Лапидиус поднялся и не без труда вынул из цепких пальцев старика кружку А потом попытался вытащить и его самого из страны грез. Что только он не делал — все напрасно! Хольм спал как убитый. Лапидиус пришел к выводу, что ему ничего другого не остается, как только обождать. Он вошел в лачугу. И внутри его взору предстали грязь и запустение. Пахло потом и мочой. Сморщив нос, Лапидиус собрался тут же выйти, однако, в надежде найти где-нибудь воды, остановился. Он обвел взглядом жилище: соломенный тюфяк, дырявый и грязный, и определенно усыпанный блохами; перед ним ящик, служащий столом, на нем огарок свечи да кремень и кресало. На стене висит пара одежонок, рядом проволочные силки на мелкую живность. В углу опрокинутая лохань. Лапидиус поднял ее, но не нашел и капли воды. Разочарованный, он продолжил поиски. На другом месте обнаружились зола и угли — должно быть, очаг.
Пришлось несолоно хлебавши выйти наружу. Жажда томила его. Больше он не мог терпеть, надо что-нибудь выпить, хоть бы и пива. Он поднял с земли кружку и отпил глоточек. Вкус был густой и терпкий. Жидкость благостно булькнула в горле, прокатилась по пищеводу и согрела желудок. Бывало, пил и похуже, подумал Лапидиус.
Он хлебнул еще. Блаженство усилилось. Он сел подле старика и вытянул гудящие ноги. Голова склонилась на грудь, и на несколько мгновений он провалился в сон. Потом вскинулся, поморгал, чтобы не задремать снова, но усталость оказалась сильнее его. Опять голова упала на грудь, но на этот раз там и осталась.
Когда Лапидиус проснулся, то не сразу понял, сколько проспал. По опыту долгих ночей за лабораторным столом, могло быть часа два. Хольм возле него все еще храпел. Правда, тише и без того напряжения. Лапидиус встал, взял кружку и опрокинул остатки. Потом безжалостно потряс старика за плечи.
— Угу-угу, ик, хто ты, чртпдери?.. Что тты ттут…
Лапидиус украдкой вздохнул. Похоже, Хольм не только проснулся, но и малость протрезвел. Пришлось представляться заново и объяснять, что они уже знакомы.
— Хтак, Лапидиус, ик, значит, — старик посмотрел на свою правую руку, где должна была быть кружка. — Бог мой, не может быть! Сдохну от жажды!
Больше не обращая на Лапидиуса внимания, он вскочил, скользнул в свою берлогу, вылетел с лоханью и исчез в лесу. Лапидиус, разумно предположив, что он пошел за водой, приготовился ждать и тем более был приятно удивлен, когда Хольм чуть не сразу появился снова.
— Родниковая, — пояснил он. — Ничего нет лучше с похмелья. — Старик огляделся и заметил кружку. — Опять, ик, все выдул, — с сожалением удостоверился он, заглянув на донышко. — Ну ничё, все равно больше не хочу, каждый раз даю себе слово.
Он плеснул из лохани воды — Лапидиусу этот звук обласкал слух — и великодушно протянул кружку:
— Угощайсь, ты мой гость.
Гость не спеша отпил большой глоток, закрыв от удовольствия глаза. Вода была прозрачная и ледяная. Он чувствовал, как с этим глотком к нему возвращается жизнь, и решил впредь не ограничивать с такой строгостью суточный рацион Фреи, пусть даже она обмочится.
— Спасибо, хорошо! — он вернул кружку Хольму. — Скажи-ка, Хольм, не знаешь ли ты Кривую Юлию?
— Ище б не знать! До нее тут всего-то с сотню шагов.
И прежде чем хлебнуть водицы, он махнул рукой в непонятном направлении. Пил он долго и со вкусом, булькая и причмокивая, вода струйками стекала по его подбородку.
Лапидиусу показалось, что он ослышался. Если то, что сказал Хольм, было верно, то он находился прямо у цели. А он-то боялся, что топать еще не одну милю! Да, видно, он и вправду ходил по кругу.
— Так ты ее знаешь?
— Юлию? Ну, знать-то знаю, да дорожки наши расходятся, ежели понимаешь, о чем я. Она терпеть не может выпивох. — Старик хихикнул, рыгнул и вытер рукавом подбородок. — А что?
— Да так, ничего такого. Просто надо с ней поговорить.
— Ах вон оно что. Ну, да меня не касается.
— А не можешь подсказать, как к ней пройти?
— Уж раз ничего такого…
Хольм объяснил Лапидиусу дорогу и сделал это с небывалой точностью. Лапидиус переспрашивал несколько раз, и столько же раз старик давал одни и те же ответы. Должно быть, он великолепно ориентировался в лесу. Наконец, Лапидиус обрел уверенность, что больше не заблудится. Он поднялся:
— Спасибо за воду.
