– Пятьдесят кусков. Сделаю скидку в пятьдесят процентов как для друга босса…

– Что? – вскликиваю, возмущаясь. – Я должна всего тридцать!

И то! Я ничего ему не должна!

Но, кажется, немца, сидячего передо мной на корточках, совсем не волнует то, что я говорю.

– Ты в курсе, что я потерял из-за тебя сто тысяч евро? И к этим пятидесяти… Ты должна будешь мне сто пятьдесят. Они у тебя есть?

Когда он озвучивает эту цифру, надеюсь, что он шутит.

Потому что он озвучивает… Безумные деньги. Даже у тёти с её клиникой не будет их.

Я могу занять у своей подруги, но… Не столько же!

Ладно, я что-нибудь придумаю.

Главное – выбраться из этого притона.

– Я всё отработаю, – выдыхаю вымученно. – Верну.

Сказываются последние три дня, которые я металась в крохотной комнатке из стороны в сторону.

– Часть заплачу в начале. Только, пожалуйста, забери меня отсюда. Мы всё обсудим, и я заплачу…

– А я вот не уверен, – резко отрезает грубым басом и встаёт, выпрямляясь. – Поэтому… Это место не такое уж и плохое для выплаты долга.

– Она что, ещё в долги влезла?

Рихтер хмыкает.

– Значит, я – твоя не первая жертва…

Нет-нет! Всё не так! В прошлый раз… Мужчина посчитал меня охотницей за деньгами. Но всё ведь было не так!

– Будешь работать здесь, – он как судья выносит свой приговор. Точно… Он и есть судья. Тот самый, который сейчас низвергает меня в ад. Хотя… Он начался уже давно. Несколько дней назад. – Как только отработаешь чужой долг, возьмёшься за мой. На этом и закончим, больше не буду задерживать вас.

Рихтер (на нем.) – судья.

Он отстраняется и тут же разворачивается, уходя. И пока я в шоке смотрю ему вслед, слышу отдалённо ужасающие слова то ли директора, то ли режиссера этого дурдома:

– Я передумал, тащи её к станку. Привяжи и кляп в рот засунь. А то кричать начнёт, весь ролик испоганит.

И эти слова должны пугать до дрожи.

Но почему я сейчас не брыкаюсь и смотрю в широкую спину, которая отдаляется от меня ещё дальше и дальше?

Он – бесчувственное чудовище, которое бросает меня на верную смерть.

А ведь он может спасти меня.

Я же ему понравилась, нет? В прошлый раз. Когда он трогал меня своими пальцами, шептал на ухо слова, которыми пытался меня проучить.

– Пожалуйста, – выдыхаю в последний раз.

Для меня сейчас Рихтер – как якорь. Но он не опускается в нужный момент и меня уносит штормом куда угодно, но только не в то направление.

И я понимаю – это мой конец.

Почему мне не сиделось в России? Я бы и дальше работала в регистратуре. В спокойствии.

И была бы не здесь, когда меня хватают под руки, тащат на площадку.

А я не могу двинуться. Смотрю опустошённо в пол.

И только когда дотрагиваюсь голым животом до леденящего станка, меня как будто прошибает холодным пОтом.

Последнее, что я вижу, перед тем как меня поворачивают задницей к съёмочной группе и Рихтеру – бездушные серые глаза, прожигающие во мне не одну дыру.

Наказывающие за мою оплошность.

И когда я вижу их… Отчаяние захлёстывает с головой.

Он остался стоять там!

Чтобы посмотреть, как меня трахнут!

И от этого паникую сильнее.

Но не могу и пошевелиться. Ноги цепляют к строению, обматывая их наручниками. Как и руки, одной из которых ударяю мужика по ладони.

Пытаюсь вырваться, а ничего не получается.

Всхлипываю в очередной раз.

Твёрдый шарик погружается в рот, а ремешки громко защелкиваются на затылке. Не могу сказать и слова, только мычу, давясь слюнями.

Мне страшно и больно одновременно. От несправедливости.

Я всего лишь хотела спастись. От тюрьмы. Которой мне пригрозил Кёлер за то, что я вколола чуть больше препарата его отцу, чем следовало. Но это не только моя вина…

И я согласилась на его наказание. Ему плевать на отца, нужны только деньги. И мне дали поручение.

