руками, сонно потягиваясь. В последнее время ей совершенно не удавалось хорошенько выспаться, а сейчас, как назло, она провалилась в очень глубокий сон, из которого всё – таки приходилось выбираться. Свет уже полностью прекратил проникать в окно первого этажа, что могло говорить лишь о том, что на город спустились долгожданные сумерки. Конечно, долгожданными они были для тех, кто имел у себя в домах свет и воду, а Ада же, пытаясь отыскать в полутьме гостиной телефон, с ненавистью проклинала тех, кто создал политику оплаты счетов.
– Чёртов мобильник! – ударившись мизинцем о ножку кресла, девушка запрыгала по комнате на одной ноге, чувствуя себя просто ужасно. Оставив пустую затею с поиском телефона, Аделаида, наткнувшись на сумку в коридоре, вышла из дома, громко хлопнув дверью и закрыв её на ключ. Палец на ноге всё ещё побаливал, а в груди снова начало всплывать чувство неосознанной обиды на Григория. Несмотря на то, что девушка не понимала, что именно хотел сделать отец, она ясно ощущала, что это «нечто» вряд ли принесло бы ей счастье.
Опустившийся на Авуар де Луе вечер подарил столице желанную прохладу. Не имея возможности даже узнать точное время и адрес ближайшего кафе, Аделаида молча пошла в сторону центра, из которого приехала утром. В конце концов, должно же там быть хоть одно место, где могут подать приличный кофе. В воздухе всё ещё чувствовалась дневная сухость, от которой лишь слегка спасал подталкивающий в спину ветер, а уставшие от жары птицы медленно двигались по траве и не думали о том, чтобы потратить силы на лишний взмах крыльями. На одном из домов девушка, наконец, смогла разобрать название улицы. «Победа». Название вполне имело место быть, но после «Вита Нова», что означало «новая жизнь», звучало довольно сухо. Кого здесь победили? В Авуар де Луе никогда не было ни войн, ни даже восстаний. А улица, на которой стоял дом Петровых, была выстроена самой первой. Новая жизнь. По-настоящему новая. Под флагом воссоздания «истории города» Тасканов решил написать историю сам.
Лето вносило в жизнь каждого человека свои планы. Глядя на маленьких ребятишек, бегающих на крыльце дома с водяными пистолетами, Ада невольно вспоминала себя в детстве. Как бы сильно ей не хотелось этого признавать, но то время, как принятое понятие детства, перестало существовать для неё уже в десять лет, после переезда. О прогулках, свободном времени и маленьких шалостях пришлось сразу забыть. Она училась готовить, ходить за продуктами, стирать, гладить и выполнять всю работу по дому, которая до этого её никак не затрагивала. А в детстве же…
После школы Аделаида проводила время на огромных, раскидистых ветвях дуба, скрипевших, когда девочка на них залезала. Серафима всегда переживала из-за того, что Ада может упасть и травмироваться, потому что дерево достигало почти трёх метров в высоту, но девочка старалась в совершенстве овладеть искусством лазанья по ветвям. Все ссадины и порезы, неизменно появлявшиеся на коленях и ладонях, были обязательно спрятаны от мамы до того момента, пока нельзя будет сказать, что это «уже старое». Аделаида делала всё, чтобы у Серафимы не было поводов для волнений, а мама, в свою очередь, делала вид, что не замечает попыток ребёнка что – то спрятать.
Летом же они почти каждые выходные всей семьёй стремились уехать из города. Где – то недалеко от Авуар де Луе была небольшая деревня, рядом с которой текла река. Отец купил там домик в день их с Серафимой помолвки и, с тех пор, полюбил это место всей душой. Впрочем, его семья также испытывала к этому маленькому домику с миниатюрным садом искренние и трепетные чувства. Именно там Аделаида научилась плавать и нырять, на такой вылазке впервые попробовала шашлык. В том маленьком мире, в домике с белоснежными ставнями и окнами, на подоконниках которых всегда стояли цветы, было просто чудесно. Девочка была не уверена, но ей даже казалось, что вместе с ним ездила ещё одна семья, в которой был мальчишка, постоянно старавшийся помочь маленькой Аде. Эти воспоминания ложились как бальзам на душу и девушка, погрузившись в глубины собственной памяти, с улыбкой на лице продолжала идти вперёд, изредка сворачивая то направо, то налево. Она не была уверена в том, что идёт в правильном направлении, и совершенно не представляла, что будет делать, если заблудится, но, знала только одно: она вернулась домой. Да, дома её тоже ждёт множество проблем, но всё это уже совершенно неважно. Тёплый влажный ветер Кусад де Шевалля с его маленькими улочками и родными соседями сменился процветающим и растущим Авуар де Луе, где всё кажется новым и удивительным, а люди, хоть и улыбаются в ответ, всё равно смотрят с опаской. Это был другой мир, совершенно иной. Забытый Петровой и покрывшийся пылью, как и сотни вещей в доме, которые ещё предстояло поднять, помыть и перенести на новое место. Это был мир, в котором однажды ей уже нравилось жить, а, значит, понравится и вновь.
