— Тут в округе, может, гоблины недобитые шляются, — покручивая вежду пальцами длинный ус, объяснил их командир, здоровый мужик, который повелел величать себя капитаном Венделлом. — Вы что, хотите однажды проснуться и вместо овец найти только кости обглоданные? А нам потом от господина шерифа нагоняй, мы ж за вашу дыру в ответе. Нет, пускай животинка у нас под боком будет — целее останется.
— Капитан, сэр, а вот молоко и все прочее, с этим-то что? — робко возразил тогда Кензи, который и вправду взял на себя обязанности чего-то вроде старосты. — Пока гоблины у нас стояли, все забирали себе, а теперь…
Венардиец ухмыльнулся.
— Ну, значит вы привыкли уже, не пропадете. А мы с ребятами кровь проливали, чтобы вас освободить, что мы, молока свежего не заслужили? Кроме того, дед, ваша деревня вообще проштрафилась — помнишь, что господин шериф говорил? Вот и считайте это наказанием. И небо благодарите, что легко отделались.
Обступившие их солдаты дружно заржали, и Кензи, сгорбившись, ушел ни с чем.
Дальше — больше. Венардийцы позволили расчистить немного земли от гоблинских клубней и разбить на ней огороды, но потом объявили, что все, что взойдет на них, следует сдавать в замок.
— Так король же оброк урезал, — заикнулся кто-то.
— А это и не оброк, — сказал капитан. — Дар благодарных поселян освободившим их от гоблинского гнета доблестным воинам Венардии. Или кто-то против?
Против высказаться никто не осмелился; люди только хмурились, шептались между собой, да провожали солдат, появлявшихся в деревне, мрачными взглядами. При гоблинах и то лучше было, ворчали они один другому, но громко произнести это никто не осмеливался. Даже когда капитан Венделл решил, что ловить в силки мелких птичек, как это всегда делали в Вересковицах, теперь запрещено и Кензи, не вытерпев, сорвался на крик, у него все равно не хватило смелости произнести то, о чем говорила вся деревня. А может, у старика от гнева это просто вылетело из головы.
— Да как так-то?! — кричал он, тряся в воздухе кулаками. — Почему запрещено? Я всю жизнь ловил, и отец мой ловил, и…
Солдаты посмеивались, глядя на него, но на всякий случай держали руки на рукоятях коротких мечей, двое или трое даже наставили копья — за Кензи к замку пришла вся деревня.
— Раньше вы сами по себе были — спокойно пояснил капитан. — А в Венардии закон — запрещено простолюдинам охотиться на дичь на королевской земле. Птички эти ваши считаются дичью. А земля чья? Его Величества. То-то и оно.
— Шериф же сказал — это графские земли!
— А графу их кто пожаловал? Король. Служивым людям вроде нас здесь можно охотиться, а вам нет.
У Кензи от негодования даже пена выступила на губах.
— А что же нам есть тогда? — просипел он.
— А что раньше ели, хлеб этот ваш земляной, — сплюнул венардиец. — Пока тут гоблины хозяйничали никто вроде с голоду не пух, нет? Он ведь круглый год растет.
— Мошенники! — заорал старик и снова воздел к небу сжатые кулаки. — Да вы… Да вы хуже…
Солдаты шагнули к нему, некоторые потянули из ножен мечи, но в это время к Кензи бросились человек пять деревенских и оттащили назад его от греха подальше.
— Проходимцы! — кричал он. — Я на вас управу найду! К королю отправлюсь! К шерифу! Он вам задаст!
Мартин тогда испугался, что тут старика и прикончат — даже колоть не придется, ему бы и простого удара древком по седой голове — но капитан, казалось, даже не рассердился.
— Да кто ж тебя держит, дед, — пожал он плечами. — Хочешь господину шерифу пожаловаться — твое право. Езжай в Данов Холл, он тебя выслушает и по-честному все рассудит.
— И поеду! — огрызнулся Кензи. — Кровопийцы проклятые!
Он поехал и не вернулся. Ни через седьмину, ни через две, ни через месяц. Капитан венардийцев только покачал головой.
— Я же говорил, в округе еще недобитки ошиваются, — сказал он. — И местных разбойников хватает, расплодились за последнее время. Кому-то из них ваш дед и попался. А кто я такой, чтобы запрещать ему к шерифу обратиться? Он в своем праве был.
А потом стало совсем плохо. Земляной хлеб поразила какая-то зараза, от которой клубни покрывались коричневым пушком, смердели и разваливались в руках, а на вкус стали совсем отвратительными. Готовить их все еще было можно, но потом приходилось расплачиваться дурнотой, головной болью и резью в животе.