Сказали отвлечь мужчину, и я это сделала. Но я уверена, что не ошиблась! Тогда почему же…

Я сейчас здесь и отрабатываю деньги, что потеряли те люди, которые заставили плясать под их дудку?

Но всё это так… Убивает. Наповал. Огромным топором вонзаясь в спину.

– Неплохой ролик будет, Алекс, – не понимаю, к кому он обращается, но мне уже и всё равно. – Любят, когда девушка сопротивляется. О, Оливер, ты как раз вовремя!

Меня колотит от страха. Потому что помню это имя. Актёр. Который и будет сейчас изгаляться надо мной, когда видеокамера начнёт записывать этот позор.

Я сваливаюсь в глубокое отчаяние.

Желание прекратить всё это бьётся в груди.

Я бьюсь в наручниках битых пять минут, пока чужие и омерзительные руки пытаются меня возбудить.

Или сделать вид.

Но я замираю, когда краешек ненавистного белья, в которое меня одели, отодвигается в сторону.

Я чувствую спиной большое и могучее тело. Горячее, полыхающее огнём. Ощущаю ягодицами его близость.

Как этот самый Оливер приближается. Почти вплотную встаёт ко мне.

Ещё несколько сантиметров и я почувствую своей плотью его дубинку.

Кричу, пытаюсь вырваться, до тех пор, пока… Меня не ударяют по ягодицам. Хлёстким, мощным ударом. Чтобы перестала вырываться.

А я всё. Выдохлась. Полностью иссякла. Потому что понимаю, что никто не спасёт.

Три дня борьбы. И всё в пустую.

И когда мужчина приближается, чуть ли не касается своим членом сухого лона, уже не надеюсь на спасение.

Но в этот момент я слышу громовой голос.

Как с неба. Карающий. Выносящий свой приговор.

– Стоп.

Я напрягаюсь сильнее. Нервы накаляются до предела, как и всё тело. Не могу и выдохнуть. Пошевелиться.

Из-за того, что съёмку прервал ОН.

Мой судья*.

– Отвязывай, – кидает небрежно. – Я её покупаю.

Мой облегчённый выдох наверняка слышен где-то на другом континенте. Чувствую холодную поверхность станка, касаясь его животом.

Упала, не раздумывая, когда он сказал эти три заветных слова.

«Я её покупаю».

Ловлю волну спокойствия и не замечаю тяжёлых шагов.

Рихтер подходит, становится напротив меня. Опускает пальцы на подбородок. Зажмуриваюсь, только бы не видеть его победного взгляда.

Он поднимает мою голову вверх одним касанием. Поддевает подбородок. И я неосознанно распахиваю глаза. Не знаю, чем думаю. Но именно сейчас мне надо увидеть в его серых льдах какие-то эмоции. Чувства.

Но ничего из этого нет.

– Ты ведь понимаешь, что должна мне ещё больше?

Громко сглатываю, но киваю.

– Верну! – заявляю. У меня есть близкие люди. Есть друзья. Если не сто пятьдесят тысяч евро, то хоть сколько-то наберу… Нет, буду просить у подруги. У неё и муж богатый, и она сама сейчас развивается. Не бросит же… Потому что мне тогда точно не к кому будет пойти. – Только развяжи…

Мужчина не насмехается. Смотрит равнодушно. Поднимает свой взгляд на Оливера, что всё ещё стоит за спиной. И продолжает прижиматься ко мне.

– Я же сказал, – стальной голос режет по ушам. – Развязывай.

Дрожь проносится по всему телу. Это адресовано Оливеру, но страшно отчего-то мне.

Секунда, и ноги становятся свободными. Порно-актёр, как верная собачонка, бегает рядом. Отвязывает меня спереди, а я всё не могу пошевелиться. ОН продолжает держать меня за подбородок.

Смотреть мне в глаза.

– У тебя неделя, – его слова, как раскат грома. – Чтобы найти деньги. Иначе я разрушу клинику твоей тётки. И заставлю твою беременную сестру отрабатывать долг в этой самой студии. И ты будешь кричать здесь… Вместе с ней.

Я задыхаюсь от одних только слов.

Ни моргнуть, ни вздохнуть не могу.

Откуда?! Он?! Это?! Знает?!

Он ведь только что пришёл! Даже был в недоумении, когда услышал про тот несуразный долг! То, что я должна деньги Кёлеру, хотя, по сути, я всё выполнила! Мне сказали отвлечь мужчину справа, и я это сделала! Отвлекла Рихтера!