— Ах ты, мерзавка! — дама Камилла изменила свой сдержанности. — Шубы мои считаешь?

— А зачем вам… столько… шуб? — сквозь слезы сказала женщина с пола. — Когда дети в Италии… мерзнут…

— Кто мерзнет в Италии? Хватит врать! Колледж тебе зарплату платит! Спагетти не ешь, откладывай на шубу!

— Зарплату… как же… двадцать лет откладывать надо…

— Придите в себя, Камилла, — металлический голос Курбатского пресек эту короткую сцену, — никто вас не посмеет упрекнуть в том, что вы достойно храните верхнюю одежду. Шубы следует беречь, вы здесь абсолютно правы. И не стоит рот разевать на чужие шубы, — назидательно сказал Курбатский опальной журналистке, — вам столько в «Униту» денег перевели — все неаполитанское жулье можно в меха одеть. Камилла, прекратите! Мне отведена роль куда более примечательная, шубы мои не обсуждают. Итак, данной коммунисткой публично заявлено, что Советское государство поддерживает британский и германский фашизм. Эмиссар этих отношений перед вами, — полковник поклонился. — Очаровательно, не правда ли? Я, видите ли, и левых поддерживаю, и правых. Но к черту логику! Сказано, в частности, что я передавал вам, Камилла, крупные суммы, а также финансировал партию сэра Уильяма. Видимо, и на шубы хватало, и на фашистскую пропаганду. И это не все. Здесь подробно описано, как я, советский полковник, кавалер ордена Красного Знамени, свел здесь присутствующую Лауру Маркони с британским философом сэром Уильямом Расселом; как я оплачивал квартиру для их свиданий…

При этих словах профессор Анна Малокарис покрылась бордовыми пятнами, затем и вовсе побагровела, сделавшись похожа на греческие терракоты.

— Сосредоточьтесь, — сказал полковник Курбатский, — дамские страсти обсудим в другой раз. Есть конкретная задача. Информационная. Посмотрите на ситуацию спокойно и сделайте выводы. Мир на пороге большой войны. Кто-нибудь здесь хочет этот факт опровергнуть? Ну же, философы, вам слово! Мистер позитивист, вам это не представляется очевидным? Поведайте нам о летающих чайниках.

Хьюго Бэрримор ответил на реплику, обращенную непосредственно к нему, кивком головы.

— Война может вспыхнуть в любой момент. Из-за пустяка, из-за случайной фразы. Из-за глупой статьи. Ждут только сигнала. Британский лев готовится к прыжку, германский орел готов клюнуть, русский медведь вылез из берлоги. Вы сами видите, джентльмены, как мы все аккуратно себя ведем в Испании, оттягиваем развязку. Даже во Франции, спросите у комиссара, он подтвердит, готовятся к войне. И мы все ждем! Растягиваем антракт как можно дольше. Не из-за Чехословакии нам с вами рвать друг другу глотки, господа, не из-за Судетов! И плевать на испанское золото, кто бы его ни вывез!

Майор Кингстон хмыкнул.

— Заметьте, майор, я сказал: кто бы золото ни вывез, наплевать! И мы закрываем глаза на события в Северной Ирландии. Я первый буду против поддержки террористов Белфаста. Скажу больше, хоть и не уполномочен: Советский Союз уже задумывается о прекращении финансирования Коминтерна. Интернациональное братство вот таких вот дам, — Курбатский указал на рыдающую Лауру, — обходится слишком дорого. Пришла пора, господа, позабыть партийное ребячество. Мы отнюдь не намерены расходовать государственный бюджет на голодранцев. Мы, заявляю это здесь официально, желаем обдуманных, взвешенных государственных отношений. И партнерами своими мы видим не таких вот неврастеничек, а вас и ваше ведомство, дама Камилла, и тех, кто стоит за вами, майор Кингстон.

Полковник говорил ровным металлическим голосом, и, хотя слова его были будто бы дружелюбны, в обеденной зале стало невыносимо дышать.

Случается такое в шекспировских драмах, когда действие приближается к развязке и на сцене появляется словно бы новое действующее лицо — ужас.

Этот ужас обретает самостоятельное существование и движется по сцене сам по себе, захватывая все новые жертвы и сжимая им горло.

