Однажды вечером в мае месяце 1685 года, в конце первой недели месяца, я и мой друг Рувим Локарби взяли у Неда Марлея его лодку и отправились ловить рыбу в Лангстонскую бухту. В это время мне было около 21 года, а мой друг Рувим был на год меня моложе. Дружба между нами была очень большая, основанная на взаимном уважении. Рувим был не высок ростом и не очень силен и любил меня за то, что я был высок и силен. Я же, от природы задумчивый и мечтательный, любил Рувима за его энергию и веселость. Он никогда не скучал, и во всех его словах и речах сверкало остроумие, светлое и невинное, как вечерняя зарница.

Рувим был невысокого роста, широкий, круглолицый и краснощекий, склонный к толщине юноша. Он ни за что не хотел признаться в том, что толст, и утверждал, что приятная полнота — не тучность. «Приятная полнота, — говорил Рувим, — считалась в античном мире верхом мужской красоты».

Мне пришлось пережить с Рувимом многое, мы вместе терпели невзгоды и подвергались опасностям, и я считаю себя вправе сказать, что трудно было сыскать более испытанного и надежного, чем он, друга. Вступили на путь приключений мы вместе, и, стало быть, так оно и нужно было, чтобы мы отправились ловить рыбу в этот майский вечер вместе. Вечер этот и положил начало всему последующему.

Мы миновали Варнерские мели и намеревались добраться до места, которое находится на полдороге между мелями и взморьем. В этом месте, как мы знали, водятся в большом изобилии морские волки. Здесь мы выбросили за борт тяжелый камень, привязанный к веревке, служивший нам якорем, и стали готовить наши лесы. Солнце садилось уже на туманном горизонте, и вся западная часть неба была окрашена в красный цвет. На этом фоне виднелись лесистые склоны острова Уайта. Они казались окутанными в пурпуровый пар. С юго-востока дул свежий ветер, и на высоких гребнях зеленых волн виднелась белая пена. Брызги волн обдавали наши лица. Глаза горели, во рту ощущался соленый привкус.

От Святой Елены вниз по каналу шел королевский корабль. Ближе к нам, на расстоянии приблизительно четверти мили, лавировал большой бриг. Судно было от нас так близко, что мы различали фигуры людей на палубе, слышали шум канатов и хлопанье надуваемых ветром парусов. Бриг становился под ветер и готовился двинуться в путь.

Товарищ мой поглядел на бриг и сказал мне:

— Гляди-ка, Михей! Никогда я не видал более глупого корабля. Едва ли он долго проплавает. Смотри, как они неловко лавируют, стараясь стать под ветер. Что за неуклюжий бриг! Этот корабль — ветреный франт, жалкий аристократишка, не умеющий работать.

Я поглядел на бриг и ответил:

— Должно быть, там что-нибудь неладно. Судно путается во все стороны, точно на нем рулевого нет. И гляди-ка — главная-то рея набок склонилась… А теперь опять выпрямилась. Смотри, что делают люди на палубе. Что это, они танцуют или дерутся? Рувим, поднимай якорь и давай приблизимся к бригу.

— Якорь-то я подниму, — ответил Рувим, — но к бригу не пойду. Будет лучше, если мы улепетнем от этого судна подальше.

И поглядев на бриг, мой товарищ добавил:

— У тебя беспокойный характер, Михей. Что это у тебя за манера — лезть на опасность? Правда, на корабле голландский флаг, но разве отсюда узнаешь, что это за судно? Приятно тебе будет, если нас буконьер захватит и продаст рабами в плантации?

— Это ты в Соленте-то нашел буконьера! — воскликнул я насмешливо. — Этак ты, пожалуй, пиратское судно в Эмсвортской канавке скоро найдешь… но погоди, что это такое?

С брига послышался треск выстрела мушкета. После этого водворилось молчание, а затем снова загремел выстрел. Послышались крики и вопли, через секунду снасти взвились, паруса надулись, и судно пошло полным ходом, направляясь мимо Бемраджа к Английскому каналу.

В то время, когда бриг несся уже под всеми парусами, одна из бойниц в носовой его части открылась, на палубе показался белый дымок, и пушечное ядро запрыгало, шлепая по волнам, в каких-нибудь ста ярдах от того места, в котором мы находились.

Сделав этот прощальный салют, судно снова двинулось в путь, стремясь к югу.

— Боже мой! Вот подлые негодяи и убийцы! — воскликнул Рувим, разевая рот от удивления.

Нападение брига на нас было так неожиданно, что и я вскочил:

— О, как бы хорошо было, если бы их перехватил королевский корабль! — воскликнул я. — Что хотели сказать этим выстрелом мерзавцы? Они или напились, или с ума сошли.

Но вдруг мой товарищ вскочил с места и закричал изо всей силы:

— Поднимай якорь, Михей! Поднимай якорь! Я понимаю теперь, в чем дело.

— В чем дело? — спросил я, таща веревку вместе с Рувимом.

Камень наконец был вытащен из воды и положен на дно лодки.

— Они не в нас стреляли — вот в чем штука. Они целились в кого-то, кто находился в воде между нами и ими. Живее, Михей! Старайся изо всех сил! Может быть, в эту минуту какой-нибудь бедняга тонет!

Я налег на весла.

— Ты верно говоришь, Рувим! — сказал я. — Вот из-за того гребня показалась человеческая голова. Потише, а то мы наедем на него. Еще два удара веслами — и готовься его схватить. Держитесь, приятель! Мы спешим к вам на помощь.

— Оказывайте помощь тем, кто в ней нуждается! — послышался из воды чей-то наставительный голос, а затем тот же голос поспешной скороговоркой прибавил: — Тише, тише, добрый человек, не заденьте меня веслом. Вашего весла я боюсь больше, чем воды.

Человек говорил спокойно и с самообладанием, и мы сразу же перестали бояться за его судьбу. Мы опустили весла и оглянулись, ища его. Мы подошли к нему так близко, что он мог ухватиться за шкафут, но он этого не сделал.

— Черт возьми! — воскликнул незнакомец сердито. — Какова вам покажется эта штука, которую сыграл со мной братец Нонус? Что сказала бы наша милая матушка, если бы она видела эту историю? Погибла вся моя амуниция, не говоря уже о моей доле в предприятии. И кроме всего прочего, мне пришлось расстаться с совершенно новой парой сапог, за которые я заплатил шестнадцать риксдоллеров Ванседдару из Амстердама. Я бросил ботфорты потому, что не могу в них плавать, но с другой стороны, я не могу ходить без них по земле.