– Нет!

Алька быстро вытерла ладонями пузатые слёзы с ресниц. Слух Данилы уловил слабое шмыганье носа. Довольный, он усмехнулся: «Проучил».

– Да и вали отсюда, козла-козлина козлячья!

Вспыхнув, Шпана развернулся, из-под ног сжал в кулак грязь, яростно запустил в оборзевшую маленькую ведьму.

– Вот за это слово… – Данила запнулся.

Бестия вытащила язык, зажав ладонями уши, и часто моргала. Шпана, покачивая головой, расцвёл улыбкой:

– Откуда взялась такая?

– От верблюда.

– Раз отвечаешь, значит, слышишь. – Данила нарочито грозно собрал брови над переносицей, выдвинул нижнюю губу. – Так я тебе за это слово…

– Ты сейчас похож на быка! – перекричала его «ведьмочка», заставив заткнуться. – Которому кое-что дверью прищемили! – Опустив руки и надменно вскинув подбородок, Алька крикнула:

– Ладно, бедолага, залезай под крышу. А то завтра сопли распустишь… температура там всякая. Лечи потом тебя.

Данила не сводил удивлённых и обескураженных глаз с заносчивой «залипухи».

– Спички есть, – спросил Шпана и пониженным тоном договорил, – ходячая неожиданность?

– Зажигалка, – похвасталась Бестия, зажигалка-пистолет появилась в кулаке. Озорной щелчок пальцем и блестящий пистолетик подарил огню жизнь из ствола. – Брат подарил.

Данила сгорбился, похромал дальше.

– Стой! – потребовала Бестия. – Всю стройку обходить решил? Я постарею, пока ты придёшь.

– Ты мне ногу отбила кирпичом. Идти всё больнее и больнее.

– Ой, ой. Надо же, обидели мальчика без двадцать первого пальчика.

Шпана остановился, надул щёки, опасаясь, что могут лопнуть, шумно выдохнул в небеса; взгляд стрельнул в это – девчачье существо.

– Не злись, каркалыга, – посоветовала Алька. – Давай руку, помогу подняться.

Данила подавился воздухом. Голова медленно поворачивалась, зрачки исподлобья прокатились по дуге и остановились в уголках, косились на шкодливую девичью фигурку.

– Откуда слов нахваталась? Словесный понос прорвало? А, понял, моё внимание ловишь. В кадрихи набиваешься. В зеркало давно смотрелась?

– Ах ты… – Сузившиеся глаза Бестии яростно искали булыжник. – Хромоножка, давай, кандыляй по дорожке. – «Ведьмочка» истерично засмеялась. – Если успеешь!

– Алька, прекращай за камни хвататься. Кто научил?

– Жизнь! Первая не схватишь, другой схватит. – Шумно выдохнув Бестия успокоилась, опустила руки. В кулаке завис пистолетик. – Я страшная, да? – И будто вспомнила главную идею своей жизни, добавила слов:

– Всё равно огрею тебя. – Глаза заметались по бетонным углам, по ступеням, по бетонному полу.

– Ты, шизанутая! – крикнул Данила, понимая: ведь и в правду огреет, – превозмогая боль, проскакал на одной ноге и залетел на железобетонную плиту.

– Я некрасивая, да? – Алька стояла с обрезком трубы. – Спрятался. Во дурак. Найду, хуже будет. – Над нижними веками явились слёзы, мокрые дорожки скользнули по щекам. Обрезок трубы обречённо зазвенел под ногами, прокатился, прогремел по бетонным ступеням. – Или ушёл? – Бестия опустилась на корточки, поджала шею в воротник куртки, задумчиво уставилась в одну точку. – Так на брата похож. – Она взглянула вдаль, на блестевшую широкую тропу. – Дождь стих, – прошептала она, – кушать хочется. – Устремила мечтательные глаза в высокий свод недостроенного здания.

Шпана крался на цыпочках к худенькой спине, не видел, что Бестия держит, поэтому не желал быть невовремя замеченным и получить порцию боли по другой ноге.

– Крадёшься, молва зубастая, – сказала Алька.

Данила медленно подошёл, Бестия выпрямила колени и повернулась. Она подняла подбородок, будто бы ростом мерилась, поднялась на носочках.

– Ты, точно маленькая колдунья, всё видишь, всё слышишь, борзая до беспредела. А если бы я был плохим? Давно бы на дне пруда рыб кормила.

– Рыбы здесь не водятся, одни тритоны.

– Деловая. Я для примера сказал.

– Знаю тебя. С другим бы так не вела.

Шпана в очередной раз открыл рот от изумления.

– И не такой уж ты пушистик, – качала головой Бестия. – Не добрый и не хороший.

– Но… – Данила задумался. – Но по сравнению с другими плохими ребятами – я хороший плохой.