— Я требую, — ровным голосом продолжал майор, — чтобы мы положили немедленно конец этой истории. Я заинтересован в том, чтобы в британских и французских газетах — в официальных, правительственных газетах, а не в бульварных листках, которые финансирует мой отдел — вышли опровержения отвратительной фальшивки, опубликованной этой итальянской коммунисткой. Я заинтересован в том, чтобы виновные в убийстве были немедленно изобличены и переданы в руки правосудия. И, наконец, я, со своей стороны, делаю первый шаг к решению вопроса в том духе, который устроит всех. Я передаю всю информацию по поводу разведывательной деятельности Лауры Маркони, она же Зоя Шмыг, она же Маргарита Бальтрушайтис: вот все ее паспорта. Деятельность данной особы, как всем вам понятно, финансировалась вовсе не мной — эта клевета, надеюсь, будет своевременно опровергнута, — а так называемым коминтерновцем, якобы основателем германской Компартии, неким Гуго Эберляйном. В настоящее время Гуго Эберляйн вывезен в Москву вместе с рядом других лиц, виновных в подстрекательстве и организации вредительств на территории Европы. Так называемые коминтерновцы в настоящую минуту дают признательные показания; мы предоставим в редакции газет стенограммы.

— Я заинтересован в получении данных документов, — сказал майор Кингстон.

— Не сомневался, майор, в разумном подходе, свойственном британским спецслужбам. Разумеется, списки коммунистических агентов будут у вас в кратчайший срок. Дело так называемых германских коммунистов должно быть интересно также и германской стороне — оно осветит нашу позицию как нельзя лучше. Так называемый коминтерновец оказался откровенным фашистом. Причем настолько правым, что даже национал-социалисты в Германии от него отвернулись. Думаю, это снимет всякое подозрение как в поддержке правых, так и в поддержке левых партий Советским правительством.

— Информация будет адекватно расценена, смею вас уверить, полковник, — сказала дама Камилла, все еще несколько взволнованная беседой о шубах. Впрочем, аристократическая выдержка сказывалась во всем. Снисходительная улыбка вернулась на свое место, и лицо мастера колледжа приняло прежний благообразный характер.

— И главное, — сказал Курбатский, — думаю, не составит труда доказать — и мои бумаги помогут в этом, — что убийство сэра Уильяма совершено итальянской авантюристкой по заданию тех деятелей Международного Интернационала, кто пытается поссорить Советский Союз с Европой, а именно — по заданию троцкистских провокаторов. Лаура Маркони и Анна Малокарис, состоя в преступном сговоре, вошли в доверие к покойному профессору, зверски убили его с целью спровоцировать международный скандал. Романтическая история, сопровождающая данный инцидент, была тщательно спланирована обеими преступницами и, скорее всего, руководима извне.

— И, по-видимому, отнюдь не Германией… — задумчиво сказал майор Кингстон.

Анна Малокарис сделалась из багровой пепельно-серой. Она силилась сказать что-то, но губы не слушались ее.

— Ну что ж, начинает проясняться, — сказал Лестрейд и вынул блокнот. — Мы собирались отложить допрос Малокарис, так сказать, на закуску, но, кажется, это у нас основное блюдо. Давно в Британии живете, уважаемая?

— Если возникнут трудности с допросом, — сказал Курбатский, — рекомендую провести допрос в Москве. Уверен, у нас получится.

— Уважаю, полковник, московскую практику, но поверьте, мы в Скотленд-Ярде умеем развязывать языки.

— Еще посмотрим, кто именно будет допрашивать эту особу, — процедил майор Кингстон.

— И повторяю, — Курбатский снова возвысил свой металлический баритон, — я требую немедленной публикации материалов расследования. Низкопробные сплетни могут вызвать серьезнейшие последствия во всем мире.

— Я приложу… — начал было майор Кингстон, а дама Камилла с легкой улыбкой закончила фразу за майора:

— Мы все приложим необходимые усилия, дабы эта малоприятная интрига, начавшаяся так несимпатично, завершилась и эпизод был стерт из памяти колледжа.

— Полагаю, — ввернул Хьюго Бэрримор, — все здесь присутствующие будут признательны за оперативное решение. А вы, Розенталь, почему молчите?