— Скажи-ка, Хольм, ты мог бы отвести меня к Шабашу?

— Не-е, не могу, — старик опять замял руками.

— Почему?

— Не могу.

Лапидиус вынул талер и сунул Хольму под нос.

— Я бы тебе заплатил.

— Не могу, не могу, да не могу я! — Глаза старика полыхали жадным огнем. Ему явно уже рисовались чудные картины бесчисленных кружек пива, которые можно получить в «Квершлаге» за талер. И все-таки он потушил этот огонь. — Не могу.

Какая же веская причина должна быть на это?

— Тогда скажи, почему не можешь? — Лапидиус не прекращал искушение талером.

— Не могу, и все! — прохрипел старик, который мгновенно протрезвел. — Там нечисто. Там ведьмы на метлах, тролли и всякая нечисть.

Лапидиус спрятал талер.

— Пусть будет по-твоему, Хольм. Принуждать я тебя не могу. Может, еще увидимся.

Он встал. К его удивлению, старик тоже поднялся. Лапидиус уж было решил, что он передумал, но Хольм просто уставился на пустую кружку долгим немигающим взглядом.

Тогда Лапидиус все-таки дал бедолаге талер.

Дверь в хижину Кривой Юлии была распахнута, так что Лапидиус вошел, не постучавшись. Он решил заглянуть к увечной корзинщице, потому что ее дом стоял по дороге на Оттернберг.

— Эй, есть кто-нибудь! — крикнул он. — Эй!

Кривая Юлия не отвечала. Может, вышла куда поблизости.

— Э-э-эй!

Что-то тут было не так. Лапидиус огляделся. Ему сразу бросилось в глаза, что нет обеих больших корзин для сбора урожая. «Кража!» — первое, что пришло ему в голову. «Чепуха!» — было следующей мыслью. Он выругал себя за панику. Кривая Юлия изготавливала свой товар на продажу, и ничего не говорило за то, что здесь произошло разбойное нападение.

— Э-э-эй!

Лапидиус принялся протискиваться между рядами готовой продукции, как вдруг остановился, словно громом пораженный. Теперь он знал, что было не так: пропавшая корзина стояла теперь в Кирхроде. В мастерской Тауфлиба. Снова этот Тауфлиб!

— Э-э-эй! Юлия, ты здесь?

Да она была здесь. Она лежала по пояс под скамьей с инструментом для плетения. И она была мертва. Лапидиус истошно закричал. Ему не верилось в то, что он видел. Но глаза не обманывали его.

Ноги не держали, и пришлось опуститься на скамью. Мысли кружили в его голове. Кривая Юлия. Она была ему симпатична. Спокойная, приветливая, разумная. Она не сдавалась на милость судьбе, наградившей ее жестоким увечьем. И вот она лежит бездыханной, и все говорит за то, что умерла она не своей смертью.

Лапидиус резко поднялся и взялся за дело. Он осторожно вытянул из-под скамьи тело и перевернул его так, чтобы взглянуть в лицо. На лице застыла паника. Должно быть, Кривая Юлия испытала смертельный страх, перед тем как умереть. Он подвигал ее конечностями, они легонько сгибались. Трупное окоченение еще не началось? Или уже отступило? Ответ дали широко раскрытые глаза Юлии, по их состоянию он определил, что она была мертва гораздо больше пары часов. Лоб чист. Никто не вырезал на них жуткие буквы «F» и «S». А вот на височной кости зияла страшная рана, окаймленная засохшей кровью. Это она стала причиной смерти. Но где же орудие убийства?

После недолгих поисков оно нашлось. Клюка Юлии. Она была убита собственной подпоркой. На нижнем конце палки виднелись следы крови и присохших волос.

Лапидиус снова сел. Надо сохранять холодную голову. Ясно одно: нельзя оставить тело просто лежать. Первой пришла мысль бежать в Кирхроде и позвать кого-то, кто может похоронить несчастную. Кротта, например. Но против этого есть основания. Прежде всего то, что убийство могут приписать ему. А второе: на это нет времени. Придется потратить часы, и, значит, сегодня он уже не сможет отыскать пещеру Шабаша.

Ответ напрашивается сам собой. Надо самому предать останки земле. Только вот где? Хижина Юлии стоит на скале. Хотя под раскидистым буком на опушке достаточно мягкой почвы. Да, хорошее место, пусть она там и упокоится.