– Ой ли, ой ли.

– По крайней мере, сидишь целёхонька и голову никто тебе не отвернул. А между прочим – заслуживаешь.

– Угрожаешь? – Глаза Бестии сузились, неприятные, отталкивающие.

– Не делай так, тебе не идёт. – Данила осмотрелся. – Костёр давай лучше замутим. Я промёрз как рыба в морозильнике, и водой наполнен как медуза. Заболею.

– Вроде не мороз на улице. Мог бы ещё поплавать.

– Когда ты вырастишь, твой муж повесится.

– Вот прикольно будет, если вдруг ты окажешься мужем. В жизни всё бывает. – Алька радостно хлопнула ладонями по ногам, больше походившими на спички. – Эх, тяжело такую тушу с петли снимать. Ничего, любовник поможет.

Зёв Данилы – зевавший лев отдыхает. Алька смерила его презрительным взглядом, неодобрительно фыркнула:

– Гландами завлекаешь? Или зубы красивые?

– Ты с кем водишься? В куколки должна играть…

– Ты что, дурак? Я в седьмом классе. Да и кукол от рождения не видала.

– Без родителей живёшь? – Данила трясся от холода.

– С мамой… и братом. Папа на самолёте погиб. Лётчик-испытатель. Как обычно, сам знаешь.

– М-м, – покачивал головой Шпана, – лётчик-испытатель – это да. Кунькабежный спорт, – задумчиво произнёс он, вспомнив одну бабку, жившую в деревне, давно поменявшую мерность: у той было девять мужей.

– Какой спорт?

– Это не тебе. – Данила оттянул прилипшие к ляжкам мокрые грязные штанины. – Полезу под стройку, за дровами.

– Там грязь тухлая, не пролезешь. Раньше я там пряталась. Даже ночевала. Сейчас там болото. – Алька пожала плечами. – Не знаю почему… откуда-то вода натекла.

– Из дома убегаешь?

– Угу. – Бестия отвернула бесстыжие глаза.

«Врёт. Что-то здесь не так. Но одёжка чистая. Кто-то стирает». – Что, совсем не получится к доскам подойти?

– Не знаю. Чем выломать? Если только тем обрезком трубы, по которому твоя макушка плакала.

– Нож есть. – Данила хлопнул по карманам куртки. – Неси трубу. Только договоримся, не для головы… моей. – Он протянул ладонь. – Уговор?

– Уговор. – В глазах шкодливой Бестии притаился смех.

Данила и семиклассница Алька, не по годам слишком «остроумная», задержали слившиеся взгляды и рассмеялись.

– Надо скорее. Темнеет на глазах. – Бестия подала новому другу трубу и зажигалку-пистолет.

Прошло десять минут. Алька сидела у края плиты, в подвальный проём высматривала Данилу. С лёгким эхом слышалась ругань, чихание. Чёрные и грязные пальцы легли на сырую землю, из-под плиты появилась голова Шпаны; вывернув шею, он недовольным тоном сказал:

– Да на фиг. Там в натуре болото.

Алька смехом захлебнулась.

– Чего прёшься? – Шпана вылез из подвала, не понимая: над чем «умирает» Бестия? – Скажи, чего ржёшь, я тоже хихикну?

– Ой умора не могу. – Бестия делала паузу, осматривала лицо Данилы и снова заливалась смехом. Держась за живот, она опустилась на корточки. Увидела, что Данила недобро осматривает её, сдвинула коленки, натянула юбку, озорно взглянула – и снова беснующийся смех наполнил стройку.

– Да скажи! – Данила нервничал, мок под умерившим прыть дождём и злился. – «С ума сошла? Ненормальная».

Алька успокоилась, тонкая ладонь протянулась в помощь Даниле:

– Давай руку, дятел.

– Этот дятел – тебе сейчас рот законопатит.

– Извини, ошиблась. Не дятел, цапе́ль. – Сквозь смех Бестия тыкала пальцем. – В болоте клювом лягушек ловил?

– Лови зажигалку. – Шпана рукавом стёр грязь с кончика носа. Подумал, тыльной стороной кисти протёр ещё раз.

Бестия поймала пистолетик-зажигалку, на лице застыла миленькая улыбка, добрые глаза опускали края бровей.

Твёрдый шаг Данилы в сторону стадиона смыл добродушную картину. Бестия спрыгнула на землю: он не уходит? Она испуганно забегала глазами по широкой спине удаляющейся высокой фигуры: он уходит, уходит! Ресницы завибрировали: он обиделся! Пистолет-зажигалка утонул в кармане короткой курточки. Алька побежала за Шпаной. Догнала, отмерив дистанцию – шаг, поплелась хвостиком, неслышно ступая след в след.