Хольм только махнул и отхлебнул еще глоток. Лапидиус уже собрался было идти, как вдруг ему пришло в голову еще кое-что:
— Скажи-ка, Хольм, а ты знаешь Кёхлин и Друсвайлер из Кирхроде?
— Да хто их не знает. Недавно попадались на глаза.
— Да ну! И где это было, в городе?
— Не-е, здесь. К югу от Энсбахского лога, наверху, на Оттенберг.
Лапидиус опешил. То, что старик встретил обеих женщин в лесу, было в высшей степени удивительно.
— А ты с ними говорил? Они сказали, чего искали в горах?
— Не-е. Сразу удрал, как увидел. Болотные кряквы! Больно злы на язык. Не-е, как увидел, дак давай уносить ноги.
Лапидиус попытался представить себе окрестности.
— Оттенберг ведь лежит напротив Цирбельхё?
— Угу, точно, токо ельника там нету. Да и повыше Оттенберг будет, много выше.
— И когда ты их видел?
— Когда? Уй, ну и вопросики у тебя! Да недель с пару как.
— Когда? Две недели назад?
— Ик, ну да. — Старик задумался. — Недели две… али четыре? А можа, пять.
— Точнее не помнишь?
— Не, пръятель. А оно те важно?
— Нет-нет, — Лапидиус сообразил, что ощущение времени Хольм давно пропил. Дальше расспрашивать было бессмысленно. — Спасибо за все, и хорошего тебе дня.
Лапидиус размашистым шагом покинул поляну. Перед тем как снова нырнуть в чащу, он еще раз оглянулся. Старик по-прежнему сидел на бревнышке, держа кружку с водой в руке. Взгляд его был рассеян, он все пожимал плечами, словно разговаривал сам с собой. Лапидиус понял: Хольмс страдает по пиву.
— Эй, есть здесь кто? Отзовись!
Вопреки ожиданию, дорогу на Цирбельхё Лапидиус нашел без проблем. И вот он стоит в дверях основательного рубленого дома и пытается разглядеть что-нибудь внутри. Но на глаза ему попадаются одни лишь корзины.
— Заходи! — между двумя громадными коробами для сбора плодов показалась женщина, чей голос он услышал.
Корзины были больше ее, на одном боку у них далеко за края торчали по два толстых прута. В глаза бросалось сразу, что изделия были делом рук искусного мастера, ровного плетения, ладные. Перед ними виднелись и другие, меньших размеров, но так же мастерски сплетенные. Уложенные аккуратными стопками, здесь были корзины для домашней птицы, для рыбы, зерна и много чего еще. Все они резко контрастировали с увечным телом женщины, чье туловище было так согнуто, словно ее пробила боль в пояснице.
— Я Юлия, — сказала она вместо приветствия, — Кривая Юлия, как кличут люди. Что стоишь, проходи!
— Лапидиус, — представился он, не без труда прокладывая себе дорогу. Кривая Юлия оказалась моложе, чем он ожидал. Никакая не старуха, хоть невысока ростом, скрючена и с клюкой. Лапидиус прикинул, что она примерно его возраста.
Женщина отодвинула в сторону широкую скамью с плетельным инструментом, среди которого были шила, ножницы и другие железяки. Она указала клюкой на скамеечку рядом:
— Садись, работа может и подождать, — сама она опустилась в плетеное кресло-качалку. — Что привело тебя ко мне?
Лапидиус пораскинул мозгами. Сразу выкладывать свою просьбу было бы не слишком разумно, поэтому он сказал:
— Ты делаешь великолепные вещи. Я еще никогда не видел столько разных корзин.
— Да уж наверно, — по лицу Юлии пробежала улыбка, а умные глаза цепко рассматривали его. — Плетение моя страсть. Кроме него у меня ничего нет. Ни мужа, ни детей. Всю свою жизнь я только и делаю, что плету. — Она принялась покачиваться в кресле.
— Замечательно, когда человек так мастерски владеет своим ремеслом.
Лапидиус подумал о своем деле и о том, что сам он не всегда на высоте. Как все алхимики, он работал над Великим Трудом и искусством трансмутации неблагородных металлов в золото. Однако для этого необходим философский камень, а его-то у него и нет. Пока нет. По теории, в процессе амальгирования должен быть получен lapis mineralibus, надо только верить, что в результате экспериментов ртуть в конце концов превратится в философский камень, или «красный лев», как его называют посвященные. А он, в свою очередь, увеличит меру извлекаемого золота.