— Не дохнете — ну и ладно, — смеялись солдаты, когда их пришли просить, чтобы вернули овец или снова позволили ставить силки на птиц. — Нечего было под гоблинов стелиться. Само небо вас наказывает!
В тот злосчастный день Мартина выманили из дома громкие крики, пронзительный звук свистка и топот. Он выскочил за дверь и тут же чуть не врезался в кого-то — вдоль улицы уже собирались люди. Из-за их спин ни его не было видно, только слышались все те же отчаянные крики, неразборчивые и вроде бы далекие, но приближающиеся с каждой секундой. Мартин ужом ввинтился в толпу, уклонился от чьего-то локтя, споткнулся и чуть не вылетел прямо на середину улицы. Первым, что он увидел, были бегущие со стороны замка венардийцы — около десятка, с обнаженным оружием. Снова свист. Мартин завертел головой и наткнулся взглядом еще на двоих солдат, что спешили навстречу своим; один зажал в зубах свисток и дул, раздувая побагровевшие щеки, другой, грубо схватив за локоть, тащил за собой… это кто, Двенна, что ли?
Мартин присмотрелся — точно, Двенна, дочь Миррен, живет на дальнем конце деревни, у самых полей. Тонкая, как молодое деревце, тихая, миловидная; старше его лет на пять, поэтому Мартин особо не был с ней знаком. Сейчас, бледная от страха и боли, она хваталась за руку солдата, чтобы не упасть.
— Пожалуйста, — умоляла она. — Пожалуйста сэр, я… Неба ради, сэр, отпустите, пожалуйста!
Кто-то попытался заступить венардийцам дорогу, попробовать урезонить их, но тут же покатился в пыль от тычка копейным древком в грудь.
— С дороги! С дороги, кому сказал!
По толпе жителей Вересковиц прокатился гневный ропот. Не слушая вопли солдат, люди окружили их, загородили путь, попытались было отбить девушку, но в это время с другой стороны подоспели остальные венардийцы и принялись расчищать себе дорогу пинками, зуботычинами и ударами древок.
— Так, тихо! Заткнулись все! Отошли назад! — перекрывая шум, рявкнул капитан. — Отошли, мерзавцы!
Ощетинившись копьями, отряд венардийцев сумел заставить людей отступить на несколько шагов, и их командир обратился к солдату, что схватил Двенну:
— Что тут у тебя, Хоб?
— Поймали эту, когда в силках копалась, сэр. — хрипло ответил тот. — Птицу воровала, стало быть.
Девушка, бледная как полотно, заломила руки.
— Я же не для себя! — взмолилась она. — Мать третий день болеет, не ест ничего. хлеб этот проклятый в рот взять не может, сразу все обратно… Я только пару птичек взять хотела, суп ей сварить…
Поселяне снова зашумели, подступили ближе.
— Молчать! — заорал капитан Венделл. — А ну по домам все! Твари неблагодарные! Мы себя не щадили, от вас гоблинов освобождая, а вы тут бузите? Закон нарушаете, на солдат Его Величества руку поднять осмеливаетесь! По домам, я сказал!
— Да при гоблинах и то лучше было!
Мартин хотел произнести эти слова совсем тихо, пробормотать себе под нос, но в груди у него кипело от возмущения и жалости к Двенне, и вышло громче, чем он расчитывал. Слишком громко.
Капитан дернул головой в его сторону:
— Кто это сказал?!
Мартин даже не успел испугаться. Все закрутилось и замельтешило перед глазами, чья-то рука схватила мальчика за плечо, дернула так, что он едва не упал; гневные крики, ругательства, женский плач, чьи-то голоса, кажется, родителей, зовущие его по имени, звуки ударов. Кто-то вцепился ему в руку, дернул так, что чуть не оторвал, потом с такой-же силой его потащили обратно. Мартин попробовал было освободиться, слепо махнул кулаком и зашипел от боли, разбив костяшки о чье-то обтянутое кольчугой пузо. Его ударили в ответ — так сильно, что на мгновение стало совсем темно, если не считать плавающих перед глазами светящихся пятен, в ушах зазвенело, а когда боль отступила и стало немного полегче, Мартин обнаружил себя окруженным солдатами. Его по прежнему держали за плечо, в шею упиралось что-то острое и холодное. Скосив глаза, он увидел совсем рядом всхлипывающую от страха Двенну, у горла которой один из венардийцев держал узкий короткий нож. Двое солдат целились в толпящихся напротив поселян из арбалетов — у одного из них сюрко было разорвано, на лице кровь; второй в потасовке потерял свой шлем.