Лапидиус работал лопатой в одном камзоле, и все-таки пот градом катился с него, потому что земля была еще мерзлой. Тем временем его мысли снова и снова возвращались к похищенной корзине. Если ему не изменяет память, именно ее он видел позапрошлой ночью в мастерской Тауфлиба. А потому как Кривая Юлия мертва уже не один день, естественно было связать ее смерть с пропажей корзины.

И с мастером.

Выходит, это он убил увечную женщину? Вполне возможно. Но зачем, ради всего святого, ему понадобилась эта огромная корзина?

Сам собой напрашивался вопрос: Если Тауфлиб один из Filii Satani, почему он даже не попытался буквами «F» и «S» бросить еще одно подозрение на Фрею?

Лапидиус покачал головой и выкинул последнюю пару лопат земли. Неопровержимы две вещи: корзина для сбора урожая находится в мастерской Тауфлиба и Кривая Юлия убита.

Немного погодя он заботливо уложил тело в яме, положил туда же и клюку. Закапывая могилу, он невольно зашептал молитву, которая звучала скорее как упрек высшим силам:

«Отец наш небесный,

знаю, что сказано:

богатый помоги бедному,

а также расслабленному, слепому

и калеке.

А сам Ты многое ли дал

этой несчастной?

Она была одинока, была увечна,

а под конец и Ты ее оставил,

попустил страшное убийство!

А ведь она могла еще жить.

Не понимаю деяний Твоих, Господи!

Она была хорошей женщиной.

Скольких поганых

Ты мог бы призвать к себе вместо ее.

Не понимаю Тебя, Господи!

А если Ты еще и откажешь ей.

в Царствии небесном,

я вообще отказываюсь что-либо понимать!

Дай ей вечный покой, Господи!

Амен!»

Лапидиус отложил лопату и облачился в плащ. За короткое время он уже дважды молился, но на этот раз молитва не принесла облегчения.

Смерть так бессмысленна. Особенно смерть Кривой Юлии. И, конечно, такой молодой женщины, как Фрея.

Надо сделать все, чтобы хотя бы ей сохранить жизнь.

Час спустя он стоял, успокаивая дыхание, перед круглым валуном, о котором Хольм говорил, что и десять мужиков его не обхватят. Под ним виднелся Цирбельхё с раскидистым буком, зеленая крона которого была покрыта снегом. В его сени, невидимая, покоилась могила Кривой Юлии.

Когда дыхание пришло в норму, Лапидиус провел мысленную линию между буком и валуном и продолжил ее дальше в горы. Отметив себе его конечную точку, он обошел массивный камень. Ему бросилось в глаза особое обстоятельство. Камень оказался действительно огромен, а вот поверхность, на которой он держался, была страшно мала. Не больше фута в квадрате. Сильный парень или двое могли столкнуть его с места. С другой стороны обломка Лапидиуса ожидал еще один сюрприз: горного кряжа за ним, как он предполагал, не оказалось. Сначала шла небольшая впадина, потом склон плавно поднимался вверх. Отсюда было всего несколько шагов до входа в пещеру. Только вот ее разверстой пасти он не увидел. Вместо этого обнаружились следы. Следы сапог. Они вели с противоположного конца Энсбахского лога. По размерам и глубине отпечатков он определил, что их было трое. Трое мужчин. Лапидиус припал на колени, чтобы разглядеть что-нибудь еще. Следы не были свежими, легкий покров снега припорошил их. Сегодня снег не шел, значит, их замело прошлой ночью. Или днем накануне.

То есть не менее суток прошло с тех пор, как они отпечатались. А может, и больше. Потому что никто не мог точно сказать, когда и как долго пуржит в Верхнем Гарце, не задевая Кирхроде. Разве что Хольм, но от него мало толку. Да и сидит он сейчас, скорее всего, в «Квершлаге», пропивая подаренный ему по доброте душевной талер.

Проклиная неопределенность, с которой он то и дело сталкивался, Лапидиус склонился еще ниже над следами. Теперь ему стало ясно, что они вели к вершине, а оттуда обратно. То есть мужчины сначала пришли, а потом ушли оттуда. И тут он заметил нечто необычное: один из незнакомцев хромал. След левого сапога отпечатался только внешней и передней частью, а не полной ступней. Это говорило о том, что человек хромал на левую ногу.